Писец. История одного туриста

– Он был не один!

– Не один?

– У него был напарник, тоже физик, с которым они открыли эти дырки и всё остальное.

– И где он?

– Он исчез.

Патриция замолчала и вернулась к чтению, а я представлял в своих мыслях свой чудесный тур, из которого мне предстояло вернуться живым, чтобы получить-таки самую красивую девушку из тех, которых я видел.

Я сомневался в своих силах, но влечение к Патриции оказалось сильнее всех моих долбаных сомнений. И я дал себе слово, что если пройду это испытание, то Патриция будет моей во что бы то ни стало – она не сможет отвертеться! Так я думал тогда и настраивал себя на неминуемую и великую победу.

А вечером пришёл наш клиент. Точнее, их было трое – та самая женщина с азиатскими глазами лет пятидесяти, которую мы видели у Каннингема, и молодой парень с глазами печального европейца – он тоже приезжал тогда к профессору. Их чудесный телохранитель остался у двери.

Парень вёл себя не так, как ведут себя его сверстники – собирал кубик и был так увлечён, что не обращал на нас внимания. Я читал про аутистов, но никогда их до тех пор не встречал.

Патриция предложила гостям сесть за стол, но женщина настояла, чтобы парень побыл в другой комнате, пока мы будем с ней беседовать.

Телохранитель усадил аутиста на кровать в спальной, а мы втроём сели за стол в гостиной комнате.

Азиатская женщина держалась с завидным достоинством – если бы я встретил её в Риме, то решил бы, что она из древнего и знатного патрицианского рода. Правда, разрез её чудесных глаз мог бы меня смутить, но тем не менее – держаться на людях она умела.

– Как мне к Вам обращаться, мадам? – спросила Патриция.

– Мадам.

Патриция кивнула.

– Мой муж покинул этот мир не так давно, – сказала женщина. – Это его сын.

– Мадам, Вы понимаете, что он не вернётся?

– Мистер Каннингем объяснил мне. Гийом, он… Вы сами видите. Так будет лучше. Для него.

Судьбу того несчастного парня решала его добрая мачеха. Лучшим выходом для него она считала перемещение в неизвестность, знаете ли. Это, конечно, не убийство в привычном значении слова, но это был однозначный приговор для человека, который не мог постоять за себя даже в сытое и мирное время, а тем более во временном туре, где опасности могут поджидать за каждым углом и под каждым оливковым деревом.

Я не знал, в наследстве ли было дело, или в долбаной ненависти, но я помню, что почувствовал сильную неприязнь к той прекрасной мадам. Да и к себе, пожалуй, тоже, заодно.

– Это будет выглядеть как несчастный случай. Следов насилия не найдут – можете быть уверены, – сказала Патриция.

– Это хорошо. Мне не хотелось бы доказывать свою невиновность. Полагаю, это утомительно.

– Он понимает, что ему говорят? – спросила Патриция.

– Понимает. Он сделает всё так, как вы скажете.

– Завтра утром дайте ему это, – сказала Патриция и положила на стол небольшой футляр. – Там таблетка. Ровно в шесть будем ждать его на мосту Иена. Остальное объясню ему на месте.

Женщина взяла футляр, и гости ушли.

– Патриция, ты же понимаешь, что это убийство? Причём, сразу двоих – Kewpie тоже не выживет! – сказал я.

– У него будет шанс. Его могут посчитать за сумасшедшего и отправить в лечебницу. Хочешь яблоко?

– Куда откроется дырка?

– Восемнадцатый век. Французская революция или около того.

Патриция достала из своего рюкзачка красное яблоко и принялась его кусать.

– Около того? Мы не можем знать точно?

– Мы можем знать примерный, вероятный временной диапазон. Как правило, он не более двадцати лет. Парню повезло, что завтра откроется эта дырка, иначе пришлось бы воспользоваться другой по соседству, а это – Средневековье.

– Повезло?

– Конечно. Он же аутист! В Средние века он из дырки сразу же отправился бы на костёр!

В самом деле, парня иначе как «удачливым» не назовёшь, не так ли?

В шесть часов мы стояли на мосту Иена. Я любовался отличным видом на башню Эйфеля, а Патриция изучала путеводитель по Парижу.

Гийома с кубиком привёл тот же телохранитель мадам, которого мы видели на съёмной квартире. Он велел парню идти с нами, а сам остался на мосту.

Парень кивнул, но от кубика не отвлёкся.

– Гийом, слушай меня внимательно, – сказала Патриция, пока мы шли. – Как только я дам тебе знак, сосредоточься на теле, и не расслабляйся ни на секунду! Ты увидишь другой город, ты не узнаешь его, но не пугайся. Иди наверх, к мосту, и проси помочь тебе. Хорошо? Ты понял меня? Говори, что ничего и никого не помнишь. Что хочешь быть кавалеристом, как и твой отец.

Парень как будто чувствовал, что в его жизни происходит что-то не самое хорошее – он покраснел от волнения, а шаг его укорачивался с каждой секундой.

Честно сказать, я и сам разволновался – во мне боролись двое.

С моста мы спустились на набережную – если я не путаюсь, то она называлась Де Бийи.

Людей на набережной не было – туристы предпочитали прогулки по мосту, а под мостом лишь парочка добрых парижских клошаров устроила пикник.

Патриция сказала парню, чтобы он сел у дерева за стоявшей на набережной повозкой. Я не выдержал – во мне тогда победил гуманист-библиотекарь – и схватил Патрицию за рукав чудесной кофточки с яркой полосой на тёмном фоне. Надо сказать, кофта с успехом дополняла стильный образ девушки и Патрицию было не отличить от обычной студентки-француженки.

– Патриция, давай спрячем его! Скажем, что всё прошло отлично! – сказал я. – Его не найдут! Отправим на какой-нибудь остров! Пускай живёт там на бананах – собирает кубики! Патриция, не нужно этого делать! Не нужно!

– Ты с ума сошёл! Отпусти! Ты понимаешь, что говоришь? Ты хочешь стать следующим кроликом Каннингема? У меня такого желания нет! Посмотри наверх!

Я поднял голову и увидел на мосту охранника нашего парня. Он стоял с группой азиатских туристов, курил и смотрел на нас свысока.

Аутист стоял с нами и, казалось, что он расплачется. Да и Якоб Гроот мог прослезиться от жалости, пожалуй. Да, как я уже писал, я в то время был молодым и не в меру сентиментальным человеком.

Якоб сдался-таки, отпустил руку Патриции и отошел в сторону.