И мы за ней, покорные, идём,
махнув рукой на глупые разгадки.
Покорные, мы всё чего-то ждём
и молимся Всевышнему украдкой.
А лунный свет, как щедрость всепрощенья,
нам закрывает веки в полусне,
и шепчет: спи, не будет отомщенья —
ты здесь живёшь не по своей вине.
«Мои запои…»
Мои запои,
как падучая,
всю жизнь преследуют меня.
Я пью от случая до случая,
в огне страстей и без огня.
Башку теряю и надеюсь,
что выживу ещё опять,
пока совсем уж не уверюсь,
что нету мне
дороги вспять.
«Пока нас крылья держат и несут…»
Пока нас крылья держат и несут,
живём, о смерти забывая,
но сердце чует высоту,
и высота его пугает.
Но вот паденье на лету —
тоска и скука оживают,
бросая душу в маету.
«Огонь стоит…»
Огонь стоит,
как пламя над пожаром,
как сердце бьётся
в ветре вихревом…
Вот так в груди
опустошённо-старой
рождаются,
как вихри, мятежи.
«Я безобиднее цветка…»
Я безобиднее цветка,
беззлобней молока и хлеба,
стою один, как перст под небом,
слегка хмельной от ветерка.
Я слишком прост и незатейлив,
и бескорыстен, как вода,
кому я нужен?
Рвать без цели…
На то есть случай и судьба.
«Я иду по ласковому клеверу…»
Я иду по ласковому клеверу —
огоньки-ромашки на ветру…
Если в тебя, Господи, поверю я,
то землю эту разлюблю.
«Живу я наугад…»
Живу я наугад,
и нет милее лета,
а млечный звездопад
всё льёт и льёт свой свет.
Уютно и легко
под этой звёздной крышей,
и некто правит всем
так ловко и светло.
Ему всё знать дано,
на то он и Всевышний…
А мне что в лоб,
что по лбу – всё одно.
И он приходит к нам,
как ходим мы в кино,
и я играю роль
старинную, былую,
шарманщик и певец,
бродячий музыкант,
я под шатром небес
о многом не взыскую,
я трагик по душе,
но шут в кругу повес.
Летают облака,
как бабочки в капусте, —
их доля нелегка,
и век их невелик,
но, возрождаясь вновь,
становятся искусством,
и красотой сквозь них
проступит Божий лик.
«Нужны литые тормоза…»