Писатели между собой

Писатели между собой
Петр Андреевич Вяземский

«На зло критикам нашим, разглашающим, что у нас нет комедии, что театр наш в горестном упадке, хотя впрочем не бывал никогда на блестящей высоте, не смотря на все эти сетования и укоризны, комедии Русские родятся, представляются и преставляются, печатаются, хотя мало читаются; нет почти недели, по крайней мере во время зимней стужи, чтобы имя нового драматического писателя, чтобы новое творение не помещались на длинной бенефисной афише; не проходит недели, чтобы любопытные зрители, просидевшие до полуночи в креслах своих, не кричали, как спросонья: автора! автора!..»

Петр Вяземский

Писатели между собой

На зло критикам нашим, разглашающим, что у нас нет комедии, что театр наш в горестном упадке, хотя впрочем не бывал никогда на блестящей высоте, не смотря на все эти сетования и укоризны, комедии Русские родятся, представляются и преставляются, печатаются, хотя мало читаются; нет почти недели, по крайней мере во время зимней стужи, чтобы имя нового драматического писателя, чтобы новое творение не помещались на длинной бенефисной афише; не проходит недели, чтобы любопытные зрители, просидевшие до полуночи в креслах своих, не кричали, как спросонья: автора! автора! Правда, можно к сему прибавить, что и пораженные невольным бесплодием Мельпомена и Талия, в грустном одиночестве своем, выкликают также в свою очередь: автора! автора! Но, к сожалению, из многих приглашенных нет ни одного избранного. Вызывающая, вопиющая публика счастливее. Она все таки выкличет, выкрикнет автора, который в гостеприимной директорской ложе выкажет лице свое и отвесит публике свои три, часто неловкие, но благодарные поклона.

Недавно напечатана в Москве комедия: Писатели между собой, в пяти действиях, в стихах, представленная в первый раз в последний день прошедшего года. Есть что-то таинственно-торжественно-роковое в этом представлении. Притязание, попытка на бессмертие, в самый тот день, когда издыхающий год напоминает нам о скоротечности времени, о всепоглощающей бездне вечности! Признаюсь в своем малодушии: суеверный страх удержал бы меня в этот день от почина, требующего смелости. Но смелым Бог владеет, а у стихотворцев много богов и богинь. В этой комедии 180 страниц,

Судите ж, сколько тут хороших есть стишков!

Кто знает, с каким трудом добывается Русский стих, тот признает важность подобного предприятия, приведенного в исполнение. Наших современных поэтов упрекают, что они пускаются в храм славы налегке. Взыскательные оценщики могут быть довольны настоящим отправлением: оно порядочно загружено. Усердие и трудолюбие видны; посмотрим, каков успех.

Пионина – пятидесятилетняя барышня, помещица Украинская, у ней за душою много стихов её сочинения да восемь тысяч душ (полустишие из комедии). Вот куда хватила щедрая рука автора, истинное царское пожалование. Пионина должна вечно Бога молить за благодетеля своего. Она приезжает в Москву к молодой племяннице, вдове, княгине Тирской, которая если сама не пишет, то любит писателей, а в особенности же Пламенова; она собирает у себя литераторов и открыла в своем доме литературное общество; ей хочется выйти замуж за Пламенова, который, впрочем, по видимому, вопреки имени своему, также как и она, любит не очень пламенно: вообще о их взаимной любви и брачных расположениях зрители могут догадываться более по наслышке, а наяву все дело обходится с приличным хладнокровием с обеих сторон. Княгиня Тирская пленила не одного Пламенова: на беду её, вздыхает по ней и Тонский, также автор. Приезжая тетка, которую с первой встречи задобрил он, выхваляя достоинства её, когда Пламенов, напротив, раздражил ее неловким чистосердечием, готова противиться тайной склонности племянницы и любви Пламенова. Наконец ею решено, что княгиня Тирская и все наследство, которое она от неё получит, будут наградою тому из двух соперников, который победит другого в состязании стихов, имеющем быть в заседании домашнего литературного общества. Этот стихотворческий турнир – главная комическая ось, вокруг коей вертится все действие. Оставляем самим читателям заключить, до какой степени вымысел правдоподобен и согласен с нравами нашими. Украинская помещица корчит les femmes savantes Мольера; пожалуй так, но если и допустить, что сумасбродство её может быть сбыточным, то как согласиться, что княгиня Тирская, вдова, и следовательно уже в совершеннолетнем возрасте и которую автор не хотел выказать сумасбродною, подобною тетке, что Пламенов, которого хотел представить автор умным человеком, чтобы этот идеал и герой комедии, чтоб Любимов, друг его, друг дома княгини, также рассудительный человек, могли пойти на подобную несообразную, можно сказать, нелепую сделку. Сбыточно ли в России, сбыточно ли где-нибудь такое действие? В этом отношении автор не только догнал, но и перегнал большую часть наших писателей комических, которые обыкновенно живописцы нравов небывалых и лиц несуществующих. Воображение многих писателей наших, а преимущественно драматических, особенно плодородно в этой производительности. Впрочем, если главная мысль автора и была-бы исполнена с лучшим успехом, чем здесь, то на притязания ли женщин наших на литературную славу должны падать поучения и насмешки нашей комедии? Где наши Филаминты и Белины Мольеровы? Где наши Английские синие чулки?

Показав, что в этой комедии нет истины, нет нравов, также легко показать, что в ней нет характеров. Мы ознакомились с лицами, которые автор хотел выставить в выгодном свете и, так сказать, избранными из представленного им общества, и видели, что княгиня Тирская, Пламенов, Любимов, очень жалкие люди, потому что соглашаются быть игрушками безразсудной Пиониной. Другие лица: Лезвинский – журналист, автор Трутнев и Параша, горничная княгини, не имеют также родовых примет в своих физиогномиях. Лезвинский сердится на Пламенова, который написал на него рецензию; вот на это слова нет; это дело сбыточное и совершенно Русское, в литературных обычаях; в досаде старается он отомстить ему, оттирая его от княгини Тирской и покровительствуя Тонскому; это все еще в порядке; согласиться можно, в порядке и то, что он хочет достигнуть своей цели критическим разбором оды, которую Пламенов должен прочесть в решительном заседании; но к чему таиться ему, что он писал этот разбор? – если разбор должен повредить успеху, которого Пламенов ожидает от своей оды, то не все-ли равно, кто писал его? Дело в последствии: между тем, Пионина, наученная друзьями Пламенова и примиренная с ним, благодаря стихам в похвалу её, будто им писанным, выманивает этот разбор у обманутого Лезвинского. К чему все эти хитрости? В чем состоит тайна затейливого умысла для поражения Лезвинского и Тонского и для победы Пламенова? Все это загадки, и они остаются неразгаданными. В чему Лезвинский, выдаваемый за умного человека, приводит с собою, в качестве союзника, Трутнева, глупца, который вредит ему и с которым он даже не условился, как действовать согласно с его намерениями? От чего Пионина не выходит замуж за Трутнева, как он и она того желают? И это требует пояснения. Параша, по предположению автора, сокровенная пружина всего производства махины, как то обыкновенно водится в комедиях, писанных не с натуры, а по выкройке указной, выходит на поверку лицо совершенно излишнее. Она даже сама себе противоречит – и в какие же минуты? Когда дело идет о главном побуждении всего действия. Она помогает Пламенову и Любимову, его соучастнику; на вопрос последнего: когда придти им, чтобы представиться тетке, она отвечает:

В семь часов
Начнется чтение у нас…

и между тем уговаривает его скорее выехать из дома княгини, сказывая:

Покуда с вами здесь еще нас не застали;

а после, когда Пламенова упреждает Тонский и едва-ли не одерживает решительной победы над согласием тетки, бранит Пламенова, за чем он не пришел ранее. Едва-ли не при каждом явлении, не при каждом стихе, можно поставить здесь вопросительный знак; в комедии нет нигде разрешения недоумению и недогадкам читателя. Самое заглавие комедии: Писатели между собой ошибочно и не выдержано последствием. Тут, главный предмет ссор не авторские успехи, не литературная слава; они только посторонния средства; а побудительная причина соперничества есть молодая вдова и восемь тысяч душ et puisque души il y a. О такой добыче, вероятно, готовы поспорить между собою и не одни писатели. Вообще же писатели наши скромнее: они не метят так высоко. Где им гнаться за 8000 душами? Разве Лезвинский один кое-как отстаивает эпиграф комедии:

…La haine et la fureur
Ont changе le Parnasse en thе?tre d' horreur.

Но, впрочем, и этот злобный дух поэмы не очень грешен, помогая Тонскому, который, если по виду позволено судить о человеке, малый добрый; сердится ли Лезвинский на Пламенова за критику или нет, это дело постороннее, но в его доброхотстве другому нет большего преступления, а, помогая одному, должен он неминуемо вредить другому, потому что княгине Тирской нельзя же выйти замуж за двух. Разбирать критически слог этой комедии, кажется, не нужно. Кроме общих погрешностей, так сказать коренных свойств разговорного языка наших комедий – речей растянутых, многословных, не скрепленных логическою связью мыслей, истекающих одна из другой, кроме совершенного отсутствия веселости и прочего и прочего, в сей комедии, по бедности рифм, по трудному принуждению в оборотах и по другим недостаткам в свободном обладании стихотворческим языком, оказывается, по крайней мере, большая неопытность в письменном упражнении. От насильственного разрыва между прилагательными и существительными, высекаются иногда забавные стихи, как например следующий:

….Примерный
Покойник в свете был, конечно, человек.

Кажется, не подлежит сомнению, что покойник должен был быть человек.

При комедии, вместо предисловия, есть разговор, возле театра, в кондитерской лавке, между Н. и Л.

Напрасно было переговаривать чужие речи: мало-ли что в кондитерской говорится? Например, тут сказано, что в новой комедии нет ничего общего с Мольером и с Пироном[1 - То есть с комедиями их Les femmes savantes и La mеtromanie.]: комедия сама за себя скажет эту истину. Говорено еще о прелести Аристофана, этого бессмертного творения нашего Мольера (князя Шаховского), о звучных стихах Фина, об оригинальности Загоскина, о стихах Лукавина, и о куплетах всех водевилей Писарева. Может быть, в хвалебном поминовении этом отзывается несколько сомнительный вкус одного из собеседников; но, вместе с тем, должно признаться, оно приносит честь характеру автора комедии и служит ей красноречивым возражением; следовательно, писатели между собой не все враги и завистники; следовательно между ними встречаются соперники, весьма снисходительные, и даже великодушные. Есть и другое обстоятельство, которое приносит еще более чести автору. Его можно поздравить с тем, что он обманул ожидания многих из читателей и зрителей своих, которые, по заглавию комедии, надеялись, без сомнения, найти в ней личности, непристойные намеки и оскорбления некоторым из живых писателей. Злостное любопытство не получит позорного удовлетворения в творении, чистом от всякой неблагонамеренности. Такое уважение к званию автора, к самому себе и публике похвально и замечательно, тем более, что оно не всегда соблюдается. Орудие личных оскорблений может иногда послужить к минутному постыдному успеху; но успех исчезает вместе с шумом представления, а стыд остается при оскорбителе. Наш автор по дарованию ниже Французского Палиссо (Palissot), но беспримерно выше его в нравственном отношении. Тот в комедии своей Философы вывел негодяями так-называемых в то время энциклопедистов, то есть Вольтера, Дидеро и других; вывел их плутами, готовыми на всякое бесчестное и преступное дело. – Наш вывел писателей наших просто слабоумными и довольно ничтожными личностями. Имел ли он кого-нибудь в виду, когда писал лица свои, неизвестно, а догадаться трудно. Во всяком случае, скажем в заключение статьи нашей: не каждый может быть хорошим писателем, но каждый обязан быть честным человеком, что вполне доказано на деле автором комедии: Писатели между собой.

Приписка. Американец Толстой, прочитав рецензию мою, говорил, что из всех замечаний и отзывов о комедии, вероятно, досаднее и оскорбительнее будут автору приведенные в конце статьи моей похвалы ему и аттестат в добронравии и отсутствии всякого поползновения на злоязычие.

    1875.

notes

Сноски

1

То есть с комедиями их Les femmes savantes и La mеtromanie.