Утром пришли за молодыми. Семёна и Васыля увезли, сказали за обещанной наградой, мол, их миссия закончена. Под Ленинградом НКВД их расстрелял.
А майор появился дней через десять. Он и поведал печальную новость, а также рассказал об обращении Маннергейма как президента и верховного главнокомандующего к народу. Призвал он, шуцполицай, финнов вступать в народную полицию для выполнения вспомогательных задач и охраны тыла, запретив самостоятельные действия против Красной армии. Что нам и требовалось. Москва дала самую высокую оценку, хотя и засекретив по самой высокой степени. Молодых из-за этой чёртовой секретности и загубили.
– Теперь, братцы, расскажите, только честно, как вы собирались к финнам чухнуть.
– Плана ещё не было. Барма когда-то с Маннергеймом служил, хотели напрямик к нему обратиться.
– Так, подробней.
– А зачем это вам?
– Есть сведения, что у финнов объявился представитель РОВС. Российский общевоинский союз – контрреволюционная антисоветская террористическая организация. Она много крови пролила. Земляков – белых офицеров – там много. Вашим переходом их эмиссар обязательно заинтересуется. Даже если финны пообещают вам совсем не трогать, побеседовать кому-то со стороны запросто дадут.
– И что?
– Ваш выбор. Хотите вступать, вступайте, перейдёте на сторону врагов России. Но это дорога в одну сторону, пока Советская власть некоторых из вас репрессировала, так сказать, на всякий случай, чтобы уберечь от плохих поступков.
– А ты знаешь, как там нас берегли? – взвился Скиба.
– Уймись, – буркнул Барма.
– Про перегибы сам товарищ Сталин говорил.
– Это он когда говорил, а молодых вчера погубили.
– Короче, – закончил спор Монах, – ты это к чему?
– Решено дать вам перейти к финнам.
– С чего бы такая милость?
Майор достал пачку папирос, вынул одну, подул в мундштук, прикурил, отвёл глаза:
– Не знаю.
Казаки переглянулись, явно не поверив. Барма подумал: «Мудрит майор». Монах: «Знает, но говорить запрещено». Скиба: «Перебьют при переходе».
Волик спросил:
– А нам в спину не стрельнут?
– Не только не стрельнут, ещё охранять будут.
– Вот это и страшно.
– Давай, майор, начистоту, всё равно догадаемся.
– И то верно.
– Старшина Кутько с вами пойдёт.
– А-а-а.
– Тогда понятно.
– Это шанс, казаки!
Тут Скиба взвился:
– Вы что, станичники?! Старшина – хороший человек, но он за Советскую власть гадюку оближет.
– Уймись, казаче. Нам старшина как манна небесная. Только из-за него нашу тройку и отпускают, чтоб подтвердили, что он тоже от Советов решил уйти. Ну, я думаю, это нам ещё подробно расскажут, так, майор? Только мы в РОВС служить несогласные.
Майор выбросил недокуренную папиросу.
– Это только добавит достоверности вашей компании. Биографии у вас такие, придумывать ничего не нужно. – Он растёр каблуком окурок. – Так какие мысли по переходу?
– Можно поближе к столице пробраться, прихватить офицера постарше, ему письмо передать.
– А если вас раньше свинтят? Тут не наши плавни, тут местные опытные охотники имеются.
– Есть у Бармы запасной ход. Дивчину он отпустил, она обязательно на хутор придёт.
– Просто отпустил?
Барма поднялся:
– За дровами схожу.
Сразу за ним вышел Монах:
– Как девицу отпустил, рассказать не хочешь?
– Нет желания, но, если нужно… Нашёл её в дальней горнице, в постели. И, понимаешь, так она мне Маричку, соседку, напомнила. Ничего не говорила, не просила, только жалобно смотрела. Перевернулась на живот, попку подняла, ну я и…
– Понятно. Дальше.
– Одел потеплее, голову замотал, чтоб не раскисла от крови, с хутора вывел. Всё. Ты же знаешь, как на это дело после крови тянет, а я бабу сто лет не видел.
– Как думаешь, вернётся?
– Обязательно. Её хату мы не спалили, барахло там разное осталось. Да и она не младенец, вполне может самостоятельно жить.
– Лет-то ей сколько?
– Метрику не ко времени смотреть было, на вид двенадцать-четырнадцать, а по-женски – вполне взрослая.
– Тьфу, паскудник. Ну да я лицо не духовное, наверное, всё правильно сделал.