– Ты увез Барраса… Вы его связали, заткнули ему рот… Бросили в карету…
– Это правда, – отвечал Машфер, – это был он.
– Что вы с ним сделали? Сам он не хотел мне этого сказать.
– А! Ты его видела?
– Да, он возвращался в Гробуа в ту минуту, как я уезжала оттуда.
Машфер сделался серьезен. Он взял в свои руки беленькие ручки Ланж и сказал:
– Выслушай меня хорошенько. Нынешней ночью для меня исчезла великая надежда.
– О! Я догадываюсь.
– Может быть, – задумчиво сказал Машфер.
– Да, я догадываюсь, – отвечала Ланж, – твои друзья и ты думали, что Баррас, этот любящий удовольствия человек, этот якобинец, оставшийся дворянином, этот знатный вельможа, из-под красной шапки которого еще виднеется графская корона, растрогается несчастьями своей касты, подчинится воспоминаниям о прошлом, поддастся обещаниям великолепной будущности.
– Увы! – сказал со вздохом Машфер.
– Вы все думали, не правда ли, – продолжала Ланж, – что, прельщенный примером Монка, он захочет возвратить Францию ее государям.
– Да, мы были твердо в этом уверены, – сказал Машфер.
– Вы ошиблись.
– Я это понял сегодня. Но это ничего. Мы восторжествуем без него.
– Что ты хочешь сказать, Машфер? – с беспокойством спросила Ланж.
– Я хочу сказать, – продолжал молодой человек с воодушевлением, – что отказ Барраса – искра, которая подожжет порох заговора, обнимающего всю Францию, которая ищет и ждет господина и которая уже три года управляется лакеями!
– Мой бедный Арман, – печально сказала Ланж, – я согласна с тобою: Франция ждет господина, но…
– Этот господин – король Людовик XVIII.
– Ты ошибаешься.
Машфер иронически засмеялся.
– Неужели ты думаешь, что это гражданин Баррас? – спросил он.
Актриса покачала головой.
– Нет, – сказала она.
– Кто же осмелится?
Ланж взяла за руки Машфера и сказала:
– Ты мне говорил о заговоре?
– Да.
– Где он начинается?
– С востока, с Франш-Конте, будет простираться до Бургундии, Лотарингии и до берегов Луары…
– А оттуда, – перебила Ланж, – соединится с возмущением запада, с Пуату, Вандеей и Бретанью?
– Да.
– Эти три провинции борются энергично. Но как возмутите вы другие?
Машфер отвечал с серьезным видом:
– Это тайна, не принадлежащая мне.
– Раз так, сохрани ее, – сказала печально молодая женщина. – Но ради Бога, ради нашей любви… Арман, выслушай меня…
– Говори, – с нежностью сказал Машфер.
– Видишь ли, мой обожаемый Арман, женщины умеют предугадать будущее, что всегда будет ускользать от мужчин. Мы любим и чувствуем больше вас, мы видим там, где для вас потемки.
– Что ты хочешь сказать?
– Я не знаю, удастся ли вам возмутить часть Франции, это для меня все равно, но час ниспровергнуть Республику еще не настал.
– Она не продержится и полгода, – с убеждением сказал Машфер.
– Ты ошибаешься, Арман.
– Когда ствол сгнил, дерево падает.
– Если только его не подопрут.
– Кто осмелится и сумеет подпереть его? – спросил Машфер презрительно.
– Кто? – повторила молодая женщина, прекрасное и бледное лицо которой приняло пророческое выражение.
– Да, кто?
– Послушай! Не видел ли ты вечером тринадцатого вандемьера[1 - 13 вандемьера (Вандемьерский мятеж) – вооруженное выступление роялистов в Париже 3–5 октября 1795 года, пытавшихся восстановить монархию. Баррас, которому было поручено подавить восстание, передал руководство генералу Бонапарту. Применив пушки, 5 октября (13 вандемьера) Наполеон ликвидировал мятеж.] двадцатипятилетнего генерала, молодого человека, бледного, с длинными волосами, с глазами, сверкающими мрачным огнем, который объезжал улицы завоеванного Парижа, как триумфатор? Разве ты не видел, как он направил свою лошадь на массы народа, собравшегося около церкви Сен-Рош, и не видел ли ты, как эти массы отхлынули, трепеща, словно толпа невольников при приближении господина?
– О! Молчи… Молчи! – сказал взволнованный Машфер.
– Составляйте заговоры, – докончила Ланж, – возмущайте провинции, сжигайте здания, делайте все, что хотите, – этот человек поднимется, и вы все низвергнетесь в прах.