– Не выспалась.
– Отдохни.
– Я не хочу.
– Иди к себе, – произнес с нажимом, – отдохни. Не хватало еще, чтобы моя лучшая целительница из-за невнимательности упала с крыльца и сломала шею. Я такое точно не вылечу. Сегодня сложных пациентов нет, без тебя справимся. Иди.
Ника отчаянно замотала головой. Уйти значит снова остаться наедине со своими мыслями, а они убивали, причиняя нестерпимую боль.
Главное, что кхассеру нравится…Она так сладко стонала…
Как избавиться от этого наваждения? Как?! Если не забивать себе голову делами и чужими проблемами, то собственные набрасывались с удвоенной силой.
Но Серхан был прав – нужно отдохнуть, потому что в таком состоянии она не могла контролировать ни свою силу, ни свои решения, и это могло закончиться новыми травмами. Люди не виноваты в том, что ее жизнь дала трещину.
– Хорошо, – обреченно сдалась Доминика, стащила через голову фартук с кляксами бурой мази и бросила его на лавку, – если что-то случится – зовите. Я буду у себя.
– Иди уже, – Серхан ободряюще сжал ее плечо, – не расстраивайся, девочка. Все будет хорошо.
Как целитель он не только мог видеть физические повреждения, но и чувствовал, когда болела душа. У Доминики сейчас она была разбита вдребезги. И сила, обычно напитывающая это место спокойствием и живительной силой, теперь шла с перебоями. То гасла, не в силах справиться с простым нарывом, то выходила из-под контроля, норовя исправить то, что в исправлении не нуждалось. Например, срастить кости так, чтобы они становились жесткими, словно стальные прутья, или на месте потерянного зуба сделать два.
Ника вышла из лазарета во двор. Здесь все было как обычно: люди спешили по своим делам, кто-то разгружал продукты, кто-то мел брусчатку, воины тренировались. Для них не изменилось ровным счетом ничего, все те же дела и хлопоты. И только у Доминики все летело кувырком в темную пропасть. И от этого она чувствовала себя в Вейсморе как никогда одиноко.
Люди по-прежнему тепло здоровались с ней, спрашивали, как дела, делились новостями, а она смотрела на них и видела как в тумане, а слова, которые лились с их губ, казались далеким шумом прибоя.
Все верно сказал Серхан. Надо отдохнуть.
Медленно, через силу, будто к каждой ноге привязано по пудовой гире, Ника поднялась на крыльцо и, обернувшись, тоскливым взглядом обвела широкий двор замка.
Еще теплое осеннее солнце заливало его мягким светом, первые желтые листья красовались на старом клене, раскинувшем ветви у крепостной стены, а прогретый воздух напоминал о счастливых летних днях.
Увы, эти дни остались в прошлом.
Аппетита не было, поэтому Доминика проигнорировала доносившиеся из кухни запахи – пряный суп, мясо с овощами и свежий хлеб – и поднялась на второй этаж. Возле комнаты кхассера привычно притормозила, грустно глядя на закрытую дверь.
Какой теперь смысл стучаться и просить о разговоре? Все уже сказано. И сделано.
За спиной скрипнула другая дверь, и тут же в спину впился чужой взгляд. Ника знала кто это еще до того, как увидела. Внутри яростно взметнулась ревность, приправленная бессилием, и от того еще более едкая. Даже волосы на затылке дыбом встали, а сердце так и вовсе собралось пробить ребра и выскочить наружу.
Обернувшись, она натолкнулась на пристальный, изучающий взгляд Тианы. Вблизи она казалась еще моложе, совсем девчонкой. Хрупкой и невесомой. Одета в длинное платье того самого голубое оттенка, который так нравился Брейру. Кружевной лиф облегал небольшую высокую грудь, открывая взору нежную ложбинку, талия перехвачена тонким светлым ремешком, а подол мягко струился вокруг ног. И на запястьях не уродливые нити лаами, а ленты невесты.
Ника не могла не признать, что природа не обделила эту Высшую не только даром, но и фигурой. И тут же в голову полезли мысли, грязные картинки того, как Брейр держит ее двумя ладонями за бедра, ласкает грудь, хищно прикусывая и тут же зализывая горячим языком.
Так сладко стонала…
С ним!
Не проронив ни слова, Доминика прошла мимо соперницы. Ей хватило сил достойно уйти, хотя внутри все пылало от ярости. Хотелось вцепиться в эти блестящие волосы, намотать на кулак и возить девчонку носом по полу, чтобы выла и захлебывалась слезами. Чтобы ей было так же больно, как Нике.
Лишь ворвавшись к себе, она дала волю чувствам.
– Ненавижу, – всхлипнула.
В последний момент поймала слезы, которые были готовы сорваться с ресниц, и бросилась умываться. Долго плескала себе в лицо ледяной водой. Набирала полные ладони и, задержав дыхание, погружалась, молясь, чтобы вода помогла, унесла с собой хоть немного того яда, что травил изнутри.
Только бесполезно все было. Никакой водой не унять того, что творилось в сердце.
– Хватит, – просипела, подняв взгляд на свое изображение. Глаза огромные, рот перекошен, – соберись.
Она закрыла глаза и прикоснулась к своим линиям жизни. Они дрожали, то сокращаясь, то растягиваясь до предела, и Ника не могла их успокоить, свести в мирное русло. Для этого нужен был другой дар… Такой, как у Тианы.
– Пошла к черту, – ударила по воде, отправив целый ворох брызг в зеркало, схватила полотенце и, с остервенением растирая физиономию, вышла в комнату.
И тут же чужое присутствие полоснуло по нервам. Испуганно отняв тряпку от лица, она увидела кхассера, стоящего возле окна и задумчиво смотревшего куда-то вдаль.
Наверное, надо было что-то сказать, но язык намертво прилип к нёбу. Единственное, что она могла, это просто смотреть на его спину и медленно умирать, утопая в своей боли.
За что он так с ней? За то, что обманула? Отругал бы, посадил на хлеб-воду, выгнал обратно в сторожку к Нарве, но не вот так, отщипывая по чуть-чуть от раненого сердца.
– Ты хотела поговорить, – произнес, не оборачиваясь.
Ника едва смогла проглотить кусок льда, перехвативший горло. Поговорить? Да, хотела. Только кому теперь нужны ее слова о любви? Они тоже замерзли, покрылись коркой льда, и упали куда-то на дно. Так глубоко, что не достать. А самое главное, у нее не было желания их доставать.
– Хотела, – едва слышно. Силы внезапно схлынули, их хватало только ровно держаться на ногах, – вчера.
– Я не мог. У меня были важные дела.
– Понимаю.
Доминика зажмурилась. Конечно, важные дела. Сидеть до полуночи внизу и смеяться, разливая медовуху по кубкам, а потом… О том, чем он занимался потом, лучше не думать, потому что станет еще больнее.
– Так чего ты хотела?
– Это уже не имеет значения.
Он все-таки обернулся и хмуро уставился на нее:
– Зачем тогда настаивала?
Хотела нас спасти…
Сейчас спасать стало нечего. Даже если Брейр откажется от Тианы, уберет ее из Вейсмора и снова вернется к Доминике, как быть с собственным сердцем, в котором не только боль жила, но и гордость?! Требовавшая выгнать кхассера прямо сейчас и больше никогда в его сторону даже не смотреть.
– Это было вчера, Брейр.
– Что изменилось за одну ночь?
– Все.