Раньше его самого пришло известие.
– Газанфар вернулся!..
Все, кто услышал эту весть, забежали в дом, закрыли дверь. Никто не вышел ему навстречу, никто не поздоровался с ним.
Мясник Газанфар из умершего превратился в убийцу.
– Газанфар вернулся!
– Какой Газанфар?
– Тот, который убил цирюльника Абиля.
Именно так, цирюльника Абиля убил мясник Газанфар. В эту минуту в этом селе не были ни одного человека, который в этом сомневался бы.
Но убил он его не как мужчина.
Если бы Газанфар в своё время по-настоящему убил цирюльника Абиля, зарезал бы ножом, зарубил бы топором, тогда эти люди не были бы так обескуражены. Но Газанфар обманул Абиля, он прислал ложное известие о своей смерти. Это их обескуражило.
Если бы не было того известия, Абиль себя бы не убил, ни за что на свете не убил бы.
…Даже врагу не пожелаешь неверной жены. Если женщина готова вступить на скользкий путь, пусть мужчина даже будет львом, не справиться с ней!
А вот Абиль оказался мужчиной!
Как он точил эту бритву, Боже мой, как он её точил!..
Готовил её для Газанфара, а перерезал собственное горло.
Убил себя, поскольку думал, что уже не сможет убить Газанфара, не сможет избавиться от бесчестья.
Да будет земля тебе пухом, Абиль!..
На одном конце улицы был дом Газанфара, на другом конце улицы дом Абиля.
Мясник Газанфар, с чемоданом в руке шёл по пустынным улицам села, от своего дома к дому Абиля, потом обратно к своему дому. Потом устал. Сел на чемодан около своего дома, вытащил папиросу, закурил.
На двери дома висел замок. Окна были заколочены.
Из закрытых окон сельчане наблюдали за Газанфаром.
…Боже, насколько бесстыжими могут быть люди!
Нет, кажется, по доброй воле он из села не уйдёт. Из-за него никто не может выйти на улицу.
Такой не умрёт, брат мой, такого земля не возьмёт.
Не знаешь куда подеваться? В город отправляйся, в Баку. Там сейчас живёт твой сын, там живёт, там женился, и мать свою забрал к себе. И всё за счёт твоих денег.
Денег, пахнущих кровью, денег, пахнущих падалью.
А дети Абиля, да будет земля ему пухом, в молодом городе Сумгаите. Работают рабочими, живут в общежитии. Ничего, в Сумгаите много домов строится, смотришь, пройдёт время, и они получат квартиру, заберут к себе свою мать. Какой бы она не была, мать всё-таки. Что было то прошло.
Да и не вышла она навстречу этому сукиному сыну. Стоит за окном, плачет…
Газанфар сидел на своём чемодане, курил папиросу за папиросой.
Никто не появлялся. Будто договорились. И детей держали дома, взаперти.
Только одна нарушила запрет. Невеста сына дяди Муслима.
…как мы договорились, о ней чуть позже…
Может быть, была не из этого села, не знала его правил.
Так или иначе, окликнула Газанфара. Позвала в дом.
…Те зримые-незримые, Хор, который сейчас спрятался по домам, не преминул позслословить:
– Жена цирюльника состарилась, этому сукиному сыну не нужна стала. Подавай ему молодуху. А и эта молодуха, тоже хороша, сама схватила за руку, потащила в дом, «заходи дядя Газанфар». Ничего не скажешь, хорош дядя!..
Муслим сам не заметил, как вышел из дома, бросился к дому невесты, вошёл во двор.
Газанфар увидел его, обрадовался.
– Иди сынок, иди, посидим.
Муслим не мог ему отказать.
Скатерть постелили прямо во дворе, на траве. Что-то из еды, несколько гроздьев винограда, несколько ломтиков арбуза.
Газанфар открыл чемодан, вытащил бутылку водки, попросил у невесты два стакана, налил.
– Выпьем, сын мой, выпьем!
Муслим снова не смог ему отказать.
Выпили. Поели. Снова выпили.
У Муслима развязался язык. Поговорили о житье-бытье, о том, как живёт в городе сын Газанфара, как взял к себе свою мать.
Муслим говорил. Газанфар слушал.
Но о том, где все эти годы провёл Газанфар, не было сказано ни слова.
Бутылку всю выпили, Муслим замолчал.
Газанфар некоторое время тоже молчал, а потом, ни с того, ни с сего, вдруг сказал: