Крушение царскосельского поезда

Крушение царскосельского поезда
Петр Андреевич Вяземский

«Нечего и спрашивать: разумеется и я был в несчастном Царскосельском поезде на железной дороге в ночи с 11-го на 12-е августа, – я непременный член всех крушений на воде и на суше. Горит-ли пароход? я на нем. Сшибаются ли паровозы? я тут. Люди меня губят, но Бог милует. Благодарение Богу, с этим жить еще можно. Должно только заметить одно: хотя то и другое несчастие были следствием оплошности человеческой, но в первом случае несчастье сбыточное и предвидимое по расчетам вероятности. Там, где все делается огнем, не мудрено, что огонь когда-нибудь и наделает беды…»

Петр Вяземский

Крушение царскосельского поезда

Нечего и спрашивать: разумеется и я был в несчастном Царскосельском поезде на железной дороге в ночи с 11-го на 12-е августа, – я непременный член всех крушений на воде и на суше. Горит-ли пароход? я на нем. Сшибаются ли паровозы? я тут. Люди меня губят, но Бог милует. Благодарение Богу, с этим жить еще можно. Должно только заметить одно: хотя то и другое несчастие были следствием оплошности человеческой, но в первом случае несчастье сбыточное и предвидимое по расчетам вероятности. Там, где все делается огнем, не мудрено, что огонь когда-нибудь и наделает беды. Но последний случай – изъятие из общего итога возможных случайностей и сбыточных вероятностей. На первый случай есть объяснение и оправдание; на второй нет ни малейших. Лопнул бы котел, повредилось бы что в рельсах, и будь жертвами этой беды еще большее число страдальцев, нежели в настоящем случае, то все-таки был бы повод к снисхождению и была бы возможность для оправдания. Всем известно, что есть случаи, не подлежащие расчетам человеческой прозорливости и науки, ускользающие от всех мер предосторожности и обдуманной заботливости. Но здесь это не просто случай, а преступление, смертоубийство! Тут виновна не судьба: виновны люди! и, следовательно, подлежат они строжайшей ответственности пред обществом, пред человечеством. Виновен не один человек, не отдельное лицо, виновны хозяева, распорядители предприятия, которое берет ежедневно на добровольную ответственность свою и для своей пользы участь и жизнь нескольких тысяч людей. При такой ответственности они должны быть глубоко, постоянно, исключительно проникнуты и озабочены святостью сей страшной обязанности. В полной-ли мере чувствуют они сию обязанность? Оправдывают-ли они доверенность, которою облечены? Нет! с прискорбием, но с убеждением повторим: нет! иначе несчастье, постигшее ныне многие семейства, не могло бы совершиться.

Граф Бобринский постоянством, усилиями своими, беспримерною деятельностью, достигнул важной цели, которая утверждает за ним ныне и на будущее время признательность сограждан. Он доказал физическую, материальную возможность устройства у нас железной дороги. Он открыл этим богатое поприще будущим успехам промышленной и торговой России. Заслуга незабвенная! Не знаю, кто бы у нас, кроме его, одержал сию победу с таким благородным упорством, самоотвержением и пожертвованиями, покоряя на каждом шагу затруднения и препятствия всякого рода. Так, материальная возможность Русской железной дороги беспрекословно доказана. Это факт! Если и не мы им вполне воспользуемся, так воспользуется другое поколение. Все равно! Но нравственная возможность Русской железной дороги равно ли доказана, как вещественная? нисколько! Она должна бы основана быть на гласной ответственности общества, которое заведывает железною дорогою, и не на одной общей ответственности пред правительством, но и на частной – пред частными лицами. На сей ответственности опиралась бы общественная доверенность, и взаимная сделка имела бы нравственную законную силу, которой теперь нет и в помине.

Обратимся в последнему событию, чтобы объяснить и подтвердить наше строгое суждение и примем в руководство извещение, публиковавное Северною Пчелою о случившемся несчастии.

«Для успокоения публики касательно происшествия, случившегося в ночи с 11-го на 12-е августа на Царскосельской железной дороге, сообщаются об оном следующие, достоверные известия».

Если это не насмешка, что и допустить не можно, то есть ли здравый смысл в этой фразе? что может быть успокоительного для публики в извещении, что погибло несколько людей от оплошности и нерадения, нигде и никогда неслыханных! При том же, как, объявляя о подобном несчастии, не выразить из сострадания, хотя бы из приличия, ни слова сожаления, прискорбия о многих жертвах беспримерного происшествия. Напротив, сухо и как будто ни с чем не бывало рассказывают о нем, как о ничтожном, ежедневном случае, словно где бы нибудь выкинуло из трубы, или вода разлилась и затопила несколько саженей земли. Публика, глубоко встревоженная и пораженная случившимся бедствием, скорбит, негодует, призывает бдительность правосудия на истинных виновников несчастия, а ей говорят: господа, вы напрасно беспокоитесь, вы слишком легковерны!! Бог знает, с чего вы вздумали, что случилось несчастие! это ничего: мы вас сейчас успокоим. Вот в чем дело: англичанин Масквель имел, правду сказать, минуту забывчивости, которая многим стоила жизни, но и только!

И не говорите, что несообразность этого извещения заключается в одной худой редакции, в отсутствии чувства приличия. Это бы еще не беда! но вижу тут другое: вижу покушение, умышленное усилие устранить ответственность общества, сбить с толку встревоженное внимание публики и мнимым равнодушием заглушить общий ропот и сетования. Далее, в изложении помянутого извещения найдем другие доказательства, подкрепляющие наше обвинение.

Тут же сказано, что поезд из Царского Села двинулся в путь в 11-ть часов, равно как и С.-Петербургский! Не правда! мы пошли из Царского Села не ранее 11-ти часов с половиною, а вероятно и несколько позднее за разными остановками, отцеплением одного вагона, высаживанием из него уже сидевших пассажиров, и другими замедлениями. Следовательно, и С.-Петербургский не тронулся с места в означенный час. Иначе мы, отправившись позднее, нашли бы его уже на станции у Московского шоссе. Вместо того, мы съехались, или, по несчастию, ударились с ним лбами на восьмой версте от Петербурга, что неоспоримо доказывает, что он пошел в путь еще позднее нашего. Обстоятельство позднего отправления нашего тем для меня памятнее, что, недолго спустя после случившегося несчастия, я посмотрел на часы и было уже около половины первого часа. Вышедши из вагонов и стоя на железной дороге, я и другие спутники подумали, судя по времени, что место наше не совершенно безопасно, ибо вскоре мог подъехать другой поезд, назначенный в отправлению из Царского Села в 12-ть часов, и не дать нам возможности, толпою собравшимся на дороге, заблаговременно посторониться, особенно по темноте туманной ночи. Конечно, обстоятельство позднейшего, против назначенного часа, отправления паровозов не было достаточною причиною последовавшего несчастия, ибо один из двух поездов все-таки обязав был ожидать на станции прибытия другого. Но не менее того оно важно, ибо доказывает беспорядок отправлений и недостаток распорядительности в деле, где нужна строжайшая точность. Не хорошо также и не кстати и неуважение к публике в неосновательном отчете пред нею о подробностях события, в коем была она, по несчастию, слишком очевидною и страдальческою участницею.

По отчету вся вина сваливается на Англичанина Масквеля. Конечно, он непосредственный виновник, или вернее непосредственное орудие случившегося несчастия, но в самом деле ответственность падает не на него одного, а восходит выше. По отзыву его, он забыл о данном ему приказании остановиться на станции. Дело невозможное! Он или не знал порядочно, что должен встретиться с другим поездом, или был так пьян, что не знал, что делал. В таком случае забывчивость не вероподобна, тем более, что он сам шел на верную гибель. Как бы то ни было, но виновно управление. Если он был пьян, то чего же смотрели начальство и дежурные директоры? Не обязаны ли они при каждом отправлении освидетельствовать, в каком состоянии находится человек, в руки коего вверяется жизнь нескольких сот человек. Не обязаны ли директоры, особенно в подобные экстренные случаи, когда стечение народа бывает необыкновенное и беспорядки сбыточнее, находиться тут и личностью своею отвечать на личность других, или, по крайней-мере, разделять с ними возможность опасности. Знакомым и друзьям директоров, конечно, должно быть очень приятно встречаться с ними в Павловском вокзале, согласен, но не одною же этою прогулкой ограничивается обязанность их? Если был на сей случай один из директоров с нами, то знал ли он, что мы должны съехаться с другим паровозом? если не знал, как мог не знать? Если знал, как мог не дать приказания остановиться, видя, что станцию миновали, не остановившись? Чего же смотрели комиссары, сторожа, стоящие при маяках, кондукторы? Неужели все должно вертеться на одном человеке! и если машинисту случится умереть скоропостижно, пасть в обморок, или обезуметь, то неужели не должно быть ни единого средства в спасению? Быть не может! Быть не должно.

Далее сказано: по распоряжению правления железной дороги, англичанин Роберт Масквель отдан в полицию, до окончания имеющего произвестись следствия.

Опять та же уловка, тоже покушение заслонить главную, высшую ответственность ответственностью второстепенною, ничтожною, одною из тех подставных ответственностей, которые обыкновенно хранятся в запасе на подобные случаи. Но уловка безуспешная! Она никого не увлечет. Все голоса, слившиеся в один общий голос на самом месте несчастия, и сливающиеся ныне в суждениях о случившемся, обвиняли и обвиняют не машиниста. Публике до машиниста нет дела. Не ему доверяет она жизнь свою. Положись, что он и будет наказан, строго наказан, но это удовлетворение не даст нравственной силы обществу железной дороги, никого не успокоит, ничего не обеспечит. Доверенность публики, глубоко потрясенная, едва ли не до основания рушенная несчастным событием, не ободрится снова. Если общество хочет оправдать себя пред публикою, облечь себя доверенностью, которая необходима в подобных предприятиях, где жизнь человеческая, где благосостояние семейств, как на карту, ставится на билет, выпадающий из кассы, то ему предстоит другая важнейшая обязанность. Оно должно действовать прямее, откровеннее. Пусть испросит оно у правительства, чтобы наряжено было полное, гласное следствие, а не следствие домашнее, келейное, где подсудимые одни разбираются между собою и где настоящие истцы, то есть мы, то есть публика, мы, страждущее лице, не допущены. Пусть вызваны будут к сему следствию для необходимых показаний и улик свидетели и участники того, что случилось. Пусть несчастные жертвы, мужья, жены, дети, оплакивающие ближних своих, семейства лишившиеся домашнего счастья, а многие и вещественного благосостояния утратою тех, которые доставляли им хлеб насущный, пусть они все будут выслушаны. Пусть те из них, которые потребуют от общества законного удовлетворения за убытки, претерпенные ими, будут вполне и справедливо вознаграждены, потому что в этом случае, если и есть утраты не оцененные, то есть и такие, которые могут быть по крайней-мере отчасти оценены на деньги: иной отец семейства, иная рука, нога ремесленника, увечья, лишающие средства навсегда, или на время зарабатывать пропитание свое, – все это должно иметь денежное вознаграждение. Мы видим тому частые примеры в других государствах. Между прочим укажем на штраф взыскания с директоров железной дороги в Англии, после недавнего несчастного случая, о котором упоминала и Северная Пчела, в след за нашим происшествием. По приговору суда, директоры присуждены были заплатить около 14 000 рублей (смотри Journal des Dеbats, 19 августа). От подобного гласного следствия и общество познает лучше свои обязанности, и публика ободрится доверенностью, которой теперь она не имеет и иметь не может.