Юность Лагардера

Когда же тот подбежал, Антуан, не глядя на него, небрежно приказал:

– Скажи хозяину, что прибыл господин де Пейроль, у которого к его светлости важное и срочное дело. Важное и срочное – понял?

Выслушав доклад слуги, Карл-Фердинанд нахмурил свои черные, будто тушью выведенные брови.

– Что за вздор? Нет там никакого де Пейроля! Мне ли не знать этого старого негодяя!

Тут он внимательно вгляделся в лицо юноши, одетого в траур.

– Per Baccho![26 - Черт возьми! (ит.)] – выругался герцог. – Этот малый очень похож на интенданта моего почтенного тестя! Что за наваждение?

До Мантуи еще не дошла весть о скоропостижной смерти Пейроля-отца.

Так как герцог – обыкновенно сама любезность – в тот день был в скверном настроении, он подумал: «Верно, старый лис решил послать своего родича, чтобы выудить у меня денежки!»

И, придя в ярость, крикнул слуге:

– Скажи этому оборванцу, пусть убирается! Я его не знаю и знать не желаю!

Однако никакой итальянец, будь он даже самого низкого звания, не передаст подобного приказания дословно. Так что, вернувшись к Пейролю, лукавый слуга в изысканнейших выражениях объявил просителю, что в аудиенции отказано.

Юноша ничуть не смутился, но, заметив, что слуга поглядывает исподтишка на некое открытое окно, хладнокровно сказал:

– Любезный, произошло некоторое недоразумение. Его светлость, как видно, не понял, что я сын одного из ближайших его друзей – ныне, увы, уже покойного. Так ответь мне… – Он указал рукой на то окно, которое притягивало к себе взоры лакея: – Его светлость, вероятно, там? Я так и знал!.. А не с дамой ли? Нет? Чудесно! Тогда попрошу передать всемилостивейшему господину герцогу одну вещицу, которая послужит мне лучшей рекомендацией…

С этими словами юный плут на глазах у невозмутимой свиты и лакея, который разинул от изумления рот, развязал тесемки своего объемистого кошелька, извлек оттуда нечто, завернутое в тряпицу, и бережно, словно мать распеленывает ребенка, принялся освобождать сей загадочный предмет от покровов.

– Вот, гляди, – улыбнулся Антуан.

Это оказалась гроздь мускатного винограда.

Карл-Фердинанд тоже напряг зрение – и вдруг, переменившись в лице, перегнулся через подоконник и крикнул путнику в трауре:

– Входите, сударь, я жду вас!

Как ни был самоуверен младший Пейроль, он все же оробел при виде высокомерного герцога Мантуанского, который сидел в кресле, небрежно перекинув ногу за ногу, и презрительно глядел на него из-под полуопущенных век.

Карл-Фердинанд и в домашнем платье выглядел по обыкновению импозантно: тонкое бледное лицо, стройная белая шея в пене изящных кружев, холеные руки, выглядывающие из венецианских манжет, иссиня-черные крупные локоны, казавшиеся дорогим парадным париком.

Все в этом государе обличало гордость и твердую волю в сочетании с прирожденным даром притворства: и резко очерченные дуги бровей, и орлиный нос, и живые каштаново-бархатные глаза, вдруг загоравшиеся золотистыми искорками, и тонкие алые губы…

Хотя Антуан еще не так хорошо разбирался в людях, герцога он раскусил с первого же взгляда: «Блестящий вельможа, но служить ему будет непросто».

Не поведя и бровью, смотрел Гонзага на этого юнца, который, согнувшись пополам в поклоне, мел пером шляпы пол и мямлил:

– Государь… почитаю высочайшей честью засвидетельствовать вашей светлости…

Герцог оглядел его с головы до ног с нескрываемым недовольством и подумал: «Экий скользкий малый… на дворянина совсем не похож… Не то учителишка, не то судейский, не то лавочник… кто знает, что там у него в ножнах! Уж не вертел ли? Словом, надо спровадить его поскорее».

Не предложив юноше сесть, Карл-Фердинанд томным голосом сказал:

– Что вам угодно, молодой человек? Разве вы не слыхали, что я нездоров?

Обескураженный весьма прохладным приемом, Пейроль так и застыл в поклоне, не решаясь поднять глаза на герцога. Однако мысль о виноградной кисти очень скоро придала ему смелости. Как бы ни пытался Карл-Фердинанд изображать из себя небожителя, он тем не менее всецело в руках у него. У Антуана!

– Государь, – сказал он тихо, – если бы не мое искреннее желание защитить интересы столь могущественного властителя, я бы никогда не перешагнул порога вашего дома. Быть может, я поступил дерзко…

– Несомненно, – сухо сказал герцог.

– Простите же великодушно и предоставьте мне изложить то, с чем я, сын небезызвестного вам Сезара де Пейроля, ехал сюда из Гвасталлы.

Карл-Фердинанд не возразил, и Антуан бойко повел свою речь дальше:

– Когда я попал в Гвасталлу, меня заинтересовал сочный виноград, который подают у его светлости герцога – да продлит Господь его дни! Мне еще подумалось: Страстная неделя – и вдруг столь роскошный дар лета! А потом я нашел вот этот пузырек… Разрешите же, сударь, вернуть его вам!

И он вынул из кармана склянку с ядом Медичи.

Герцог Гонзага побледнел, однако промолчал и только пристально поглядел на Пейроля. Не зная о смерти своего сообщника, он терялся в догадках. Кто же стоит перед ним – простой ли проходимец, которому удалось проникнуть в его страшную тайну, или вымогатель, действующий по поручению старого Пейроля. Наконец герцог бесстрастно проговорил:

– Сударь, мне странны ваши темные намеки, и я советую вам как следует усвоить: всякому, кто вздумает докучать Карлу-Фердинанду Четвертому из рода Гонзага, остается только помолиться Богу. Вы меня поняли?

Пейроль улыбнулся и ответил:

– Я ведь принял меры. Прежде чем отправиться сюда предложить свои услуги вашей светлости, я вручил стряпчему, хранившему завещание драгоценного и приснопамятного моего отца, некий запечатанный пакет, содержащий сведения об одном особом сорте мускатного винограда и флакон с жидкостью, улучшающей вкус золотистых сицилийских гроздьев… – Он бросил склянку на ковер и расхохотался: – А в этой бутылочке, государь, – aqua simplex, обычная вода!

«Ну-ну, – подумал герцог, не теряя, однако, самообладания, – а малый-то, оказывается, не промах… Придется быть с ним поосторожнее».

И он невозмутимо указал молодому Пейролю на кресло. Тот сел, довольно отметив про себя: «Как видно, шансы мои повышаются. То-то же!»

После недолгого молчания, которого юноша не пытался нарушить, Карл-Фердинанд сказал:

– Вы только что произнесли слова о своем приснопамятном отце. Неужели достойного интенданта моего тестя уже нет в живых?

– Увы, со вчерашнего дня он покоится под одной из плит собора Святого Павла… Наипредусмотрительнейший из отцов, он спешно вызвал меня к себе, когда понял, что жить ему осталось недолго. И в первую же ночь после моего приезда в Гвасталлу его сразил апоплексический удар.

Слава небесам, в своей печали я утешен хоть тем, что отец успел поведать мне о том, что заботило его перед смертью, и в частности о справедливых притязаниях вашей светлости…

Щеки герцога порозовели.

– То, чем издавна владели Гонзага, – заявил он, – обязано остаться у них!

– Вне всякого сомнения, – согласился Пейроль.

С этой минуты высокомерного Карла-Фердинанда как подменили. Видя, что Пейроль-младший готов служить его интересам, герцог встал, направился к торопливо вскочившему юноше и ласково протянул ему руку.

– В лице вашего отца, друг мой, – произнес он с чувством, – я потерял надежного союзника. Но мне кажется, что вы, несмотря на свою молодость, а может быть, как раз благодаря ей, не только замените, но и превзойдете его. Не правда ли?

– Конечно, государь, – ответил без ложной скромности Пейроль, – а как же иначе?