Под утро ей когда-то пели петухи,
На улице родной когда-то теснились лопухи…
Родитель Иван был оформитель,
Колхозной пропаганды уведомитель:
Зубной порошок водою разводил,
И клеем до кондишн доводил,
Большие буквы ложились на кумач,
И били по сознанию не хуже, чем первач…
Его портреты знатных трактористов
Чередовались с набросками интернационалистов…
Че смотрел на доярку Петрову,
Стоящую с ведром возле коровы…
А водитель единственного в колхозе ЗИЛа,
Потомок интернационалистов-испанцев Шекила,
Улыбался во весь золотой рот Розе,
Заведующей детским садом при колхозе…
Оформитель Иван был личностью,
Одарённый тягой к гиперболичности.
Назвал он старшую дочь Фаиной
(Хорошо – не Георгиной)…
Тогда Раневская была на устах
И фразы, сказанные её в сердцах,
Разносились по большой стране.
И писалось мелкими стежками мулине
"Муля, не нервируй меня! " на платочке,
Чтобы уронить его на песочке
Перед скамейкой в парке,
Перед женихом в мнимой запарке…
Фаина не могла не стать артисткой,
И не меньше, чем солисткой.
Её голосок в колхозном хоре звенел,
И от симпатии краснел
Её первый настоящий поклонник —
Режиссер центральных кинохроник.
Фильм о ней получил заслуженную награду,
А зрители – глубокую как Волга отраду…
Талант из глубинки —
Это как падающие в апреле снежинки.
Ни одна на другую не похожа,
У каждой своя роскошная одёжа…
Добавьте кукольные черты лица,
Стройные ноги из-под пальтеца:
Её с руками и ногами взяли во ВГИК,
Отметив присущий землякам Чехова шик…
***
Увы. Течёт река.
Вода шлифует грани позвонка
Чудесной рыбки золотой:
Стареть быть может мечтой.
Да путь-то в один конец,