Четки

Харпад рассматривал пространственный блок профиля депутата. То, что он видел, составляло маленькую часть того, что он знал. Картинка была только вступлением к многоуровневой структуре. Уровней было пять, шесть, может больше. Он заглянул в глубь блока с параметром ПО. Связи и механизмы были сотворены его воображением. Элементы тянулись, проникая на более глубокий уровень, куда он не хотел заходить.

Существовала ли защита от подобных манипуляций? До этого времени он только вынюхивал и разглядывал. Ничего не трогал. Может, показатель фигурировал в нескольких местах, данные сравнивались и любое отличие вызывало тревогу? А может, темп изменения был ограничен. Никто ведь не создает угрозу в течение секунды. Пока Харпад рассуждал, цифры незаметно превратились во вращающиеся барабаны, как в старых газовых счетчиках. Он присмотрелся. Его сознание толкнуло последнюю цифру. Показатель упал на несколько десятых пункта. Он перепугался и отступил. Ничего не произошло. Он подождал еще минуту. Взял себя в руки и одним движением передвинул показатель на девяносто. Отскочил, словно боялся, что блок взорвется. Ничего не взорвалось, ничего не случилось. Только профиль через мгновение стал зеленеть.

Он не верил, что все так просто, без последствий. Стоял там, следя за медленными изменениями блока. Каждый раз, когда он сосредотачивал внимание на каком-то фрагменте, тот рос и обогащался новыми деталями. Показатель ПО оставался неизменным – девяносто. Подсознательно он надеялся, что что-то случится, что появится новый агрессивный элемент внутри системы.

Не дождался.

* * *

Он посмотрел в затемненное окно Триумфа, играя портсигаром. Счетчик парковки дошел до трех злотевро. Он вытащил из кармана коммуникатор и написал: «90. Отпусти ее». С напряжением всматривался в экран. Через минуту пришел ответ: «Никого не держу».

Тогда, сука, кто?! Юдита и ее заговорщики? Он установил случайный пункт назначения на автопилоте. Машина двинулась. Что теперь? Поднять ПО Крушевского до предыдущего показателя? Это может активировать какую-нибудь подпрограмму защиты. Или хотя бы диагностики. Нет стопроцентной уверенности, что Вольф говорит правду. Может, он будет держать Марысю до половины девятого, чтобы проверить, не обманул ли Харпад. А может, малышка просто сбежала из школы с подружками. Он почти написал ей сообщение, но быстро понял, что это бесполезно. Они забрали у нее коммуникатор, иначе похищение не имело бы смысла.

Он уже ни в чем не был уверен. Вольф и заговорщики Юдиты не знали друг о друге, поэтому у них не было причин признавать, что это именно они совершили похищение. Кто бы это ни сделал, он был уверен, что Харпад об этом знает. Однако официально они должны отрицать, чтобы не предоставлять ненужных доказательств. Если бы они знали друг о друге, то появились бы намеки, кому он должен служить. В этом случае невозможно сказать, кто похититель.

Но было еще кое-что – таинственное присутствие, которое он ощутил впервые внутри g.A.I.a незадолго до похищения Марыси.

Ошеломленный этим выводом, он расстегнул ремень безопасности и глубже уселся в кресло. Но ему пришлось снова пристегнуться, когда автопилот собрался съехать на ближайшую парковку. Проблема молота и наковальни вернулась. Не получится удовлетворить обе стороны.

А если бы он нашел другого политика с крайне высоким ПО? Следующее запоздавшее прозрение. Харпад перепрограммировал автопилот на Вейскую, где в старом здании Сейма размещался Варшавский Совет. Парламент Речи Посполитой давно не существовал, с тех пор как города-кольца, входящие в состав Польши, захотели сами принимать законы. Кого волнуют традиции, если после Перемен жизнь усложнилась?

Он вошел в транс, не касаясь уплотнения за ухом. Подумал о Марысе. Внутренности снова закружились. Теперь не он перемещался, а к нему под нос подъезжали профили. Блоки Марыси были с закругленными краями, словно расплавленные – работа воображения. За последние полчаса ее ПО вырос на три пункта. Много, но еще далеко до первого порога. Он проверил нити. Ни одна из них не принадлежала ни Вольфу, ни Юдите. Это еще ничего не доказывало. g.A.I.a. не анализирует состояние реальности, только данные, которые может собрать всеми доступными ей способами. Она не всезнающая, поэтому не всезнающий и Харпад. Жаль, что он не может проверить, где ее держат.

Высунулся следующий блок и прислал ему локализацию. Адрес? Карту? Харпад внезапно узнал, где Марыся. Двенадцатый этаж каменицы на Черняковой. Попасть туда можно без проблем.

Ну приедет он туда и что сделает? Обездвижит горилл Вольфа? Сообщит в полицию? А если ее именно полиция и охраняет? Нет, до двадцати тридцати он не будет ничего делать, иначе может навредить ей.

Он рассматривал фотографию дочери. Красивая. Интересно, как она будет выглядеть через пару лет. В ответ на мысль фотография изменилась. В шестнадцать у нее появится маленький шрам на щеке. Марыся стала старше. Сейчас ей восемнадцать. Красивая, похожа на мать… Под фотографией появилась прокрутка линии жизни. Усилием воли нюхач передвинул ее на двадцать пять. Она выглядела совсем как Рената. Унаследовала ли дочь ее характер? Может, генов для этого недостаточно. Может, для этого она должна встретить кого-то вроде него, этакий катализатор-ключ, чтобы превратиться в чудовище? Может быть, без своего Харпада она останется ангелом. Он передвинул ползунок еще дальше. Внешность изменялась: из девушки она превращалась в зрелую женщину, волосы седели, лицо покрывалось морщинами, наконец, она похудела и исчезла. Время остановилось. Харпад ощутил пронизывающий холод. Он знал точную дату смерти своей дочери. У нее впереди было еще почти пятьдесят лет жизни. Она будет значительно старше, чем он сейчас, но и этого так мало. Чуть не дотянет до шестидесяти…

Он вернул линию жизни в настоящее время. Откуда он знает дату смерти? Откуда этот шрам, который появится через семь лет? Запись не может быть настолько детальной. g.A.I.a не всезнающая. Только если… Но откуда он знает, где держат Марысю? И если он знает где, то почему не знает кто?

Спокойно. Любое необдуманное действие может ей навредить.

Из размышлений его вырвал дождь, барабанящий по крыше. Он пришел в себя, выключил кондиционер и опустил окно. Естественный холод был приятным, даже когда капли попадали в салон. Звуки демонстрации утонули в дожде.

Вольф хотел, чтобы ПО депутата снизился. Однако он не говорил, что он не может потом вырасти. Нет, такие игры точно не вписываются в мышление людей вроде Вольфа.

Харпад стиснул голову руками. Что его толкнуло назвать Юдите фамилию Крушевского? Если бы он тогда знал… Внезапно он вспомнил. Мультик про Даффи имел еще один конец. Когда Даффи снес золотое яйцо и вздохнул с облегчением, бандит показал ему комнату с кучей коробок, приготовленных для упаковки сотен золотых яиц.

Харпад всматривался в матовое, полное движимых теней стекло. Он понял. Если способности единственного настоящего нюхача уникальные, а значит и дорогостоящие, то не может быть и речи, чтобы все закончилось одним заданием. Вольф предложит ему помощь в поиске дочери – «Мы заботимся о наших друзьях», – а на самом деле будет держать Марысю, обманывая его, что это последнее задание, что еще только один раз, что уже почти все…

Он закурил. Нет, Вольф не будет ее держать. Выпустит сегодня в полдевятого, именно в это время, чтобы Харпад не сомневался, что дочь всегда будет невольным заложником. В это же время заговорщики Талинского узнают, что депутат Крушевский не подлежит Элиминации. В результате несколько ближайших лет Харпад проведет в тюрьме за неуплаченные налоги и за парочку других дел, которые найдут при случае. Там нельзя делать многие вещи, а вынюхивать можно. Поэтому он будет гнить в камере, выполнять задания Вольфа, получаемые с утренней овсянкой. Мать Марыси перестанет получать неформальные алименты или взятки за встречи с дочерью, и ничто не помешает ей воплотить угрозу. Марысю он увидит снова, когда станет стариком, а она – взрослой женщиной. До этого момента она успеет про него забыть, а если и будет что-то чувствовать, то только ненависть, что сочилась из ее матери все эти годы. Скотство!

Он выкинул окурок в окно и вышел под дождь. На высоте нескольких метров медленно проплывал дирижабль с рекламой оранжада «Птысь». В такую погоду эффективность подобной рекламы равна нулю.

Он поднял воротник, но капюшон не доставал. На него падали сжиженные выдохи последнего месяца, испарившийся пот и промышленная влажность. Из этого и состояло Облако.

Альтернатива была значительно проще. Если повысить ПО депутата до предыдущего уровня, Марыся точно умрет. Нельзя съесть конфетку и продолжать держать ее в руках. Промежуточный вариант? Его нет. Между повышением и понижением ПО нет средних значений.

Если нет хороших идей, то, может, пора подумать над плохими? Самая безумная пришла сразу. Талинский скрылся от g.A.I.a. в тюрьме. А если бы… Нет, это сумасбродство, нереально. Харпад не обращал внимания на дождь, стекавший ему за воротник. Идея была дурацкой. Это как спрыгнуть с крыши небоскреба, чтобы проверить, точно ли разобьешься.

Как действует трехуровневая система, называемая гиперпревентивностью, в общих чертах знал каждый, потому что когда-то информация была открытой. Гражданин с показателем ПО ниже ста был под незаметным наблюдением Надзора, то есть главным образом через электронные глаза, уши и анализаторы. Под присмотром находились все, а данные непрерывным потоком стекались в базу данных g.A.I.a. После превышения этого показателя человек становился объектом интересов Провокации. Его предавали серии незаметных тестов, подстроенных ситуаций, в которых гражданин либо набирал, либо терял пункты. В основном терял. Когда показатель ПО пересекал отметку сто тридцать семь, человек исчезал в Элиминации. Как это выглядело на практике? Хороший вопрос. Элиминаторы были парамилитарным формированием, но редко действовали открыто. В большинстве случаев они забирали человека по-тихому, без выбивания дверей или выстрелов в воздух. Очевидно, они вели нормальную жизнь, чтобы никто не заподозрил их участие в этом. Привилегии, получаемые от членства в элитных подразделениях, обеспечивали им достаток.

Харпад потер жесткую двухдневную щетину на щеках. Куда попадают после Элиминации? В тюрьму? Умирают? Раньше он над этим не задумывался. Только знал, что элиминированные никогда больше не появлялись в городе. Их картотеки в налоговых закрывались, как у умерших, идентификационные номера исчезали из списков. Аннулировались банковские и почтовые счета, наступала автоматическая процедура передачи наследства. Словом, человек бесследно исчезал.

Идея была безумной – если он обладал возможностью свободного манипулирования ПО, то, чисто теоретически, он мог повысить свой собственный показатель до ста тридцати семи, исчезнуть из полицейских реестров, а потом вернуться, чтобы начать все с чистого листа. Бумажные деньги он мог спрятать, а потом прекрасно на них жить. Если это возможно, если можно пережить Элиминацию, он мог бы безнаказанно послать к чертям Талинского и забыть о Вольфе. Но важнее всего сейчас была судьба Марыси.

В голове гудело от появляющихся альтернатив, любая из которых могла оказаться самой большой ошибкой в его жизни. Итак, по порядку. Он знал, где она. Это уже что-то, но, если он туда поедет, откроет следующую карту: похитители и их заказчик узнают, что он может это сделать.

Дождь внезапно прекратился, закончился, словно кто-то закрутил кран. Харпад поднял глаза. Облако передвинулось за Несолнце. Белый шар вынырнул из-за грязной мглы, наполняя центр города теплом. На границе теплой зоны несколько минут будет дуть ветер, пока давление не выровняется. Небо на короткое время приобрело серо-голубой цвет, подавляя воздушную перспективу Урсынова, висящего в нескольких километрах над его головой. Вертикальные струи дождя заливали теперь Жолибож.

В небе не было птиц. Все погибли спустя несколько лет после Перемен. Не смогли, как люди, приспособиться к новым условиям. Они разбивались о здания, о землю, а главное, о Барьер. Дольше всего продержались воробьи: маленькие, серенькие, незаметные. Но и их время прошло. Харпад знал этих птиц только по фотографиям.

Если задуматься, то в Варшаве вообще не было животных.

Он расстегнул мокрую куртку и вдохнул влажный воздух. Демонстрация исчезла. Его не волнуют их проблемы, у него есть свои. Для начала надо сократить количество неизвестных переменных. Что такое Элиминация? Он иногда видел черные профили, выступающие как пеньки сгнивших зубов из красных областей внутри g.A.I.a. Харпад никогда не рисковал приблизиться, а они со временем перемещались вниз, в районы, в которые он не совался. На них не было надписей, никакой информации. А может, он не замечал? Ведь он не знал, исчезают записи умерших или их хранят в другой базе данных. Если подумать, то он мало знал кроме необходимого для выполнения работы. Те, кто переступил порог в сто тридцать семь, заканчивают свою жизнь на кладбище? Их хоронят, если семья оплакала элиминированного уже давно? Если нет, то что делают с их телами?

Харпад сел в машину и вызвал экран навигации. Черняков? Повонзки? Здравый смысл?

* * *

Комната была стилизована под кабинет Фрейда, а возможно, и другого давно умершего психоаналитика. Она не разбиралась, просто выбрала первую же фамилию из всплывших ассоциаций. Может ли обстановка оказать какое-либо влияние на курс терапии и на сам ее смысл? Она сомневалась. Это все равно что лечить сломанную ногу иглоукалыванием.

Она про себя отметила, что корешки книг на стене – всего лишь фотообои. Зачем тратить больше усилий за тридцать злотевро в час? Комнате присвоен номер тридцать три, и ничего лучше не опишет количество людей, приходящих в клинику. Она сняла обувь и легла на стильную кушетку. Ужасно неудобную, заваленную покрывалами и подушками, а внизу наверняка обычный матрас на каркасе.

Она позволила себе опустить все любезности. Здороваться с автоматом казалось ненужным и странным.

– Не люблю, – признала она после долгого молчания.

– Знаю, – механический голос был нейтральным. – Расскажешь подробнее?

Она была благодарна разработчику, что тот не попытался придать психоанализатору человеческий вид. Это был низкий цилиндр, заканчивающийся оптоэлектронным куполом с несколькими выступающими пластинками, неизвестного для нее назначения. Он стоял на старом шкафу рядом с кушеткой, как солидная металлическая ваза. Или как урна с прахом.

– Я не могу любить, – сказала она, глядя в потолок. – Не могу чувствовать. Моя жизнь пуста. Господи, как же банально звучит…

– Зато как болит, – ответил робот. – Я отлично это понимаю.

Ну да, конечно.

Она заерзала на кушетке и посмотрела на психоанализатор. Он зашевелил пластинками вокруг купола, придавая себе взволнованный вид.

– Сомневаешься в том, что я понимаю? – спросил он. – Ты права. Это только эмпирическая закономерность. Я анализирую слова и жесты, чтобы тебя понять. Ложись поудобнее.

Пластинки задвигались, имитируя улыбку. Как вообще возможно, что несколько движущихся бляшек могут имитировать эмоции? Они даже не напоминали части лица, а все равно изображали мимику.

Она постаралась устроиться на кушетке с большим комфортом.

– Я не помню, когда поняла это. Наверное, будучи еще подростком. Девочки встречались с мальчиками, они нуждались в близости. Я – нет. – Она задумалась. – Мне хватало секса.