Эта мысль все чаще крутилась в голове. Проклевывалась, стоило только Нике на рассвете открыть глаза, и свербела до самого заката, когда усталая целительница без задних ног падала на кровать.
Единственным спасением, не дававшим окончательно сникнуть, была работа.
Доминика лечила всех и от всего. Без разбора расплескивала свой дар направо и налево. И чем больше тратила, тем сильнее он становился. В Вейсморе столько больных не было, сколько она могла вылечить, поэтому досталось и виртам, и дворовой шавке Пенке, и даже дикой медведице, которую завалило рухнувшей сосной.
Не позволяя себе останавливаться, Ника работала, работала, работала, выматывала себя физически, чтобы ночью не смотреть в потолок, по которому плыли размытые тени, и не доводить себя бесконечными раздумьями.
Теперь в замке было тяжело дышать. Она даже подумывала перебраться обратно в сторожку к старой Нарве, но эта мысль навевала дикое уныние.
Хотелось здесь, с ним, как прежде.
Увы…
Пара дней, о которых говорил кхассер, растянулись почти на неделю.
Он вернулся в Вейсмор рано утром, когда густой осенний туман еще не рассеялся и плотным ковром укрывал серую дорогу к замку. И пусть днем еще было почти по-летнему тепло, ночами в воздухе уже кружили первые отголоски холодов, отзывающихся привычным смятением в душе.
Скоро зима. За замок кхассер не волновался – андракийцы стойкие и привычные к суровой жизни, и его люди не исключение. Все лето они трудились, готовясь к тяжелым временам. Хранилища были набиты под завязку, торговля с соседними городами шла полным ходом и обеспечивала приток нужных товаров. Люди запаслись не только продуктами, но и теплой одеждой. Привели в порядок дома: кто-то перекрыл крышу, кто-то проконопатил стену новой паклей, а кто и вовсе новую пристройку соорудил. В поленницах ровными штабелями были уложены дрова, в погребах – заготовки, в сараях – веники да сушеные грибы.
Его самого снова ждал военный лагерь у подножья Драконьих Гор, снова переходы в Милрадию и злые Сеп-Хатти. На долгих четыре месяца придется покинуть Вейсмор и вернуться только с наступлением весны. И снова не хотелось уходить, оставлять родные места без присмотра, но долг перед Андракисом сильнее личных привязанностей и желаний. В этом году особенно.
Визиты к друзьям не дали никакой ясности. Никто не знал, почему Тхе’Маэс объявил ранний сбор, ходили только слухи о том, что на границе с Милрадией что-то изменилось. Что? Почему? Неизвестно. Оставалось лишь строить догадки, которые вряд ли имели что-то общее с действительностью.
Если не считать стражников у ворот, то первой, кого он увидел, въехав во двор, была Доминика.
Не замечая его, она возилась с колченогой пегой виртой. Толку от зверюги не было никакого – своенравная, упрямая, иногда откровенно злая. Она задевала других вирт, не упускала шанса прихватить за руку зазевавшегося смотрителя. Но и избавиться от нее рука не поднималась, потому что спасла она двух солдат на горном перевале – предупредила о скрытом под снегом разломе, а сама провалилась. В тех пор и хромала, и злилась на всех подряд. По законам Андракиса, жизнь ее неприкосновенна, и хозяин должен заботиться о ней до скончания ее дней.
– Ах ты, зараза бестолковая, – шипела Доминика, вытягивая из зубастой пасти свою изжеванную косу, – я же для тебя стараюсь! Стой спокойно!
Куда там! Вирта вставала на дыбы и, наполовину сменив свою форму, пыталась хлестнуть упрямую целительницу длинным, как плеть, хвостом.
– Я все равно до тебя доберусь! – В своем желании исцелить Доминика была беспощадна. – Хочешь не хочешь, а вылечу. Поняла?
– Стоять! – жестко припечатал кхассер.
Вирта тут же остановилась как вкопанная. Ника тоже. Замерла каменным изваянием и даже вздохнуть боялась.
– Что стоишь? Хватай, пока присмирела.
Сообразив, что приказ относился не к ней, Доминика рванула вперед, повисла на шее вирты. Под пристальным взглядом кхассера та окончательно притихла и не брыкалась, когда Ника стала бесцеремонно ее осматривать, но ушами все же нервно пряла.
– Стоять, – повторил Брейр, наблюдая, как хрупкие девичьи руки уверенно прощупывают неправильно сросшуюся ногу.
В душе что-то кольнуло. Что-то острое, тягучее, полное смятения. Кольнуло и разошлось по венам пряной волной.
– Нашла! – радостно воскликнула Ника и ободряюще похлопала вирту по крупу. – Прости, милая, сейчас будет больно. На секундочку, а потом все пройдет.
Взялась за искореженные нити и рванула, разрывая неровный комок, а потом тут же соединила заново, наполняя целительной силой.
Вирта возмущенно зарычала и начала обращаться, чтобы наказать нахалку, посмевшую причинить боль там, где и так постоянно болело, но кхассер был начеку. Поймал, сжав ладонями вытянувшуюся змеиную морду и, заглянув в глаза, твердо произнес:
– Нет.
Против воли кхассера вирта была беззащитна. Она сжалась, словно пытаясь казаться меньше, и уже не шелохнулась, позволив Доминике завершить лечение.
– Все, – девушка бодро вскочила на ноги и вытерла руки о подол, – готово.
Брейр ослабил хватку, потрепал вирту между ушей и отпустил. Тут же отпрянув в сторону, та понеслась обратно к навесам, но спустя пару прыжков остановилась, удивленно нагнулась к своей ноге, даже подняла ее повыше, пытаясь рассмотреть и понять, почему она больше не болела и не подворачивалась.
– Можешь не благодарить, – насмешливо произнесла ей вслед Доминика и тут же замолчала, чувствуя, как пристальный взгляд кхассер скользит по спине.
Минутное молчание, застывшее между ними, показалось бесконечностью. Она пыталась не дышать, а он слушал, как бьется ее сердце. Этот звук… Такой отчаянный, надрывный, пробивал насквозь, заставляя его собственное сокращаться с удвоенной силой.
Зверь внутри недоуменно заворчал, подбивая к действиям, но Брейр даже не шелохнулся, позволяя себе только смотреть.
– Тебя долго не было, – Ника не выдержала первая, обернулась.
Все силы уходили на то, чтобы держаться достойно, не смотреть на него побитой собакой, не спрашивать «за что?», не выказывать боли.
– Не рассчитал. – Он размял шею, затекшую после долгой дороги. – Забыл, что теперь только верхом, и никаких крыльев. Вот и растянулись несколько дней в неделю.
– Как все прошло?
Ника понятия не имела, о чем спрашивает, просто задавала вопросы, которые приходили на ум, разрываясь между желанием уйти и потребностью остаться.
– Никак. С друзьями пообщался, но что хотел – не выяснил.
После долгой дороги кхассер выглядел усталым, пыльным и немного потрепанным. Его губы были обветрены, под глазами залегли тени, а плечи опущены, будто на них давил неподъёмный груз. И прежде, чем поняла, что делает, Доминика по привычке шагнула к нему, накрывая ладонью мужскую кисть. Сжала, позволяя своему теплу проникать внутрь, забирая усталость и наполняя силой.
Как в тумане. И лишь столкнувшись с внимательным янтарным взглядом, осознала, что творит. Попыталась отдернуть руку, но не успела. Он перехватил, сжимая тонкие пальцы. Не больно, но так, что не вырваться.
Что-то надо было сказать или сделать, но ни одни из них не понимал, что именно, словно какая-то важная деталь была безвозвратно утеряна. Только смотрели друг на друга пристально, не моргая и не замечая ничего вокруг, а весь мир поблек и отошел на задний план.
В его взгляде не было равнодушия. Хищное внимание, попытка рассмотреть что-то за внешней оболочкой и недоумение, словно он пытался осознать, как оказался здесь.
Ника чувствовала, как судорожно сжимаются в груди кровавые ошметки, когда-то бывшие единым целым, и поднимается робкая, ничем не объяснимая надежда, что все еще можно исправить. Как-то справиться с ревностью, обидой и болью. Простить?
– Ну наконец-то!
Голос заставил вздрогнуть обоих. Размашистой походкой к ним шел Кайрон.
Брейр нехотя разжал хватку, позволяя Доминике вытянуть пальцы из его ладони и отступить. Смущенно поправляя волосы, она отвернулась, внезапно испытав приступ жгучего стыда. Дурочка! Маленькая глупая девочка, которая наивно верит в сказки.
– Я уж думал, ты где-то в полях сгинул.
– Не дождешься, – мужчины обменялись крепким рукопожатием.
– Выглядишь голодным. Идем. В кухне уже что-то должно быть готово.