Мой ангел-хранитель

Мой друг ангел-хранитель
Полина Небесная

Эта история случилась много лет назад в одном маленьком курортном городке. Возможно, именно в том, в котором живёте вы. Или в том, в котором вы любите отдыхать во время отпуска. Там вы найдёте множество прекрасных людей, одним из которых был Дональд Мальковский. О нём и сложилась эта добрая история. История невероятной дружбы, всепобеждающей любви, вдохновении жертвенности и тяжёлых испытаниях, сподвигнувших героев раскрыть свои таланты и стать настоящими ангелами-хранителями друг для друга…

Полина Небесная

Мой друг ангел-хранитель

Мальковский

Эта история случилась много лет назад в одном маленьком курортном городке. Возможно, именно в том, где живёте вы. Или в том, где вы любите отдыхать во время отпуска. Там вы найдёте множество прекрасных людей, одним из которых был Дональд Мальковский. О нём и сложилась эта история.

Типография мистера Мальковского находилась на самой окраине города. Пользовалась ли она спросом? Это риторический вопрос. Лучше поинтересоваться, как шла торговля в рыбном магазине мистера О’Брайана, который находился через два дома от типографии. Рыбка там была отменная, а запах разносился по всей округе. Вот она-то и пользовалась спросом. Да и разве нужны кому-то в разгар летнего пляжного сезона визитки, афиши, а тем более книги? Во всяком случае, лучше купить парочку жирных форелей и приготовить их на ужин, уютно устроиться на веранде и поговорить о том о сём со старым добрым другом, чем провести весь летний вечер в одиночку за чтением книги. Вы согласны?

Так, к великому сожалению Дональда, думали все жители одного маленького городка, и последними, что четыре месяца назад заказывали в его типографии, были две тонкие брошюры. Да и то, это всего лишь кулинарные рецепты рыбных блюд. Поэтому всё, что мог себе позволить на завтрак мистер Мальковский, была вовсе не рыба, как вы, уважаемый читатель, могли подумать. Его нехитрая порция умещалась на маленькой ладошке ребёнка. Такой размер трапезы был равен половине рациона обычной горожанки. На белой тарелке с голубой, местами поцарапанной каёмкой, как бы насмехаясь над Дональдом, вальяжно перекатывались с места на место три чёрненькие толстенькие маслинки, которые залежались в жестяной банке, чья крышка поржавела от влаги. Мистер Мальковский не любил этот деликатес, поэтому долго откладывал его на чёрный день. И вот, такой день настал, накануне он заплатил за жильё, так что последние сбережения, отложенные ещё с лучших времён работы типографии, закончились.

Поэтому этим утром чёрные шарики-маслинки деловито перекатывались по тарелке. А с ними по соседству лежали два кусочка хлеба – чёрного, как вы уже могли догадаться. Бедные, они скромно устроились рядом с маслинками, а два тоненьких ломтика сыра гордо на них возлежали, тщетно стараясь покрыть всю поверхность так, чтобы хоть немного порадовать одинокие кусочки. А возглавляли всю трапезу две его две самые любимые особы – толстенькие – хотя, может, это он так их представлял – розовые сосиски. Дональд с наслаждением одну съел сам, а вторую, разделив на две части, положил в пакет.

Но такие лакомства он, увы, покупать себе уже не мог. Разве ему было на что? Последние деньги сегодня он заплатил за воду и свет, и теперь даже сахар и соль вчера вечером закончились. Жаль, ведь сладкий чай так радовал холодными вечерами. Если бы не гордость, возможно, он бы попросил немного сахара у соседки. Эта миловидная вдова давно положила глаз на Мальковского: высокий еврей был весьма недурён собой. Но нисколько нескрываемая бедность неудачливого бизнесмена отпугивала даже самых пылких воздыхательниц. Коих, впрочем, было не слишком много.

– Ну что же я могу поделать? – жаловалась каждое утро миссис МакКонвил подруге и, печально вздыхая, провожала влюблённым взглядом шедшего на работу Дональда. – Он даже простой счёт в ресторане оплатить не сможет. Как я заведу отношения с таким бедняком? Это же сплошное чудачество!

После этих слов статная женщина с густыми каштановыми волосами всякий раз гордо отбрасывала назад волнистый локон волос, сопровождая это действие глубоким вздохом.

– Чудачество, да и только, – раздосадовано повторяла она.

Разумеется, это было бы чудачеством. А миссис МакКонвил увы, чудачкой не была. При всей своей любви к ярким экстравагантным нарядам она была благоразумной, в каких-то моментах даже слишком благоразумной женщиной. Прекрасная вдова ещё со времён замужества составляла обеденное меню на неделю и ни разу за шестнадцать лет от него не отошла. Даже ни один самый простой ингредиент не был изменён. Поэтому хвалёное благоразумие не позволяло миссис МакКонвил решиться на сближение с мистером Мальковским.

А Дональду это было на руку. Казалось, его не интересовало ничто, кроме типографии, где он проводил целый день, лишь на двадцать минут позволяя себе отлучиться на обед. Но, несмотря на каждодневный труд, его дело никак не приносило доход. Все советы родственников закрыть типографию альтруист отметал с яростью, давая волю своему безграничному, а порой даже чересчур фанатичному чувству любви. Ведь типография служила ему верой и правдой целых десять лет. И пусть она не приносила прибыли, не кормила Дональда, зато духовную пищу давала сполна.

Поэтому, казалось, Мальковский был привязан к своей типографии больше, чем к женщинам. Она, по крайней мере, не скандалила и не била посуду, которой в доме и без того было мало. Особенно мало её стало после ухода бывшей жены, которая любила в порыве гнева замахнуться какой-нибудь кружкой на бедного Дональда, никак не реагировавшего на подобные спектакли. Так Розочка и ушла от него, когда поняла, что посуду бить бесполезно, да и уже почти ничего не осталось. А бить своего высокого мужа было вовсе бессмысленно и неразумно.

– Ну, вот что ты за гигантище? – часто ворчала она. – Сам еврей, а ростом с викинга. Да и нравом совсем не еврейским выдался, вон какой неудачник, концы с концами свести не можешь. Если бы все такими были, как ты, одной манной небесной бы и питались.

Да, Мальковский внешне был весьма нетипичным евреем. Рост под метр девяносто, волосы светлые, глаза голубые – одним словом, когда он появился на свет, родители испугались, что их ребёнка подменили в роддоме. С самого детства он проявлял щедрость по отношению к окружающим: идёт со школы с бутербродом в руках – проголодался после пяти уроков – и видит: на скамейке сидит бездомный в ободранных штанах и с протянутой рукой, сразу ему и кладёт в неё свой хлеб с колбасой. А если дело касалось контрольных, то его тетрадь по литературе, к которой он всегда испытывал интерес, сразу отправлялась кочевать по всему классу – не дай бог, кто-то из-за плохой оценки тумаков дома получит. К тому же Дональд пошёл против своей природы не только внешне, но и внутренне. Он был настолько непредприимчивым ребёнком, что обескураживал своих обеспокоенных родителей. Но, несмотря на этот неутешительный факт, благородная чета Мальковских верила, что с годами семейная кровь в жилах единственного сына забурлит по-настоящему.

В это верила и молоденькая Роза Хельцберг. Будучи весьма расточительной особой, она быстро положила глаз на привлекательного и в первые годы существования типографии ещё преуспевающего бизнесмена. Но когда через пять лет дела Дональда резко пошли на «нет», женщина поняла, что с мужем-неудачником коротать свою молодость бессмысленно. Будучи статной, видной еврейкой, она считала ниже своего достоинства жить на совсем незначительные доходы мужа, умещавшиеся в ладони одной руки – маленькой ладони еврейского ребёнка, который у них так и не родился. Дональд не стал возражать и после развода почувствовал весомое облегчение и существенное сокращение расходов.

Но, несмотря на этот значительный плюс, доходы его не прибавились. Так он прослыл среди родственников белой вороной, потому что дед, отец, все дяди и двоюродные братья Дональда, обладавшие деловой жилкой и железной хваткой, уже давно преуспели в бизнесе.

А вот Мальковский был не у дел. Цены в своей типографии Дональд устанавливал совсем не рыночные, а почти как по себестоимости, делая лишь небольшую наценку на материалы. Поэтому его дела так и не шли в гору.

Думая обо всём этом, бедный еврей широко улыбнулся. «Ну что ж, а теперь настало время поработать», – подумал он, встал со стула, быстро оделся и вышел из дома.

Мальковский и журналисты

Путь до типографии был недолгим, а если его сопровождал толстый пёс по кличке Барон, которого Дональд по обыкновению угощал половинкой сосиски, идти было и вовсе в радость. Особенно в такую хорошую погоду, как сегодня: лето в самом разгаре, солнце припекало, окрашивая всё вокруг апельсиновым цветом, а высокие деревья преданно защищали жителей города, своими кронами создавая приятную тень. Воздух свежий, настроение прекрасное, а отсутствие звонких монет в кармане – абсолютно не заметно. Ведь когда у тебя есть высокая цель, вырисовывающаяся перед Дональдом в образе любимой типографии, то любые невзгоды по плечу, а испытания – в радость. Ведь именно трудности делают нас сильнее, не так ли?

По крайне мере, так полагал мистер Мальковский, с довольной улыбкой шагая по улице. Но у входа в типографию его ждала не только толстая кошка, которая каждое утро получала из рук еврея оставшуюся с завтрака вторую половину сосиски, но и незваные гости.

– Это шо за сицилийский огурец такой? – подходя ближе, спросил Мальковский.

– Мы не сицилийские огурцы, сэр, – ответил высокий мужчина в кепке и с микрофоном в руке, – мы репортёры, – продолжил он с весьма деловым выражением лица. – Наша новостная программа снимает сюжеты о честных бедных людях города. Мы знаем, что вы именно такой человек, очень честный и добропорядочный. Поэтому хотим взять у вас интервью.

– О, да, – Мальковский благодушно сменил гневное выражение лица, и на его губах засияла любезная улыбка. – Это про меня, – он поправил галстук и, усмехаясь, добавил, – только я не бедный, а нищий. Можете спросить мою жену Розочку, она именно поэтому от меня и ушла.

– У вас, должно быть, очень интересная история, – ответил журналист в кепке и улыбнулся шутке Дональда. – Позволите взять у вас интервью? – спросил он, включая микрофон.

– Интервью? Что вы, что вы, – запротестовал Мальковский, – меня этому не учили.

– Да здесь не надо ничему учиться, – уже настойчивее проговорил журналист, – вы просто отвечайте на наши вопросы.

– О, отвечать на вопросы? – переспросил Дональд. – О, я обожаю викторины! В школе я был лучшим учеником. Спросите мою учительницу миссис Ковальски, она подтвердит. Правда, она меня больше не любит, после того как я случайно спалил ей волосы паяльной лампой, – добавил он, смеясь.

Оператор хихикнул в ответ, а высокий мужчина в кепке косо поглядел на него. Ему явно не нравились бредовые речи честного еврея, но работа есть работа.

– Хорошо, хорошо, – теряя терпение, простонал он, – давайте приступим к делу. Вы готовы? Мы включим камеру, а вам нужно просто смотреть на меня и спокойно отвечать на вопросы.

– Хм, – прокряхтел Мальковский, опираясь на деревянную дверь типографии, – а вопросы не очень сложные?

– Нисколько, – ответил журналист, закатив глаза, – сейчас увидите.

– Увижу? Ах, тогда не надо, – проговорил Дональд, – меня уж зрение подводит.

– Очки вам не нужны, вы всё услышите, – в голосе мужчины сквозило недовольство.

– А, ну сразу так бы и сказали, – улыбнулся Мальковский и по-братски похлопал журналиста по плечу, глаза которого расширились от удивления, – со слухом у меня всё в порядке.

«А с головой явно не всё», – подумал высокий мужчина, а вслух произнёс:

– Итак, мистер Мальковский, когда вы открыли свою типографию? – с этими словами журналист, поднёс к Дональду микрофон и кивком головы дал знак оператору включить камеру.

– Ого, шо, прям сюда говорить? – удивился еврей, и его густые брови поползли на весьма широкий лоб.

Журналист вновь бросил на него недовольный взгляд.

– Мистер Мальковский, – заговорил он, – будьте добры не задавать лишних вопросов. Всё что вам нужно – это отвечать в микрофон.

– А, сразу бы сказали, – произнёс Дональд, вновь по-дружески хлопая журналиста по плечу, – теперь всё понятно. А меня что же, ещё на камеру снимать будут?

Журналист почти беззвучно прорычал, а потом, широко улыбаясь, произнёс.

– Конечно, мистер Мальковский, мы ведь не просто так сюда камеру тащили.

– Бедолаги, – сочувственно проговорил еврей, – я думал, вы доехали на машине, а вы, оказывается, пешком шлёпали, – Дональд покачал головой.

– Да не шлёпали мы никуда, – процедил сквозь зубы журналист, крепче сжимая микрофон.

– А как же сюда добрались тогда? – удивлённо поглядел на него Мальковский.