IV
– Э-о-о-о-о! Ле-енька-а-а!!.
Из машинного отделения кубарем выкатился Ленька, осмотрелся и, увидя на обрыве Егора Петровича, понесся к нему, звонко шлепая по лужам.
Добежал и, изумленный, остановился.
Река была в движеньи. И глухо ворчала.
Огромными полосами лед передвигался книзу. Льдины сталкивались, расходились, цеплялись краями за берег и, медленно крутясь, останавливались, образуя затор. Подходили сверху новые льдины. Глухо ломались от удара при столкновении; погружали один конец в воду и становились торчком, обнажая нижнюю часть, блестящую и прозрачную, как стекло, и вся масса льда останавливалась. Было слышно журчанье воды. Мелкие суетливые льдинки звенели. В их звонком шелесте каждый отдельный звук был слышен отчетливо и казался близким. А снизу, от моста, доносился глухой гул и треск. Там льды, бессильные сокрушить предмостные быки, взмывались по ним до самых верхушек и, надрезанные железом, ломались, рушились, грохотали вниз и исчезали, уносимые мутными потоками воды.
Ленька рассеянно глядел на реку неуспевающими захватить всего глазами. С раскрытым ртом, еще полусонный, он словно оцепенел.
– Что, брат, проспал? – шлепнул его по плечу Егор Петрович.
– Когда же это она?
Егор Петрович набрал полную грудь ветра.
– Эх, картина! – сказал он и загоготал: – Ог-го-го-го-о!
Но его голос утонул в ветре и шумливой возне льдов.
Ленька почесал живот.
– Егор Петрович, а почему лед не тонет?
– Легче воды он, вот и не тонет.
– А если тяжелее, тогда чего?
– Тогда?
Егор Петрович подумал.
– Тогда весны не было бы!
– Почему? – испуганно посмотрел Ленька сперва на Егора Петровича, потом на реку.
– Дотошный ты, Ленька! – усмехнулся Егор Петрович. – Сам сообрази! Чего тогда получится? Лед утонет, на дно опустится, а воду наверх выжмет, а эта вода опять замерзнет – и тоже вниз. Ну? Так до самого дна вся речка промерзла бы, и никакой жаре не растопить! Понял?
Ленька мотнул вихрастой головой. Подумал и сказал:
– И тогда вентирей ставить нельзя?
– Венти-ре-ей? Тогда никакой рыбы не было бы!
– А лето?
– Чего лето?
– А лета тоже не было бы?
Егор Петрович задумался и вместо ответа спросил:
– Лиза встала?
– Чай собирает… Егор Петрович, а лодку ноньче шмолить?
– Смо-лить ло-одку? – переспросил Егор Петрович, думая о другом, и, словно эхо, повторил: – Ноньче смолить.
Ленька завизжал от радости и повис на руке Егора Петровича.
– А что, если сто штук убьем? Намедни я ворону у конюшни – ке-эк дам! Она – брык! Наповал, верно слово, Егор Петрович! Да-але-еко сидела…
– Лен-ня! – раздалось сзади.
Из-за угла барского дома вышла Лиза и, увидя Егора Петровича, остановилась.
– Леня, пить чай иди!
– С добрым утром, Елизавета Ивановна! – крикнул Егор Петрович.
Как добрая лошадь, принятая на вожжи, он весь сразу запружинился и зазвенел каждым мускулом.
– С ледоходом, с весной вас! Идите полюбоваться с нами на реку!
– Нет, нет, Егор Петрович, сейчас мне никак нельзя… – чуть испуганно проговорила Лиза, – папаша чай будет пить!..
Голос у нее был низкий, глубокий, и говорила она растягивая слова, не торопясь. Худенькая и легонькая до того, что в ветер Егору Петровичу за нее страшно было.
"А ну, как взвихрит, поднимет и унесет, как перышко?"
– Все-то дела у вас, Лизавета Ивановна!.. Свободной минутки, погляжу, нету.
Егор Петрович крепко зажал в широкой и сильной ладони маленькую худую руку Лизы и отпускать не торопился. Говорил, заглядывая под длинные ресницы, трепетно набегавшие на синие глаза.
– Весна теперь и побездельничать можно часок-другой.
– Пустите! – проговорила Лиза, тихо высвобождая руку. – Папаша ждет, Леня, идем!
– А сама гадает на вас, Егор Петрович! – выпалил неожиданно Ленька. – Верно слово – на бубнового короля!
Лиза вспыхнула и, круто повернувшись, пошла прочь.
– Лизавета Ивановна! Лизавета Ивановна! Подождите! Слово одно сказать!
Лиза не оглянулась.