Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

И далее:

«Как представитель Советской власти, отвечающий за всех и за всё, требую, плюньте на эту падаль, на отребья тех, кто позволил себе назвать товарища Сталина чужим, а Гитлера родным. Тогда и я, как положено, смогу сделать «доклад» («daklad») и доложить, что все жители нашего села, от молодого до старого, в едином порыве выражают свою любовь Великому Главнокомандующему».

Кто из них прав? Смешной вопрос. Что им, жителям маленького азербайджанского села, в сущности, до Большой Войны, которая принесла им столько лишений, они как жили, так и будут жить в параллельном мире.

…обречённость строя, который навязан азербайджанскому селу, или как историческое время может перестать быть «историческим»

Время войны в этом маленьком азербайджанском селе выявило не только неправедность того, что здесь происходило и происходит, но и обречённость советского строя, который навязан этому селу. И дело не только в том, что Мир Джафар Багиров будет заклеймён и расстрелян, а в том, что произойдёт с этим селом и с этой страной через двадцать, тридцать лет.

Во многом это смогли прозреть наиболее чуткие из «шестидесятников», часто даже не задумываясь о своём прозрении.

Время войны в маленьком азербайджанском селе, возможно, не просто взорвало изнутри историческое время, а опрокинуло, обессмыслило это время. Было бы чрезмерным преувеличением обнаружить в повести Исы Гусейнова, то, что столь мощно и с таким отчаянием прозвучало в польском[845 - Польское кино – прежде всего, имеется в виду фильм польского режиссёра Анджея Вайды «Пепел и алмаз». Среди других режиссёров этого поколения следует назвать имена Анджея Мунка, Ежи Кавалеровича, Войцеха Ежи Хаса.] и венгерском[846 - Венгерское кино – прежде всего, имеются в виду фильмы таких венгерских режиссёров как Миклош Янчо, Иштван Сабо, Андраш Ковач.] кино тех же «шестидесятых»: фактическое проклятье в адрес собственной истории, в которой ты становишься пешкой в руках других.

Но я вправе конструировать контекст, в который на равных входят повесть Исы Гусейнова «Звук свирели» и судьба майора Советской Армии Або Дудангинского[847 - Дудангинский Або – советский офицер, впоследствии перешедший на сторону Германии. Один из лидеров антикоммунистического, националистического движения, которое боролось за независимость Азербайджана.], который с позиций советской историографии, несомненно, является «изменником Родины». Останавливаться на этой судьбе не буду, при желании можно найти соответствующие материалы в Интернете, в том числе и мою статью об этом «изменнике Родины».

…повесть оказалась созвучной теме моей книги

Моей интерпретации «Звука свирели» не следует придавать сугубо политический смысл, как не следует в Исе Гусейнове видеть скрытого диссидента.

Повесть «Звук свирели», давно прочитанная, и во многом забытая, проросла во мне в нужное время и в нужном месте не из-за моих политических пристрастий, не из-за нового взгляда на историю (не только!), а по той причине, что оказалась созвучной книгам, фильмам, спектаклям, о которых писал выше.

Вновь женщина, что-то, самая малость, от Анны Карениной, что-то, самая малость, от Гедды Габлер, но здесь женщина никогда не осмелится даже на самую малость того, что позволили себе Анна Каренина и Гедда Габлер, даже подумать об этом не посмеет, азербайджанская гинекея[848 - Гинекея – в Древней Греции женские покои в доме, занимавшие его заднюю часть или второй этаж.] отодвинута далеко вглубь, намного дальше, глубже, чем в греческом мире, который, как известно, женщину особо не жаловал.

Она отодвинута далеко вглубь, поскольку на авансцене не просто мужской мир патриархальных добродетелей, а мужской мир, в котором свирепствует истребительный батальон. В этом мире женщина за наглухо закрытой дверью, не видимая, не слышимая, приговорена к немоте и почти распята.

Война выявила это с беспощадной обнажённостью.

Отдаю себе отчёт, что мои рассуждения о трансформациях мужского и женского, о том, какое место занимает в этих рассуждения «Звук свирели», скорее всего, оказались бы совершенно чуждыми самому писателю.

Не об этом, не «про это» писал он свою книгу. Но художественные тексты живут в культуре своей самостоятельной жизнью, независимо от воли создавшего их демиурга.

Жила-была одна семья…

Повесть «Звук свирели» рассказывается от имени мальчика-подростка Нуру, сына учителя. Восприятие подростка, который воспринимает мир с особой обострённостью, не способен смириться с тем, что представляется ему несправедливым, определяет интонацию повести, в которой всё обострено до предела, ничего не сглаживается, ничего не микшируется.

Сюжет повести «Звук свирели», незамысловат. Вполне тянет на мелодраму, если найти соответствующий трогательный финал.

Жила в азербайджанском селе вполне счастливая семья, муж, жена, двое сыновей.

Муж, Мухтар киши,

…от азербайджанского «киши» – мужчина. Употребляется в различных смысловых контекстах, но основной смысл «настоящий мужчина»…

был председателем колхоза. Младший из сыновей Таптык, подросток, лицом и сложением был похож на отца. Старший из сыновей, Джумри, на три года старше, уже юноша, был больше похож на мать. Мальчики боготворили его, к месту и не к месту называли Джумри-гага (братец Джумри), словно он был братом обоих подростков.

Жена была очень красива, самая красивая женщина в селе. Не случайно называли её «сурьмлённая Сёйли» (s?rm?li S?yli),

…имя приблизительно означает «та, о которой говорят», в русском переводе «Сойли»…

то ли потому что подводила глаза сурьмой, то ли глаза её были так красивы, что, казалось, подведены сурьмой. Мальчишки в селе даже шептались, в словах «сурьмлённая» им слышалось что-то непристойное.

Нуру не соглашался, ведь так называл её муж, Мухтар киши, Мухтар ами, дядя Мухтар, как называл его сам Нуру.

Разве называл бы он так жену, если в этом имени было бы что-то непристойное.

Муж Сёйли был председателем колхоза. Он часто забирал «жену под мышку» и являлся побеседовать с учителем Таиром. Нуру удивлённо замечал, что Мухтар киши не столько беседовал с его отцом, сколько балагурил со своей женой:

«Неси-ка самовар женушка… И сама, сама, рядышком пристраивайся! Налей-ка нам чайку жёнушка! В твоих руках, и чай особенно ароматный!».

А Сёйли с благодарной нежностью смотрела на своего невзрачного, длинноносого мужа.

Учитель шутил:

«Как ты с делами управляешься? Председатель колхоза, забот полон рот, а в голове – одна жена!».

Мухтар киши не обижался:

«Не будь у меня Сёйли, я бы и дня не выдержал на такой работе. Честно тебе говорю, учитель! Если жены нет рядом, я сам не свой! Ровно душу из меня вынули».

В оригинале более откровенно, без околичностей:

«Не будь Сёйли, ни дня не был бы председателем. Клянусь твоей головой, честно говорю тебе, учитель! Запомни, что я говорю, в тот день, как увидишь, что жены нет рядом со мной, то знай, моей души в моём теле больше нет! Можете пойти и выкопать мне могилу».

Подросток Нуру удивлялся, как можно так откровенно говорить о жене, в присутствии других. У них в семье всё было намного сдержаннее и строже. Он даже признавался в своей зависти Таптыку, своему другу и ровеснику.

…«похоронка»[849 - Похоронка – так называлось извещение о смерти на войне, распространённое в годы Первой Мировой войны, в СССР.], которая пришла в обе семьи

Председатель Мухтар и учитель Таир в один день ушли на фронт, в один день на обоих пришла похоронка.

Жена учителя Таира встретила похоронку сдержанно, не позволяя себе прилюдного плача. Когда женщины попросили у неё одежду мужа для традиционных причитаний, она им отказала.

По-другому повела себя Сёйли, жена председателя Мухтара.

Нуру вспоминает:

«мне до сих пор становится жутко, когда я вспоминаю каким диким, нечеловеческим криком кричала тётя Сёйли. Вокруг неё собрались женщины, они что-то говорили, хватали её за руки, но Сёйли ничего не видела и не слышала, она кричала, не переставая, и клоками рвала на себе волосы»,

«Джумри стоял возле матери на коленях, прижавшись лицом к её лицу, словно маленький, обиженный ребёнок. Он рыдал. Рыдал неудержимо, отчаянно, сотрясаясь всем телом».

Вокруг, в унисон Сёйли и Джумри, причитали в голос женщины, вокруг одежды председателя Мухтара.

Невероятное событие, которое переполошило всё село…

Но, через шесть месяцев после получения похоронки, произошло невероятное событие, которое буквально переполошило всё село. Жена председателя Мухтара, красавица Сёйли, вышла замуж за нового председателя колхоза, Джебраила.

Как могло такое случиться? Как могла согласиться красавица Сёйли?

В контексте настоящей книги такой вопрос может показаться риторическим. Так устроены люди, так устроен мужчина, так устроена женщина. Мужчины всегда будут биться за Елену[850 - Елена – речь идёт о Елене Прекрасной. Подробнее см. текст в разделе 4.], Врет[851 - Брет – см. прим. 821.] всегда будет уходить к другому.