Бабочка во времени. Новое прошлое

– Но! – раздалось снаружи.

Лошади громко фыркнули и поскакали, звонко цокая копытами по Дворцовой набережной.

– Я – Князь Владимир Михайлович Волконский, – представился усатый мужчина. – Мы едем ко мне домой. Моя жена позаботится о вас, а я тем временем привезу доктора, чтобы он осмотрел ногу молодого человека.

Мы с Димой согласно кивнули. Князь Волконский, несмотря на свои усы, казался дружелюбным. В его глазах отчетливо просматривалась отеческая забота.

После недолгого молчания, князь деликатно кашлянул в кулак и спросил:

– Что же с вами произошло?

Мы с Димкой переглянулись. Брат едва заметно кивнул мне, давая понять, что он сам будет говорить. Я не возражала. Куда мне, тринадцатилетнему подростку, до его ораторских способностей.

– Мы упали в Неву. Случайно, – хрипло произнес брат. – Меня зовут Дмитрий. Дмитрий Иванович Рудомазин. А это моя сестра Виктория.

– Рудомазин… – задумчиво пробормотал Волконский. – Вы из купеческого рода? Не слыхал об Иване Рудомазине…

– Можно сказать, да, – кивнул Дима.

Наш папа был предпринимателем. В Питере у него было несколько продуктовых магазинов. Так что частично мы не соврали.

– Не слыхал, – теребя усы, повторил Волконский. – А откуда вы будете?

– Из Пушкина.

Князь нахмурился, и брат, осознав свой косяк, поспешно исправился:

– Из Царского Села.

– Поня-я-ятно, – протянул Волкнский.

На этом разговор был окончен.

Князь уставился в окно, и мы с Димкой последовали его примеру.

Мы ехали мимо Александровского сада в сторону Невского проспекта. Димка осторожно толкнул меня локтем и указал на Дворцовую площадь. Штаб Гвардейского корпуса и Главный штаб были тоже окрашены в красно-терракотовый цвет, как и Зимний дворец.

Когда мы гуляли по Питеру, Димка любил поведать мне об истории того или иного здания. Я с детства знала, что Зимний дворец несколько раз менял свой цвет, и при Николае II его стены были такого же цвета, как Ростральные колонны на Стрелке Васильевского острова, но одно дело – просто знать, и совсем иное – видеть воочию. У меня буквально челюсть отвисла от вида этого другого Санкт-Петербурга.

Миновав Мойку и пересечение Невского проспекта с Большой Конюшенной улицей, мы доехали до дома компании «Зингер» и у Казанского собора повернули на набережную канала Грибоедова.

– Еще совсем новенький, – едва слышно произнес брат, глядя на удаляющийся дом компании «Зингер».

Мы оба настороженно рассматривали такие родные и одновременно такие чужие здания, мимо которых проходили бесчисленное количество раз. Украдкой наблюдавший за нами Волконский расценил нашу настороженность иначе и доверительным тоном произнёс:

– Мой дом находится на набережной Екатерининского канала, чуть дальше Банковского моста, мы скоро будем там. Потерпите еще немного.

Брат понимающе кивнул, не отрываясь от вида из окна. А вот я сначала немного затормозила, и только спустя некоторое время вспомнила, что до революции канал Грибоедова носил иное название – в честь императрицы Екатерины II.

Миновав доходный дом Ратькова-Рожнова, мы приблизились к Банковскому мосту. Солнце уже поднялось достаточно высоко, и его лучи придавали золотым крыльям львов еще больше блеска.

Проехав еще немного, кучер остановил карету у бежевого четырехэтажного дома. По моим примерным подсчетам, мы находились рядом с Мучным мостом, которого, выходя из кареты, я почему-то не увидела.

Забыв о травмированном Димке, я стояла на набережной и удивленно таращилась на то место, где должен был стоять Мучной мост. А еще на набережной не было ни одной машины – только редкие экипажи и немного людей в дореволюционной одежде. И, разумеется, никакого асфальта.

Несмотря на утреннюю прохладу и все еще мокрую одежду, меня бросило в жар. Я нервно стянула с головы капюшон и застыла на месте, пытаясь осознать реальность происходящего.

– Ты чего зависла? – спросил брат, когда князь Волконский помог ему выбраться из кареты.

Я молча указала ему на место между нами и Каменным мостом.

– Рано еще, – бросил Димка, поняв мой немой вопрос. – Его построят большевики в 1931 году.

Видимо, он забыл о том, что рядом с ним стоял князь Волконский.

От услышанного брови мужчины взмыли вверх, а глаза принялись метаться от меня к Димке. Кажется, Волконский только сейчас придал значение нашей одежде и увидел мои фиолетовые волосы, которые уже успели немного подсохнуть.

– Кто вы такие?! – стальным голосом произнес князь. Его серо-голубые глаза больше не сияли отеческой добротой.

***

– Господь милосердный! Дитя, что с твоими волосами?! – воскликнула жена Волконского, Анна Николаевна, когда я сняла капюшон.

Из-за нашей с Димкой неосмотрительности брату предстоял долгий и серьезный разговор с князем Волконским. Меня же, сочтя несмышленым ребенком, Владимир Михайлович отправил на попечение своей жены – миловидной светловолосой женщины на пару лет моложе самого Волконского.

– Это краска. – Впервые меня смущали мои же волосы.

– И где же нынче юных дам так ужасно красят и стригут? – всплеснула руками Анна Николаевна.

Я промолчала, кутаясь в еще влажную толстовку.

– Ох, ладно, оставим твои волосы на потом. – Анна Николаевна открыла дверь просторной комнаты с мебельным гарнитуром темно-зеленого цвета и крикнула: – Глаша!

Несколько секунд спустя появилась девушка чуть старше меня в чепце и простом сереньком платьице, поверх которого белел аккуратный фартучек.

– Глаша, приготовь горячую ванну и сухую одежду, да побыстрее. И полотенце принеси.

– Сию минуту. – Девушка склонила голову и поспешила выполнять поручение госпожи.

Когда Глаша принесла большое полотенце, Анна Николаевна велела мне раздеваться.

– Полностью?

– Полностью, разумеется, – закивала княгиня. – Ты же насквозь мокрая. Глаша, неси вино!

– Вино? – озадачилась я. – Но мне нельзя…

– Не пить, а растирать, – усмехнулась Анна Николаевна.