Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Но не только в этом дело, друг мой, не только в этом. В этом селе всё измерялось женщиной.

У того жена похожа на буйвола, если сядет, так и встать не сможет.

А у этого жена похожа на курицу, стоит сказать «тысс», вмиг уляжется.

У того жена, как собака, огрызается на всех.

А у этого, жена похожа на кошку, любит взбираться на колени.

Женщина в том селе была мерилом всех вещей.

Почти как человек у Протагора[950 - Протагор – древнегреческий философ, виднейший представитель софистов. Протагору принадлежит знаменитый тезис: «Человек – есть мера всех вещей».].

В тот день, когда дядин сын привёз из города свою невесту, Муслима не было дома. Не было даже в селе. Он тогда работал учеником каменщика в соседнем селе. Утром уходил, вечером приходил.

В тот день, как обычно, возвращался весь в пыли, в грязи. Еле волочил ноги от усталости. Не поднимая головы, вошёл в дом, и вдруг вздрогнул.

В нос ударил незнакомый запах женщины. Ни у одной женщины этого села не было такого запаха.

Но, как не странно, этот запах был Муслиму знаком. Ещё до того, как он узнал, что такое женщина, ещё до того, как он узнал, что такое запах женщины, ещё до того, как он научился отличать жару от холода, день ото дня, сладкое от горького, ему был знаком этот запах.

Может быть, мать вернулась, ведь это был её запах?!..

Нет, это была другая женщина. Дядин сын привёз в село свою невесту.

Привёз женщину.

Когда падали на неё лучи солнца, лицо её светилось, когда овевал её ветер, платье её шелестело.

Невеста сидела на сундуке, но с таким достоинством, будто была она не дочь уборщицы, а шахская дочь.

Муслим сидел в углу и исподлобья смотрел на неё. Не мог оторвать глаз.

Не смотри так на невесту, друг мой, не смотри так, дядиному сыну это может не понравиться!..

Вот тогда, в ту пору, там, за забором, в другом конце двора, начал Муслим строить для дядиного сына и его невесты, новый дом. Не беспокойся, говорил он дядиному сыну, не пройдёт и месяца, как дом будет готов. Ты только помогай. Дядин сын и помогал как мог, готовил раствор, подносил камни, но основную работу делал Муслим. Таскал камни из реки, выкладывал стены.

Забора ещё не было, его ещё предстояла построить, но была уже намечена межа, он должна была отделить один дом от другого. Один должен был стать домом дядиного сына и его невесты, дом, который от фундамента до крыши строил Муслим. В другом доме жил Муслим, вместе с дядей, его женой и дочерью. Этот дом, от фундамента до крыши, построил не он, построили другие. Его приютили в этом доме. Приютили, когда собственная мать бросилась вдогонку за его собственным отцом, и даже не подумала о том, что случится с ним, крошечным младенцем.

Забора ещё не было, ещё предстояло построить каменный забор, который окончательно отделил бы один дом от другого».

…Так уж случилось, что чуть раньше, не в 2015 году, когда пишу настоящий опус, а в конце 2014 года, написал статью о выставке нашего известного скульптора, которая называлась «Камень» (Das)[951 - Выставка «Даш» известного азербайджанского скульптора Гусейна Хагверди, состоялась в 2015 году.].

Как и повесть, о которой пишу.

Эпиграфом к той статье выбрал строки Лао-Цзы[952 - Лао-Цзы – древнекитайский философ VI–V вв. до н. э., которому приписывается авторство классического даосского философского трактата «Дао Дэ Цзин».]:

«Не считай себя драгоценной яшмой. Будь просто камнем».

И сама статья была о безыскусности камня, апшеронского камня, с которым работал скульптор. О том самом апшеронском камне, из которого построено большинство зданий Баку.

И о том, что не стоит этот камень отбеливать, тем более навешивать на него искусственную плитку, которая к тому же, как оказалось, может возгораться[953 - Речь идёт о пожаре, который произошёл два года назад, в результате возгорания искусственной плитки. В результате пожара погибло несколько человек, включая детей. Пренебрегли красотой апшеронского камня, который показался слишком простым и безыскусным.].

И ещё о том, что мы сделали с Апшероном, изуродовали, искромсали, только художники, те которых после смерти назвали «Апшеронские нонконформисты»[954 - К «апшеронским нонконформистам» относят азербайджанских художников Расима Бабаева, Мирджавада Джавадова, Камала Ахмеда, Ашрафа Мурада, Геннадия Бжатюка, Тофика Джавадова.], сумели запечатлеть образ Апшерона. Его тон, его цвет, его светосмысл и его цветосмысл.

В повести «Камень» речь идёт о речном камне, который более естественен, когда из него выкладывают стены, а не воздвигают заборы.

Ещё более уродливым оказался апшеронский камень, когда из него выкладывают высокие заборы на апшеронских дачах, что по определению вредно для апшеронского микроклимата.

Но таков сегодня апшеронский культурный ландшафт[955 - Подробнее о «культурном ландшафте» см.: опус 12, настоящего раздела.], высоченные заборы из апшеронского камня, а за ними сплошные загулы. Чем ещё можно заниматься за высоченным забором, за которым постепенно чахнут исконно апшеронские растения, которым нужно свободное пространство для апшеронского ветра…

«Не успел Муслим закончить этот дом, поставить крышу как грянула война. Всех мужчин забрали на фронт. Забрали Муслима и дядиного сына.

Дядин сын погиб на фронте, а Муслим вернулся. Вернулся одним из первых.

Многое в селе изменилось. Но, прежде всего, изменились женщины.

Когда-то, казалось, они не вмещаются в своё платье, казалось, их молодые тела вот-вот разорвут платье, и выставят себя напоказ.

Теперь всё было по-другому. Между телом и платьем возникла пустота. Пройдут месяцы, годы, и эта пустота постепенно начнёт заполняться. У одних самим телом, у других тоской, болью, у третьих радостью, весельем, мужанием сына, свадьбой дочери…

Но сейчас эти женщины таскали эту пустоту с собой, с этой пустотой ходили, садились, вставали.

Дядина дочь была в том же платье, в котором была до войны. Тогда оно казалось ей узким, тогда она в него не вмещалась, когда выполняла работу по дому, казалось, платье вот-вот разорвётся. Теперь у дочери дяди, как и у других женщин их села, между телом и платьем была пустота. Пустота, которая уже никогда не заполнится. У других женщин может заполниться, у неё нет.

На встречу с Муслимом пришло много женщин. Дверь без конца открывалась и закрывалась.

Дяди Муслима и его жены уже не было в живых. Жена умерла в тот же год когда получила похоронку на сына. Дядя Муслима умер через несколько месяцев после жены.

Говорят в тот год был суровый мороз, дядя Муслима простудился, так и не смог согреться.

Осталась только дочь. В том же платье, теперь залатанном-перелатанном.

Дядина дочь постелила скатерть, принесла еду. Муслим поел, вспомнил забытый вкус хлеба этого села, вкус воды этого села. Успокоился, заговорил, рассказал о том, что с ним произошло за эти годы.

Только никак не осмеливался спросить: «а что стало с той невестой, с женой дядиного сына?!..»

Но спрашивать не пришлось. Открылась дверь, вошла она сама.

Приветливо улыбнулась, села.

Она совсем не изменилась, та же походка, те же волосы до плеч, та же улыбка на губах. Своей походкой, волосами до плеч, улыбкой на губах, она вдруг заполнила всю комнату.

И с той же улыбкой на губах подошла прямо к Муслиму:

– Добро пожаловать, братец Муслим! Да не покинешь ты никогда больше свой дом!..

Какой дом? О каком доме идёт речь?