Кто я?

И мы все остались живы и здоровы. Долго хохотали над своей глупостью; и бурное веселье вспыхивало в компании нашей всякий раз, как вспоминали мы «испытание» пушки.

Взрывали мы так же бутылки с карбидом кальция, добывавшегося у газосварщиков. Технологию изготовления бомбы из стеклянной бутылки приводить не буду, от греха. Бутылка иной раз взмывала вверх, как ракета, а иной раз взрывалась на месте – тут уж как повезет. Наши забавы с карбидом то же обошлись без жертв.

За все время огненных потех пострадали у нас два человека – Юк , как то раз опаливший себе лицо и брови, вспыхнувшим порохом; и один мой родственник, приехавший в гости как на грех в день испытания ракеты моего изготовления. Ракета была деревянная из двух половинок, стянутых проволокой; и представляла собой собственно бомбу, поскольку смешать порох с углем я не догадался. Взрыв был не сильный, но домой привел я гостя с лицом опаленным, красным как у рака и без волосков на бровях и ресницах. Слава Богу, глаза в обоих случаях не пострадали.

Были у нас и обыкновенные забавы, не угрожавшие жизни и здоровью. У братиков Луниных, появилась камера от ГАЗика. Взрослый человек не в состоянии придумать такой вещи хоть какое ни будь разумное применение, для нас же это было сокровище. Без нее мы уже не представляли себе купания. Накачанная ручным насосом до звона, весело подпрыгивая, катилась она перед нами; катили по очереди, отбирая друг у друга. Вот ватага патцанов и девчонок достигла берега Кулунды; камера летит с высокого обрыва вниз в воду. На ходу сбрасывая одежку, мы мчимся следом. Вода кипит; шум , гам и визг девчонок. Кто-то подныривает под камеру снизу; кто-то, взгромоздившись на верх, встает во весь рост и шлепается пузом об воду. Барахтаемся в воде до посинения, до того что зуб на зуб не попадает. В суматохе кто ни будь обдерет себе бок соском от камеры- не беда, заживет как на собаке. Накупавшись вдоволь, идем домой; камера катится перед нами. Иной раз дойдем уже до переулка, уж до дома рукой подать; как кто ни будь заорет: «А пошли опять купаться ?!»– И мы поворачиваем назад. И то, вон какая жарынь, пока шли не то что согрелись, перегрелись; самое время искупнуться.

Братики не были ни жадными, ни ябедами, ни нытиками. Впрочем и все наши патцаны были орлами, иного не позволял наш неписаный кодекс чести.

Когтя

Володя Когтев отличался от нас хулиганистостью, бесстрашием и склонностью к авантюрам. Когтя учил нас дворовым песням. « Я верю, друзья, что милиция спит. И сторож давно половинкой убит. На пыльных витринах пустых магазинов останутся наши следы».– Любил он так же « А на кладбище все спокойненько» Высоцкого. Откровения об отношениях полов мы так же узнали от него.

Однажды мама купила ему игрушечный кортик; Вовка вышел с ним на улицу. Мы по очереди брали его в руки, вынимали из ножен, рассматривали. Игрушка нам не понравилась, была бесполезной; лезвие совершенно тупое, округлое, из мягкого алюминия. Одним словом детская игрушка, а мы уже большенькие. И тут Кога краем глаза засек, проходившую мимо, Лизку. Выхватив кортик из ножен, он кинулся к ней с криком « Заежу!»– Завопив на всю улицу, Лизка устремилась к дому, Вова за ней. Мы кричали ей, что кортик игрушечный, что Вовка шутит, ни чего не помогало. С криком заскочила она в свою ограду и захлопнула тесовую калитку.

В последствии ни кому так и не удалось переубедить ее. Даже и по сей день можно услышать от нее историю о том как с длинным, острым ножиком гнался за ней Когтя.

С годами выяснилось, что Вовка оказывается был влюблен в Лизавету, и таким оригинальным способом показывал свое неравнодушие. Действительно, ведь ни за какой другой девчонкой он не гонялся по улице с обнаженным кортиком в руке, значит выделял ее из среды подруг. Сердцу не прикажешь.

Вовкина мама работала в больнице медсестрой, и регулярно ходила в ночные смены; а Вовка оставался дома один. Поэтому накануне ночного дежурства Мария Александровна поочередно обходила наших родителей и просила что бы мы ночевали сегодня с ее Володей. На такие ночевки собирались мы человека по три- четыре. Боже мой, что мы творили. Вольная волюшка, ни каких взрослых, и мы буквально переворачивали все в доме вверх дном. Играли в войну и прятки, заводили музыку на всю громкость, учились танцевать и пробовали курить. Спать укладывались далеко за полночь. Утром прибираться было некогда да и не охота. Представляете в какой кавардак попадала Мария Александровна, приходя с работы. Не помню как она вышла из положения, но оргии наши ночные вскоре прекратились.

В доме у Коптевых увидел я впервые редкие для того времени вещи – полированную мебель, зеркало трельяж, радиолу на тонких ножках с кучей пластинок. То были милые песенки 60-х годов: «Под железный звон кольчуги», «Последняя электричка», «Черный кот», «Рулла». До сих пор я помню все их. Впрочем не я один, нет – нет да и запоют их современные исполнители попсы; видно когда уже и самим становится тошно от того что исполняют они изо дня в день – ни уму ни сердцу, ни богу свечка ни черту кочерга.

С Коптей мы учились играть в шахматы. Вначале мы не подозревая о таких тонкостях как шах и мат, добравшись до короля противника, попросту его рубили. Видно Вовка где то разузнал только как ходят различные фигуры. Однако в скором времени мы бились в шахматы уже по всем правилам.

Отец относился к нашим сражениям подозрительно, никак не мог поверить, что ребятишки смогли освоить такую умную игру. Ведь по шахматам проводились международные турниры, он слышал о знаменитых гроссмейстерах, людях несомненно великого ума; а тут мальчишки зеленые. Наконец сделал для себя вывод: « Наверное вы играете в какие то другие шахматы». – .Что ж, это было не далеко от истины.

С годами Владимир образумился, стал спокойным, флегматичным.

Племянники

Витька Мардышов, один из четверых детей моей сестры, горбатенькой Нины. У другой моей сестры Зины было два сына от разных мужей: Владимир Пашуков и Сергей Манагов . Племянники заменили мне несуществующих родных братьев.

Витька родился кругленьким, очень симпатичным, смуглым малышом, ко всему еще и кудрявым. Нина смеялась, что ей подменили сына в роддоме, подсунули какого то армяшку. Удивительно, но ни с Мардышовской ни с Санниковской стороны не было ни кого даже отдаленно на него похожего. Можно было заподозрить сестру мою в супружеской неверности если бы не то обстоятельство, что у Виктора в последствии родились три сына и все по внешним данным Мардышата, то есть не высоки ростом, худощавы, с волосами темно- русыми, с рыжинкой .

С раннего детства был Витька прижимистым и практичным. Посудите сами, пришел как то к моему отцу, было ему в ту пору лет 9 -10, и говорит: «Тятька , вот если бы ты мне подарил ягушку, я бы тебя век не забыл».– Заметьте, не велосипед, не мяч футбольный, а ягненка; для чего он ему запонадобился? И так во всем. По –настоящему его всегда интересовало только хозяйство, разная живность, сад и огород.

Сережка Манагов напротив считал себя парнем городским, и подобные вещи его не интересовали вовсе, в его мире не существовали. Городским Сережка был от природы – аккуратист, чуждый наших деревенских интересов. Характер в детстве имел упрямый и вредный. Потому часто возникали у нас конфликты, доходившие иной раз до драки. Я считал себя старшим по возрасту, как ни как разница почти в полгода, и практичным в житейских вопросах; он же не уступал мне из принципа. Физически он был меня сильнее, и ростом выше; справиться с ним я ни когда не мог.

Однажды собираясь с патцанами по черёмуху, не смогли мы с ним поделить эмалированный бидончик, а алюминиевый не устраивал ни меня ни его уж и не знаю по какой причине. Его попытка отнять желанную емкость силой не увенчалась успехом. Словесная перепалка так же не дала результата. Надо сказать, что весь конфликт развивался по мере продвижения нашего к колку «Черемухово», и достиг апогея на полпути. Патцаны, некоторые приняли мою сторону, а некоторые его, только подливали масла в огонь. Юк урезонивал меня: «Да отдай ты ему этот котелок . Чего ты в него вцепился ?»– Сашка Лунин наоборот возмущался поведением Сергея: «Во какой вредный, не все равно ему в какой бидончик ягоды брать».– Не добившись от меня ни какого толку, Сережа поставил свой бидончик на бережок Кулунды и преспокойно отправился домой. Я, заявив: «Черт с ним пусть стоит. Если украдут сам перед мамкой будешь оправдываться!»– продолжил путь в прежнем направлении. Но на обратном пути все же вынужден был подобрать этот несчастный сосуд, дабы не получить дома нагоняй.

Сережка не имел склонности ни к рыбалке, ни к охоте, ни к грибам – ягодам ; ходил с нами только за компанию. С возрастом все реже бывая в Баево, отвык вовсе от нашей вольной жизни, превратился действительно в городского мальчишку, то есть человека по нашим понятиям никчемного, ни на что не годного.

Мама его, а моя сестра Зина в деревню без подарков не приезжала. Конфетки, яблочки, колбасу везла в расчете на нас и Мардышовых. Нам с Сережкой везла одинаковые игрушки, что бы без обид. До сих пор помню пластиковые пистолеты, стрелявшие шариками диаметром сантиметра четыре; зеленые пластмассовые-же сабли в ножнах на ремешках. Ну и конечно из города везла дефицитную одежку, обувку. Вещи эти обрели ценность в то золотое времечко когда стали мы шляться с девчонками в центр на танцы и в кино. Нужно было соответствовать, выглядеть не хуже других. Мы научились драить туфли ( коры или корочки на нашем языке ) до зеркального блеска, наглаживать на брюках стрелочки так, что можно порезаться. Это Зина привезла мне и первую, едва вошедшую в моду, белую нейлоновую рубашку.

Сережка в своей Юрге занимался лыжным спортом, получил разряд третий юношеский что ли . Однажды во время зимних каникул отправились мы на «Бревенное», покататься на лыжах, попрыгать с трамплина. Сережка как раз гостил в Баево и пошел с нами. Я не утерпел похвалился успехами племянника, как оказалось преждевременно. «Сэр щас покажет класс, у него разряд по лыжам».– Заявление это у Сергея не вызвало ни какого энтузиазма, патцаны же подобрались; ни один не собирался уступить городскому, будь он хоть олимпийским чемпионом. До Бревенного километра три, идти пришлось по глубокому снегу и Сергей безнадежно отстал. Что то не ладилось у него с креплениями, палки оказались не по росту. – «Говорил разряд а сам отстал».– Озвучил кто-то общее мнение. -«Да там и лыжи другие и лыжня накатана».– Объяснял племянник.

«Трамплин» наш представлял собой небольшой бугорок меньше метра высотой. Однако на крутом спуске метров 50 длиной мы развивали приличную скорость и с «трамплина» метра два-три летели по воздуху, не забываемые ощущения.

С Мардышовыми жили мы на одной стороне улицы, через дом. Не было дня что бы не виделись, помогали друг другу при посадке и копке картошки, коллективно таскали наколотые дрова, иной раз и поливались сообща вначале у нас потом у них. Родители сообща метали сено и пр. Коллективно работать много веселее.

В свободное зимнее время после баньки родители любили постряпать пельмени, выпить и поиграть в шубу. Отец выигрывая шутил и хохотал от души. Если же проигрывал, начинал психовать и сердиться. Мама пыталась его урезонить: «Че ты корову что ли проиграл? Че ты злишься?!» – Иван Семенович азартный во всем и в игре то же, умел однако сдерживаться. Пили водочку и любимое отцом «красенькое», к большим праздникам гнали самогонку, делали настойки на черемухе, на рябине. Пили не много и не мало а, как выражался Левша, «средственно».

Однако, я забежал вперед. Пойдем по порядку.

Мы растем

Мир, освоенный нами, расширился на столько, что вышел за границы села. А знаем мы уже так много, что и не перескажешь.

На краю нашей улицы, считай уже за пределами села, располагается камышитовый завод, «Камышитово.» Это несколько прессов для производства камышитовых плит, столярка и пилорама. Да еще кузница на берегу речки. Территория огорожена дощатым забором. Забор тот местами накренился, а местами вовсе упал. Однако существует сторожка, где дежурит строгий сторож. В то время все были строгими и ответственными.

В одном месте у забора составлены в ряд старые списанные грузовики без колес, лежат в траве ржавые рамы, стоят полусгнившие фанерные кабины, крашеные зеленой краской. Середина лета. Ромашки, клевер, визиль и оржаник напёрли в пояс. Местами над разнотравьем этим возвышаются цветущие лопухи. Пробираемся к останкам машин. В некоторых кабинах сохранились рычаги, педали тормозов и сцепления, рулевые «баранки». На некоторых стоят ветровые стекла со стеклоподъемниками, зеркала. Рай для нас – патцанвы. Какое счастье – сидишь в кабине, на настоящей седушке, рулишь настоящим рулем, жмешь на педали. Это вам не песочек возить игрушечными машинками.

–А это что за кнопка?

–А это, смотри вытягивается.

– Да, это подсос.

–Зачем?

– Чтобы мотор сильнее работал когда тяжело.

– А это?

– Это поворотники.

– Здоровско!

–Дай я на твоей порулю!

–Че тебе своей мало?!

–В моей руля – то нету!

–Ха, ну так едь без руля, куда ни будь да приедешь.

Само собой мы, забыв о договоре не шуметь, орем уже во всю ивановскую, хохочем и бесимся. Вдруг, как черт из бутылки, появляется сердитый сторож. Ну что ты будешь делать? Не вступая в спор, ретируемся с территории. Приходится двигать домой.

– Ну вот, говорили же, что надо тише. Дак нет разорались.

– Да кто орал-то? Ты Сашка и орал больше всех.

–Я?! Да я вообще молчал!

Потихоньку подвигаемся к дому, как положено, с шутками, криком и гамом. Да и время уже позднее, родители поди нас потеряли.

Сашка младший из братиков Луниных. Колька старше брата на год, но ниже ростом и слабее физически, непоседа и шкода – шило в заднице. Сашка же спокойный, рассудительный и покладистый . Все мы, кроме Когти, худющие – где голова пролезет там и весь пройдешь. Братики не исключение – худенькие и глазастые. Отец их, Анатолий Кузьмич, работает в милиции секретарем, имеет солидный живот . Мама, Лидия Григорьевна – женщина высокая, статная, с лицом белым и чистым. Тоже не простая крестьянка – работает начальницей на хлеб.заводе.