– Это ты, Алекс?
– А тебе что, звонят и другие мужчины?
– А почему бы и нет? – смеялась она. – Они мне целыми днями звонят. Поэтому ты, наверное, и не смог дозвониться ко мне весь месяц.
– Ты говоришь ужасные вещи, – отвечал я в том же тоне. – Что с тобой?
– Ничего. Просто мне весело, когда звонят.
– Понимаю. Что ты сейчас делаешь?
– Поливаю моих любимцев внизу.
– И что же они?
– Думаю, им это нравится. Только с одним неблагополучно.
– Кто это?
– Карликовая чинара, что Брауны подарили мне на Рождество. Понимаешь, все тянутся к свету, а она все назад, в темноту. Нижние ветки совсем засохли… Ты слушаешь?
Я молчал.
– Алекс!…
Но я уже оправился. Я сказал:
– Быть может, деревцу там душно? Почему не переставишь его в гостиную? Впрочем, тебе виднее. Так что ты хотела сказать?
– Сейчас, только обещай не сердиться!
– Разве я когда-нибудь на тебя сердился? Салли чуть помедлила. Потом робко спросила:
– Послушай, Алекс, почему ты не позвонишь отцу?
– Дорогая миссис Беркли, – отвечал я, – ваш супруг грубый, несдержанный человек, и у меня нет ни малейшей охоты с ним разговаривать.
– Перестань! Он тебе отец. К тому же он сам страдает от всего этого.
– Пусть тогда и позвонит!
– Он звонил, но ты ему не ответил.
– Не ответил, потому что не хотел нарваться на дерзости.
Но Салли не слушала меня.
– Алекс, сделай это для меня, понимаешь?
– Не понимаю.
– Неправда! Ты знаешь, как мне здесь одиноко.
– Надо было думать об этом раньше!
Удар пришелся в цель. В трубке повисло молчание, а затем Салли заторопилась:
– Хорошо, хорошо, мне нужно бежать. До свидания, Алекс! – И повесила трубку.
А я сидел, чувствуя, что на лице у меня застыла бессмысленная улыбка. Я поспешно сбросил ее и медленно поднес трубку к уху. Звуков не было, но в многомильной сети проводов запуталось далекое эхо.
Я стал лихорадочно накручивать ее номер: раз, другой, третий… Никто не подходил к аппарату.
«Ну и не надо! – подумал я. – Женские капризы! Чуть не по-нашему, так сразу охи и ахи! Хорошо вам поливать цветы и пальмочки! Карликовая чинара!… Даже смешно от этих сантиментов! Но я не марионетка и командовать собой не позволю!»
Через полчаса я звонил отцу на службу.
***
Мои отношения с новым начальником с первых же дней стали складываться неблагополучно. Как-то утром, опоздав на службу, я нашел у себя на столе записку – Эд просил зайти к нему.
Когда я его увидел, он что-то писал. Едва взглянув на меня, он жестом пригласил меня сесть, а сам продолжал писать. Это была необычная манера поведения, и я ощутил раздражение. Я спросил:
– Может быть, зайти позднее?
Эд оторвался от стола.
– Нет, ничего… я кончил. – Глаза его смотрели недружелюбно. Он чуть помедлил, затем прибавил: – Я в ваше отсутствие копался у вас в папке и не мог найти бюджета по одному проекту. – Он взял со стола толстую голубую папку, которую я тотчас узнал, и протянул мне.
Я, не задумываясь, отвернул корешок и, перелистав три страницы, положил папку перед боссом.
– Вот он, бюджет!
– Бюджетную отчетность полагается держать в отделе оборудования.
– Это сделано для облегчения справок, – не сдавался я.
Эд захлопнул папку и подвинул ко мне.
– Приведите ее в порядок и принесите! – закончил он скоропалительно и окунулся в бумаги.
Едва сдержавшись, я поднялся и вышел. Потом он приставал ко мне еще не раз, и все с пустяками. Однажды я даже вспылил:
– Моя работа в отделе всегда находила должную оценку. Если вы… – А он уж сообразил, что перегнул палку, и примирительно сказал:
– Что вы, я это только в интересах отдела.
Но в душе он затаил против меня злое чувство. Оно проявлялось в различных формах – в мелких придирках, в докучливых поправках на полях моих письменных докладов, в плохо разыгранном недоумении по поводу моих высказываний. Или же на совещании, опросив всех, он под конец обращался ко мне, а затем, прервав меня на полуслове, демонстративно подводил итоги обсуждения, полностью игнорируя сказанное мной.