Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

– Я вовсе не напиваюсь, – Я просто попиваю винцо. Я люблю выпить винца.

– Не напивайся, Джейк.

И последние строки:

Мы сидели близко друг к другу. Я обнял её одной рукой, и она удобно прислонилась ко мне. Было очень жарко и солнечно, и дома были ослепительно белые.

– Ах, Джейк! – сказала Брет, – Как бы нам хорошо было вместе.

Впереди стоял конный полицейский в хаки и регулировал движение. Он поднял палочку. Шофёр резко затормозил, и от толчка Брет прижало ко мне.

– Да, – сказал я, – Этим можно утешаться, правда?

«Так, именно так» – хочется сказать и мне.

…Невольно вспомнил эпизод из фильма, название которого не помню, то ли польский, то ли венгерский.

Эпизод который врезался в память, происходит не с главными героями фильма. Мужчина, кажется по профессии фотограф, рассказывает главному герою, как от него много лет назад ушла жена с каким-то капитаном (могу что-то переврать, но, главное, почему запомнилось, и как запомнилось).

Ты до сих пор её помнишь? – спрашивает герой фильма. Помню. И хотел бы, чтобы она была с тобой? Хотел бы. Так что тебя останавливает, поезжай и привези её домой. Почти как Парис Елену[441 - Согласно древнегреческой мифологии, Парис увёз Елену по наущению богини Афродиты, что привело к Троянской войне.].

Отправляется за женой. Помню – вновь моё воображение, впрочем, какая разница, – наблюдает, как жена переходит площадь. Помню, как женщина, переходя площадь, двумя руками поправляет белую блузку в спадающую юбку (тогда подумал о всесилии языка кино, как в литературе это описать, ведь за этой «спадающей юбкой» судьба). Отправляется к ней домой. «Это ты?» – удивлённо спрашивает жена, будто расстались они пять минут назад. «Я», отвечает, и даёт ей пощёчину. Бывает же так, пощёчина как ласка. И дальше примерный диалог: «Пошли», «Куда?», «Домой», «Ты знаешь, сколько лет прошло?», «Знаю, пошли», «Пошли».

А как иначе переступить через то, что произошло много лет назад. Переступить, если хочешь, чтобы женщина вернулась…

Брет, какая она… есть ли ответ?

В ток-шоу «Игра в бисер», о котором говорил выше, обсуждали, что за человек Брет, можно ли говорить о моральных принципах, которых она придерживается.

Хотелось вмешаться. Вот что бы я сказал.

Не думаю, что такие вопросы корректны. Она такая, как она поступает, такая, как к ней относятся окружающие её мужчины, без неё этот мир стал бы пресным и безжизненным. Наше право читать или не читать роман, прервать своё чтение и никогда к роману не возвращаться, но у нас нет оснований судить о Брет, вне того, что прямо или косвенно, говорит Джейк Барнс.

Что до морали, если уж без подобной шкалы ценностей не обойтись, конечно, Брет разрушает традиционную мораль, которая не только резко развела мужчин и женщин, не только сделала мужчин и женщин заложниками друг друга, но и обрекла их на «невыносимую тяжесть бытия». Мораль Брет иного свойства, не из параллельного мира (так решили участники ток-шоу «Игра в бисер», может быть, по этой причине выражали свой восторг перед Брет), из нашего, земного, если удалить нашу излишнюю отягощённость земным. Брет легка и легкокрыла, в ней есть беспечность и спонтанность, но при этом – обратим на это особое внимание, – она не мотылёк на ветру, в ней есть остов, в ней есть твердь, которую остро чувствуют окружающие её мужчины, понимающие, что успели растерять и этот остов, и эту твердь.

…некоторые итоги

Подведём некоторые итоги.

Читаю о романе:

«своеобразный литературный манифест «потерянного поколения» 20-х годов XX века… способных не любить, но лишь страдать, и женщинах, жаждущих не страдать, а любить»,

«это – «Праздник, который всегда с тобой», поразительная летопись времени, города и целого поколения, созданная одним из героев эпохи – Эрнестом Хемингуэем»,

«герои романа, вернувшиеся с бойни Первой мировой войны жестоко травмированными (духовно и физически), стремятся уйти от тягостных воспоминаний, все они, несчастные и неприкаянные каждый на свой лад, ищут опоры в жизни и не находят ее. Отсюда – лихорадочный темп их существования, постоянная жажда новых переживаний и голод по сердечному человеческому общению»,

«яркая, раскалённая под горячими лучами летнего солнца книга. Как пряный воздух проникает под поры, как всплеск морской воды в разморенный день, как звуки льющегося вина в бокал. Море вина, и утопить в нём свою самость, свою суть, забыться. Море людей, криков, пьяных фраз. Море одиночества. Самого удушающего вида одиночества, от которого не спрятаться в карнавальной, ярко-расцвеченной толпе»,

и так до бесконечности.

Всё это верные слова, без них невозможно понять ни самого Хемингуэя, ни его романы. Но какие у нас основания считать, что раньше (где? когда?) был другой мир, где солнце ярче светило, трава была более зелёной, люди более порядочные, и т. д., и т. п. Мучительно трудно расставаться со старым миром, не потому что он был таким идеальным, а просто потому, что мы к нему привыкли, и нам трудно отказываться от своих привычек и столь же привычных принципов.

Брет, несомненно, в центре круга мужчин. Она способна принять за них то или иное решение, они за неё никогда.

Кончился патриархат, кончилась героическая эпоха? Бесспорно. Кончилась эпоха мужского превосходства, когда женская слабость подпитывала мужскую гордыню? Несомненно. Начинается матриархат? Вряд ли. Даже если Брет приходится принимать за мужчин то или иное решение, она остаётся женщиной, ранимой и беззащитной.

В новом мире «после войны», «мужское» и «женское» не исчезнут, как они будут распределяться между конкретным мужчиной и конкретным женщиной? Этого никто не знает.

Единственное, что можно сказать с большой долей вероятности.

Всё будет зависеть от того, какая женщина, какой мужчина, какой мир вокруг, что у них в головах, что в головах окружающих их людей, насколько мужчина и женщина подвержены предрассудкам, насколько способны от них избавляться, что произошло в их жизни вчера, позавчера, что произойдёт завтра, послезавтра, какая ситуация в этот момент, насколько они способны в этот момент забыть о своих предрассудках? Вопросы можно продолжать и продолжать, и они будут попыткой ответа на то, что произошло, что происходит «после войны».

И тогда окажется, что «после войны» пришло не просто «потерянное поколение». Пришло поколение свободное от предрассудков, способное понять, если мы разнообразны, если мы пластичны, а это, на мой взгляд главное, что получил наш вид в результате долгой эволюции, то только и остаётся, что понять, решают двое, мужчина и женщина (не буду говорить об однополых отношениях, они для меня всё тот же результат эволюции), если освободить их от давления окружающих, включая давление традиций.

Сам Хемингуэй напишет:

В прежние дни часто писали о том, как сладко и прекрасно умереть за родину. Но в современных войнах нет ничего сладкого и прекрасного. Ты умрёшь как собака, безо всякой на то причины.

И ещё:

Его весёлость столкнулась с серьёзностью войны, как мотылёк… и танк.

В конце концов, нам всем нужен мир, в котором мотылёк не будет встречаться с танком,

и в котором, Брет всегда будет с нами.

Опус седьмой. Марго Фонтейн и её мужчины:…жизнь на пуантах

…Марго Фонтейн[442 - Фонтейн Марго – прима-балерина Лондонского Королевского балета.], в одном ряду с Эдит Пиаф[443 - Пиаф Эдит – французская певица и актриса.] и Коко Шанель[444 - Шанель Коко – французский модельер, оказавшая огромное влияние на моду XX века]

Никогда особенно не интересовался балетом. Не помню когда в последний раз ходил на балетный спектакль, может быть, только в детстве.

Мир балета, балерины, танцовщики, балетная публика, балетная критика, всегда казался мне герметичным, с одной стороны, искусственным – с другой. Все, будто на пуантах, чуть приподнято, чуть напыщенно, чуть манерно. Невероятная лёгкость бытия без самого бытия как со-бытия.

Но как-то случайно по ТВ увидел, как танцуют Рудольф Нуриев[445 - Нуриев (Нуреев) Рудольф – советский, французский и английский артист балета и балетмейстер.] и Марго Фонтейн. Зацепило, особенно Марго Фонтейн. Не столько балет, сколько то, что просвечивало через балет. Почти по Пастернаку: «и здесь кончается искусство, и дышит почва и судьба»[446 - Пастернак Борис – русский писатель, поэт, переводчик. Имеются в виду строки: «Когда строку диктует чувство, Оно на сцену шлёт раба, И тут кончается искусство, И дышит почва и судьба».]. Не знаю относительно «почвы» (чуждый мне образ), за искусством «дышала» женская судьба.

Стал в Интернете читать всё подряд, и про Марго Фонтейн, и про Рудольфа Нуриева. Посмотрел два фильма, игровой «Марго» («Marqot», 2009, Великобритания)[447 - «Марго», художественный фильм, Великобритания, 2009 год.] и документально-биографический фильм «История Марго Фонтейн» («The Marqot Fonteyn Story», 1989, Великобритания.)[448 - «История Марго Фонтейн», документальный фильм, Великобритания, 1989 год.]. После некоторых сомнений (мир балета?!), решил включить эту историю в свою книгу. Прежде всего из-за судьбы Марго Фонтейн – горькой и счастливой, монументальной и ломкой. Показалась похожей на Эдит Пиаф, такой же маленький «воробышек»[449 - «Воробышек» – так называли Эдит Пиаф, поскольку она была небольшого роста, похожая на воробышка.], беззащитный и сильный в одно и то же время. А может быть на Коко Шанель – маленький «цыплёнок»,

…от песни «Ко Ко Ri Ко», которую пела молодая Шанель, родился псевдоним…

жизнь могла раздавить, но «цыплёнок» оказался с характером. Такой вот ряд женщин XX века.

Кто-то может возразить, ряд придуманный, даже вымученный. Не буду спорить, но что-то символическое связывает этих женщин. Родились в начале XX века (Коко Шанель, в конце XIX), умерли во второй его половине, что-то пытались доказать мужчинам, те вряд ли способны были их услышать.

В биографии всех трёх женщин есть пикантные стороны, не будем от них ханжески отворачиваться, но «низкое» в их жизни никогда не переходило грань «пошлого». Все три женщины были чужды фарисейски-лицемерному взгляду на взаимоотношения мужчины и женщины, «сладкий плод» мог их привлечь, обмануть, но не растлить.

Песни Эдит Пиаф, её неповторимый голос,