Энциклопедия трудящегося и эксплуатируемого народа. Том 3

Всемирная резервация для большинства, с завидными для нищего и бездомного условиями потребления, – в обмен на свободу. Исключение большинства из реального исторического действия – в обмен на стандартное потребительское изобилие. Это суть социальной резервации. Это главная угроза XXI века.

Но это угроза для свободного человека. Для раба, которого не тяготит рабство, – это рай, это процветание, это – светлое будущее.

Такое будущее капитал смело может предлагать и уже предлагает». (Ракитский Б.В., Ракитская Г.Я. Глобализация капитализма как новейший этап социальной организации человечества (2001))

Проект безусловного базового дохода – одно из таких предложений, одна из технологий будушей глобальной социальной резервации.

Литература:Бобков В.Н., Долгушкин Н.К., Одинцова Е.В. Безусловный базовый доход: размышления о возможном влиянии на повышение уровня и качества жизни и устойчивости общества – Журнал «Уровень жизни населения регионов России» № 3 (213) 2019. Стр. 8-24; Ракитский Б.В., Ракитская Г.Я. Глобализация капитализма как новейший этап социальной организации человечества (2001) – В кн.: Ракитская Г.Я. Основные труды. Том второй. – М.: Школа трудовой демократии имени Г.Я.Ракитской; ПРОБЕЛ-2000. 2017. Стр. 177-210.

БОЛЬШОЙ ТЕРРОР В СССР – преступление против человечности, геноцид советского народа, осуществлённый тоталитарным (фашистским) режимом И.В.Сталина в 1937-1938 гг. и оставшийся безнаказанным, не получившим государственного осуждения и надлежащего общественного осмысления. Как сам геноцид, так и его безнаказанность и непреодолённость в общественном сознании стали крайне неблагоприятными историческими факторами, существенно повлиявшими на развитие советского народа и продолжающими влиять на развитие народов, некогда объединённых в СССР.

Понятие «Большой террор» применяется историками для обозначения государственной кампании политических репрессий 1937-1938 гг. в СССР. Отечественное первоначальное наименование массовых репрессий 1937-1938 гг. – «ежовщина», по имени генерального комиссара госбезопасности, наркома НКВД СССР, председателя Комитета партийного контроля при ЦК ВКП(б), кандидата в члены Политбюро ЦК и секретаря ЦК ВКП(б) Н.И. Ежова. Термин «Большой террор» использован позже – в 1968 – британским историком Р. Конквестом.

Государственные массовые политические репрессии начались раньше 1937 г. и не закончились в 1938 г. Но в эти годы масштаб репрессий возрос многократно. Так, в 1936 было арестовано 131168 чел., в 1939 – 44731 чел., а за 1937-1938 – более 1575 тыс. чел. Осуждены 1344923 чел., из них внесудебными органами – 1210172 чел. Расстреляны 668305 чел.

Идеологом Большого террора, как и в целом идеологом тоталитарной контрреволюции в СССР был И.В. Сталин (См. СССР; Контрреволюция). Кампания массового политического репрессирования была спланирована и организована высшим руководством сталинского режима и лично И.В.Сталиным и проведена под их общим и оперативном контролем. Истинные цели кампании не разглашались. Скорее всего, «ежовщина» была органической составной частью сталинской контрреволюции, а её целью – превращение советского народа в толпу, лишённую нормальных социальных связей (социальная атомизация, социальная диссоциация) и охваченную одновременно паническим страхом и беспредельным фанатизмом (См. Тоталитаризм; Фашизм; Толпа; Страх; Фанатизм).

Первоначально кампания массового репрессирования была запланирована как трёхмесячная и охватывающая в общей сложности 258950 чел. Постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) от 31 июля 1937 был утверждён оперативный приказ НКВД СССР № 00447. Ещё ранее Политбюро ЦК ВКП(б) рассмотрело и утвердило персональный состав внесудебных репрессивных органов («троек») по областям СССР. Теперь состав «троек» был подтверждён, установлены так называемые лимиты (плановые цифры арестов) по областям. Были также определены контингенты репрессируемых: вернувшиеся из ссылки раскулаченные крестьяне («кулаки»); представители оппозиционных РКП(б) партий, существовавших до второй половины 1920-х годов; участники в прошлом Белого движения; «бывшие люди» (дворяне, служащие и военнослужащие при царском режиме и др.); служители религиозного культа; «уголовные элементы».

Одновременно готовились и в 1937-1938 осуществлены специальные репрессивные операции по отдельным национальным группам (немцы, поляки, «харбинцы», латыши, греки и некоторые др.).

Репрессивная кампания продлевалась руководством ВКП(б), расширялась и длилась до конца 1938 г.

В каждой области были организованы показательные процессы о вредительстве в народном хозяйстве с обязательным вынесением приговоров о расстрелах. Инсценировано несколько процессов над крупными государственными, партийными и военными деятелями.

Применялся бандитский садистский ритуал «круговой поруки»: людей заставляли на собраниях осуждать репрессированных «врагов народа», одобрять репрессии и тем самым делали их соответственными за преступления Большого террора.

Ничего общего с правосудием процедуры Большого террора не имели. Это были свойственные фашизму расправы. Кроме того, уже летом 1937 г. были официально санкционированы и рекомендованы пытки как метод ведения следствия. Не соблюдались элементарные права человека и в местах заключения.

Природа и историческое место Большого террора могут быть поняты лишь в контексте рассмотрения сталинского и последующих политических режимов в СССР как тоталитарных (фашистских), как результата глубоких деформаций общества, порождённых сталинской контрреволюцией (См. СССР; Контрреволюция; Деформации социализма).

И Большой террор и вся идеология и практика сталинизма заслуживают Трибунала наподобие Нюрнбергского трибунала. Призывы к такому трибуналу раздавались ещё в СССР, но не были услышаны и подхвачены ни общественным мнением, ни советским, ни российским государствами. Тем не менее, эти призывы не утратили своей актуальности, ибо преследования за преступления против человечества не имеют срока давности (См. Преступления против человечности).

Большой террор оказал сильнейшее вредоносное влияние на общественные процессы в нашем обществе. Это влияние в должной мере не осмыслено и не преодолено до сих пор. Публикуемые ниже тезисы «Мемориала» лишь в общих чертах и достаточно осторожно обозначают эту сторону проблематики Большого террора.

===============================================

ТОТ САМЫЙ ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОЙ И СОВРЕМЕННОСТЬ

Тезисы Международного общества «Мемориал» к «юбилею» Большого террора

30 июля 2012

Семьдесят пять лет назад по решению высших партийных органов в СССР развернулась кровавая «чистка», длившаяся почти два года. В исторической публицистике эта репрессивная кампания нередко именуется Большим террором; в народе же её называют просто – «Тридцать Седьмой».

Коммунистическая диктатура всегда – и до, и после 1937 года – сопровождалась политическими репрессиями. Однако именно Тридцать Седьмой стал в памяти людей зловещим символом системы массовых убийств, организуемых и проводимых государственной властью. По-видимому, это случилось из-за того, что Большому террору были присущи из ряда вон выходящие черты, предопределяющие его особое место в истории и то огромное влияние, которое он оказал – и продолжает оказывать – на судьбы нашей страны.

Тридцать Седьмой – это гигантский масштаб репрессий, охвативших все регионы и все без исключения слои общества – от высшего руководства страны до бесконечно далёких от политики крестьян и рабочих. В течение 1937-1938 гг. по политическим обвинениям было арестовано 1,7 миллиона человек. Вместе с жертвами депортаций и осуждёнными «социально вредными элементами» число репрессированных переваливает за 2 миллиона.

Это – невероятная жестокость приговоров: более 700 тысяч арестованных были казнены.

Это – беспрецедентная плановость террористических «спецопераций». Вся кампания была тщательно продумана заранее высшим руководством СССР и проходила под его постоянным контролем. В секретных приказах НКВД определялись сроки проведения отдельных операций, группы и категории населения, подлежащие «чистке», а также «лимиты» – плановые цифры арестов и расстрелов по каждому региону. Любые изменения, любые «инициативы снизу» должны были согласовываться с Москвой и получать её одобрение.

Но для основной массы населения, незнакомой с содержанием приказов, логика арестов казалась загадочной и необъяснимой, не вяжущейся со здравым смыслом. В глазах современников Большой террор выглядел гигантской лотереей. Почти мистическая непостижимость происходящего наводила особенный ужас и порождала у миллионов людей неуверенность в собственной судьбе.

Репрессии основательно затронули, в частности, представителей новых советских элит – политической, военной, хозяйственной. Расправа с людьми, имена которых были известны всей стране (именно о них в первую очередь сообщали газеты) и в лояльности которых не было никаких причин сомневаться, увеличивали панику и усугубляли массовый психоз. Впоследствии даже родился миф о том, что Большой террор будто бы был направлен исключительно против старых большевиков и партийно-государственной верхушки. На самом деле подавляющее большинство арестованных и расстрелянных были простыми советскими гражданами, беспартийными и ни к каким элитам не принадлежавшими.

Тридцать Седьмой – это неизвестные мировой истории масштабы фальсификаций обвинений. В 1937-1938 гг. вероятность ареста определялась главным образом принадлежностью к какой-либо категории населения, указанной в одном из «оперативных приказов» НКВД, или связями – служебными, родственными, дружескими – с людьми, арестованными ранее. Формулирование индивидуальной «вины» было заботой следователей. Поэтому сотням и сотням тысяч арестованных предъявлялись фантастические обвинения в «контрреволюционных заговорах», «шпионаже», «подготовке к террористическим актам», «диверсиях» и т. п.

Тридцать Седьмой – это возрождение в ХХ веке норм средневекового инквизиционного процесса, со всей его традиционной атрибутикой: заочностью (в подавляющем большинстве случаев) квазисудебной процедуры, отсутствием защиты, фактическим объединением в рамках одного ведомства ролей следователя, обвинителя, судьи и палача. Вновь, как во времена инквизиции, главным доказательством стало ритуальное «признание своей вины» самим подследственным. Стремление добиться такого признания в сочетании с произвольностью и фантастичностью обвинений привели к массовому применению пыток; летом 1937-го пытки были официально санкционированы и рекомендованы как метод ведения следствия (см. «Новую газету», № 83, вкладка «Правда ГУЛАГа»).

Тридцать Седьмой – это чрезвычайный и закрытый характер судопроизводства. Это тайна, окутавшая отправление «правосудия», это непроницаемая секретность вокруг расстрельных полигонов и мест захоронения казнённых. Это систематическая многолетняя официальная ложь о судьбах расстрелянных: сначала – о мифических «лагерях без права переписки», затем – о кончине, наступившей будто бы от болезни, с указанием фальшивых даты и места смерти.

Тридцать Седьмой – это круговая порука, которой сталинское руководство старалось повязать весь народ. По всей стране проходили собрания, на которых людей заставляли бурно аплодировать публичной лжи о разоблачённых и обезвреженных «врагах народа». Детей заставляли отрекаться от арестованных родителей, жён – от мужей.

Это миллионы разбитых семей. Это зловещая аббревиатура ЧСИР – «член семьи изменника Родины», которая сама по себе явилась приговором к заключению в специальные лагеря для 20 тысяч вдов, чьи мужья были казнены по решению Военной коллегии Верховного суда. Это сотни тысяч сирот Тридцать Седьмого – людей с украденным детством и изломанной юностью.

Это окончательная девальвация ценности человеческой жизни и свободы. Это культ чекизма, романтизация насилия, обожествление идола государства. Это эпоха полного смешения в народном сознании всех правовых понятий.

Наконец, Тридцать Седьмой – это фантастическое сочетание вакханалии террора с безудержной пропагандистской кампанией, восхваляющей самую совершенную в мире советскую демократию, самую демократическую в мире советскую Конституцию, великие свершения и трудовые подвиги советского народа. Именно в 1037 году окончательно сформировалась характерная черта советского общества – двоемыслие, следствие раздвоения реальности, навязанного пропагандой общественному и индивидуальному сознанию.

И сейчас, 75 лет спустя, в стереотипах общественной жизни и государственной политики России и других стран, возникших на развалинах СССР, явственно различимо пагубное влияние как самой катастрофы 1937-1938 годов, так и всей той системы государственного насилия, символом и квинтэссенцией которого стали эти годы. Эта катастрофа вошла в массовое и индивидуальное подсознание, покалечило психологию людей, обострила застарелые болезни нашего менталитета, унаследованные ещё от Российской империи, породила новые опасные комплексы.

Ощущение ничтожности человеческой жизни и свободы перед истуканом Власти – это непреодолённый опыт Большого террора.

Привычка к «управляемому правосудию», правоохранительные органы, подчиняющие свою деятельность не норме закона, а велениям начальства, – это очевидное наследие Большого террора.

Имитация демократического процесса при одновременном выхолащивании основных демократических институций и открытом пренебрежении правами и свободами человека, нарушения Конституции, совершаемые под аккомпанемент клятв в незыблемой верности конституционному порядку, – это общественная модель, которая впервые была успешно опробована именно в период Большого террора.

Рефлекторная неприязнь сегодняшнего государственного аппарата к независимой общественной активности, непрекращающиеся попытки поставить её под жёсткий государственный контроль – это тоже итог Большого террора, когда большевистский режим поставил последнюю точку в многолетней истории своей борьбы с гражданским обществом. К 1937 году все коллективные формы общественной жизни в СССР – культурной, научной, религиозной, социальной и т. п., не говоря уже о политической – были ликвидированы или подменены имитациями, муляжами; после этого людей можно было уничтожать поодиночке, заодно искореняя из общественного сознания представления о независимости, гражданской ответственности и человеческой солидарности.

Воскрешение в современной российской политике старой концепции «враждебного окружения» – идеологической базы и пропагандистского обеспечения Большого террора, подозрительность и враждебность ко всему зарубежному, истерический поиск «врагов» за рубежом и «пятой колонны» внутри страны и другие сталинские идеологические шаблоны, обретающие второе рождение в новом политическом контексте – всё это свидетельства не преодолённого наследия Тридцать Седьмого в нашей политической и общественной жизни.

Лёгкость, с которой в нашем обществе возникают и расцветают национализм и ксенофобия, несомненно унаследована нами в том числе и от «национальных спецопераций» 1937-1938 годов, и от депортации в годы войны целых народов, обвинённых в предательстве, и от «борьбы с космополитизмом», «дела врачей» и сопутствующих всему этому пропагандистских кампаний.

Интеллектуальный конформизм, боязнь всякой «инакости», отсутствие привычки к свободному и независимому мышлению, податливость ко лжи – тоже во многом результат Большого террора.

Безудержный цинизм – оборотная сторона двоемыслия, волчья лагерная мораль («Умри ты сегодня, а я завтра»), утрата традиционных семейных ценностей – и этими нашими бедами мы в значительной мере обязаны школе Большого террора, школе ГУЛАГа.

Катастрофическая разобщённость людей, стадность, подменившая коллективизм, острый дефицит человеческой солидарности – всё это результат репрессий, депортаций, насильственных переселений, результат Большого террора, целью которого и было раздробление общества на атомы, превращение народа в население, в толпу, которой легко и просто управлять.

Разумеется, сегодня наследие Большого террора не воплощается и вряд ли может воплотиться в массовые аресты, мы живём в другую эпоху. Но это наследие, не осмысленное обществом и, стало быть, не преодолённое им, легко может стать «скелетом в шкафу», проклятием нынешнего и будущих поколений, прорывающимся наружу то государственной манией величия, то вспышками шпиономании, то рецидивами репрессивной политики.

Что требуется сделать для осмысления и преодоления разрушительного опыта Тридцать Седьмого?

Последние десятилетия показали, что необходимо публичное рассмотрение политического террора советского народа с правовых позиций. Террористической политике тогдашних руководителей страны, и прежде всего генерального идеолога и верховного организатора террора Иосифа Сталина, конкретным преступлениям, ими совершённым, необходимо дать ясную юридическую оценку. Только такая оценка может стать краеугольным камнем правового и исторического сознания, фундаментом для дальнейшей работы с прошлым. В противном случае отношение общества к событиям эпохи террора неизбежно будет колебаться в зависимости от изменений политической конъюнктуры, а призрак сталинизма – периодически воскресать и оборачиваться то бюстами диктатора на улицах наших городов, то рецидивами сталинской политической практики в нашей жизни.

Вероятно, для проведения полноценного разбирательства следовало бы создать специальный судебный орган – указывать на прецеденты в мировой юридической практике излишне.