Юность Лагардера

– Рене! Сюда! На помощь!

На Дорию напали четверо бретеров – из-за мужского платья они приняли ее за Рене.

Храбрая женщина тотчас выхватила шпагу. Она фехтовала умело и хладнокровно. Наследница Гонзага сражалась, защищая жизнь сына и свою собственную, и бормотала сквозь стиснутые зубы:

– Негодяи! Убийцы!

Пейроль и Карл-Фердинанд лицом к лицу встретились с Рене: он напал на них первым. Шпага Антуана отлетела в сторону; затем Лагардер пришпорил лошадь и сбил с ног герцога, который со стоном упал на землю. Рене помчался вперед, спеша на помощь жене. Сюзон Бернар побоялась покинуть карету и, прижав к груди малыша, без умолку вопила.

Герцог Мантуанский смог оценить фехтовальное искусство своего свояка. Шпага Рене встретилась с четырьмя приставленными к груди клинками – и вот уже один из наемников лежит с пронзенным горлом, а другой делает невероятный, поистине акробатический прыжок – и только этим и спасает себе жизнь. Впрочем, двое других целы и невредимы и храбро атакуют. Неудача товарищей их не обескуражила. Рене с Дорией вновь вынуждены защищаться.

Молодая женщина не забыла уроков фехтования, которые она брала когда-то в отцовском дворце: ее противник отступил. Он был пеший, и это давало путникам настолько явное преимущество, что Гонзага схватил своего сообщника за плечо и велел:

– Лошади… Стреляй!

Тот немедля достал пистолет и выстрелил – почти одновременно с герцогом. Оба коня были убиты наповал. К счастью, всадников это не застало врасплох – они успели покинуть седла прежде, чем пали благородные животные. Из груди Рене невольно вырвался боевой клич предков:

– Лагардер! Лагардер!

Туман все сгущался. Схватка продолжалась уже на земле. Бретеры отступали и вот-вот обратились бы в бегство, если бы к ним на помощь не подоспел десяток бандитов, нанятых Пейролем. Эти гиганты в пять минут покончили с тремя солдатами и, услышав звонкий голос Рене, решили расправиться и с ним.

Молодой человек успел уложить одного из убийц, неосторожно напавшего на него спереди, но тут ему в спину вошло острие испанской рапиры, и он, захлебываясь кровью, упал на землю. Дорию же оглушили ударом кулака и закололи кинжалами.

Все было кончено. Лица супругов стали спокойными и умиротворенными, неподвижные глаза глядели в ночное небо. У маленького Анри не было больше ни отца, ни матери.

Герцог Мантуанский до тех пор стоял возле своих убитых родичей, пока не спохватился: «Я чуть не забыл о наследнике!»

Гонзага повернулся в сторону кареты, откуда по-прежнему неслись пронзительные вопли Сюзон, и позвал:

– Пейроль!

– Да, монсеньор? – ответил тот, невольно побледнев.

Карл-Фердинанд кивком указал на карету:

– Их надо убить.

– Убить?! – прошептал Антуан. – Неужели обоих?

– Обоих, – подтвердил Гонзага. Он стиснул руку своего сообщника так, что тот вскрикнул от боли, и беспощадно добавил: – Болван! Ты что, хочешь из-за этой девки лишиться головы? – Он взял Антуана за воротник и хорошенько встряхнул: – Ступай! Это приказ!

Пейроль, шатаясь, как пьяный, побрел, куда ему было велено. Стоял страшный холод, но он обливался потом…

Глава IX

Детство Анри

На другой день на рассвете туман рассеялся. Розоватое солнце осветило горную долину. Пастух по имени Пьер Бернак ехал верхом на муле, увешанном по испанскому обычаю крохотными звонкими колокольчиками и бубенчиками, и напевал. Он направил своего мула по королевской дороге, ведущей в По, – и спустя четверть часа его глазам открылось жуткое зрелище.

Поперек дороги в начавшей уже подсыхать луже крови лежали трупы пятерых людей и двух лошадей.

– Матерь Божья! – перекрестился Пьер Бернак.

Его мул, почуяв мертвых, уперся, захрипел и дальше идти отказался.

Неподалеку стояла карета с выпряженными лошадьми. В сердце доброго малого шевельнулась надежда:

– Может, кто-то еще жив?

Он спешился, привязал мула к березе и принялся с тоскою в сердце и со слезами на глазах осматривать поле боя.

Увы! Скоро он убедился, что все пятеро были мертвы. Пьер Бернак склонился над одним из трупов и не сдержал слез:

– Женщина!.. Да какая молодая, красивая!

Это была Дория де Лагардер. Она лежала с раскрытыми глазами; ее белокурые локоны рассыпались по земле. В руке она сжимала окровавленную шпагу. Убитая была настолько прекрасна, что пастух прошептал:

– Прямо как христианская мученица, о которых нам говорил господин кюре… Господи, помилуй нас, грешных!

С его уст непроизвольно сорвалась молитва. Почтив память погибших, Пьер Бернак поднялся с колен и решил заглянуть в карету: «Может, смогу кому-нибудь помочь?»

Он откинул занавеску. На сиденье лежала бледная Сюзон. На ее платье, чуть повыше левой груди, расплылось огромное темно-красное пятно. Рядом с горничной, сжав кулачок, спал малыш: должно быть, он всю ночь кричал, а к утру устал и затих…

– Ангелочек, – прошептал пастух. – Ясное дело – сынок той красавицы дамы. А эта черненькая – как видно, служанка.

Пьер осторожно коснулся лица Сюзон, ее шеи… затем его рука скользнула под корсаж…

– Сердце бьется! – воскликнул он. – Слава Богу, жива!

Местные жители считали его костоправом, а некоторые – хотя сам он с ними и не соглашался – даже колдуном. Он хорошо знал свойства всех трав, растущих в округе, и успешно лечил множество болезней, не говоря уже об ушибах, вывихах и переломах. Короче, он был тем, что называется нынче – «народный целитель».

Он осмотрел рану девушки и улыбнулся:

– Царапина… Ничего, справимся…

Бережно приподняв Сюзон, он поднес к ее губам заветную для любого пастуха флягу с водкой. Девушка застонала и открыла глаза. Увидев склонившегося над ней рыжеволосого детину, она заломила руки и запричитала:

– Пощадите! Пощадите! Не убивайте! – И, немного передохнув: – Антуан! Негодяй! Проклятый предатель!

«Бредит, – подумал Пьер. – Еще бы! Она так намучилась, бедняжка… Ничего, я помогу ей!»

Анри проснулся и заплакал.

Зов ребенка – беззащитного маленького существа – заставил Сюзон Бернар забыть о себе. Она прижала мальчика к окровавленной груди и воскликнула:

– Они не убили его! Слава тебе, Боже!

И вот уже, выйдя из кареты, она стоит, опершись на могучую руку Пьера Бернака, и со страхом озирается вокруг.