Ариэль Шарон. Война и жизнь израильского премьер-министра

Ариэль Шарон. Война и жизнь израильского премьер-министра
Петр Ефимович Люкимсон

Петр Люкимсон – известный израильский журналист и писатель, автор многочисленных сенсационных журналистских расследований, в том числе в области политики.

Он не раз подвергал А.Шарона резкой критике, что не помешало ему сохранить объективность и беспристрастность в отношении одного из самых крупных и противоречивых политиков в истории Ближнего Востока XX века. Через наполненную страстями и неожиданными поворотами жизнь Ариэля Шарона раскрывается драматическая судьба Израиля и всего Ближневосточного региона. Вместе с героем книги вы пройдете путь от солдата до генерала; от рядового депутата парламента до премьер-министра страны; не раз взглянете в лицо смертельной опасности, вкусите сладость славы и горечь опалы и заглянете в потаенные кулуары израильской политики.

Петр Люкимсон

Ариэль Шарон. Война и жизнь израильского премьер-министра

Автор проекта: Виталий Кабаков

Консультанты: Давид Шехтер, Алла Никитина

Часть первая. Солдат

Глава 1. Родом из России

Погожим апрельским днем 2004 года премьер-министр Ариэль Шарон в своем рабочем кабинете обсуждал с министром просвещения Лимор Ливнат подготовленную ее министерством реформу израильской системы образования. Основные принципы реформы уже были опубликованы во всех газетах, немедленно вызвав бурную дискуссию в обществе. Страна раскололась на два приблизительно равных лагеря: если одни горячо поддерживали предлагаемые минпросом нововведения, то другие были убеждены, что эта реформа лишь ухудшит и без того весьма проблематичное положение дел в израильской школе. Но окончательное решение о судьбе школьной реформы должно было принять правительство, и накануне заседания по этому вопросу Ариэль Шарон и захотел встретиться с Лимор Ливнат, чтобы еще раз, самым внимательным образом ознакомиться с ее планом.

Разговор между премьером и главой министерства просвещения был в самом разгаре, когда в кабинете появился секретарь правительства Исраэль Маймон.

– Президент Путин уже на линии, – сообщил Маймон. – Вы можете с ним говорить…

– Я уже выхожу, господин премьер! – сказала Лимор Ливнат, поспешно собирая разложенные на столе таблицы и диаграммы – она прекрасно понимала, что есть разговоры, которые не положено слышать даже министрам ее уровня.

– Сиди, сиди! – отмахнулся Шарон, подходя к столу. – Ты все равно не поймешь ни слова – мы будем говорить по-русски!..

В том, что Ариэль Шарон прекрасно понимал русскую речь, а при необходимости, хоть и с усилием, говорил на русском языке, не было ничего удивительного. На этом языке говорили его родители и их друзья. На нем проходили часто устраивавшиеся в его родительском доме литературные вечера. Сами корни его родословного древа, как, впрочем, и всех других премьер-министров Израиля, уходят в российскую землю, и Шарон не раз не без гордости говорил о своей неразрывной связи с великой русской культурой, а при случае любил блеснуть блестящим знанием русской истории.

Правда, следует помнить, что под "Россией" в Израиле до сих пор принято понимать всю территорию бывшей Российской империи, или, по меньшей мере, Советского Союза.

Дед Ариэля Шарона по отцовской линии Мордехай Шейнерман родился и большую часть своей жизни прожил в Брест-Литовске. Будучи убежденным сионистом, сторонником возвращения евреев на их историческую родину, в землю Израиля, Мордехай Шейнерман вместе со своим близким другом Зеэвом Бегиным (отцом будущего премьер-министра Израиля Менахема Бегина) участвовал в начале 1900-х годов в создании городского отделения сионистской организации. Затем вместе они стали депутатами первых сионистских конгрессов и. наконец, вместе сломали дверь в городской синагоге, когда ее раввин отказался прочесть поминальную молитву по основателю политического сионизма Теодору Герцлю.

В 1910 году Мордехай Шейнерман решил претворить свою мечту в действительность и вместе со своей семьей отправился в Палестину. Спустя несколько месяцев после приезда ему удалось устроиться учителем в Реховоте – тогда небольшом поселке, расположенном к югу от Яффо. Однако учительского жалования катастрофически не хватало, семья Шейнерманов голодала и, спустя два года, Мордехай решил вернуться в Россию – как он сам говорил, "на время", чтобы лучше подготовиться к суровым условиям жизни на земле предков и в следующий раз вернуться в Эрец-Исраэль

уже навсегда.

Самым большим ударом решение об отъезде из Палестины стало для юного сына Мордехая Шейнермана – Самуила. Стоя на отплывающем к российским берегам корабле, мальчик неотрывно смотрел на исчезающие вдали белые строения яффского порта и, когда они окончательно скрылись из глаз, дал себе клятву, что независимо от того, сдержит отец свое слово или нет, он рано или поздно снова ступит на ту единственную землю, которую он считал для себя родной.

В 1914 году разразилась Первая мировая война, фронт все ближе и ближе подходил к Брест-Литовску, и, следуя указу о выселении евреев из прифронтовой полосы, Мордехай Шейнерман покинул город и стал искать более спокойное место для жительства. В конце концов, после нескольких месяцев странствий семья Шейнерманов осела в Тифлисе. Будучи широко образованным человеком, Мордехай Шейнерман сумел привить любовь к учебе и дать хорошее образование и всем своим детям. Полученное дома образование позволило молодому Самуилу Шейнерману без труда поступить в Тифлисский университет.

То, что этот утонченный юноша "из хорошей еврейской семьи" выбрал сельскохозяйственный факультет, удивило многих его родственников, но сам Самуил Шейнерман ни на минуту не сомневался в правильности своего выбора: он был убежден, что обживающим заново свою родину евреям будут нужны хорошие агрономы, и сама жизнь впоследствии подтвердила справедливость этого его выбора.

В коридорах Тифлисского университета Самуил Шейнерман и столкнулся однажды со студенткой четвертого курса медицинского факультета, дочерью богатого купца из Могилева Верочкой (Дворой) Шнейеровой. В романах в таких случаях принято писать: "это была любовь с первого взгляда". Но что поделаешь, если это и в самом деле была любовь с первого взгляда – с того дня Шейнерман и Шнейерова стали неразлучны, о чем сразу же стали шептать и в университете, и в кругах еврейской молодежи Тифлиса.

У молодых людей и в самом деле было много общего – оба любили классическую русскую поэзию и могли часами читать другу другу стихи Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Блока и находившегося на пике своей славы поэта-хулигана Сергея Есенина. Оба музицировали – Вера играла на рояли, а Самуил был душой созданного им студенческого струнного оркестра. Вдобавок ко всему, он увлекался живописью и писал совсем недурственные пейзажи с натуры.

Единственное, в чем они совершенно не сходились, были политические взгляды: если Самуил Шейнерман был убежденным сионистом, то Вера Шнейерова уже попала под влияние социалистов и откровенно симпатизировала большевикам и эсерам. Самуил Шейнерман отнюдь не видел в этом какого-то препятствия для их брака: он был уверен, что рано или поздно сумеет привить своей любимой "правильные" взгляды на жизнь. Ну, а Вера Шнейерова, слушая, как Самуил страстно расписывает ей будущие перспективы их жизни в Палестине, куда они уедут сразу после окончания университета, думала про себя, что со временем ее Шмулик успокоится, повзрослеет и поймет всю наивность своих юношеских идеалов.

Только одно омрачало их счастье: отец Веры был категорически против выбора дочери и даже не явился на их "хупу" – церемонию венчания – в синагоге.

В начале 1921 года, когда Красная армия вошла в Грузию, Самуил начал вновь убеждать жену как можно скорее покинуть Тифлис и уехать в Палестину. Вера, которой оставался всего год до получения диплома врача, никуда не хотела уезжать, поначалу категорически отказывалась понимать такую настойчивость мужа.

– Я не понимаю, зачем мы должны куда-то ехать, чтобы чувствовать себя дома? – говорила она. – И в конце концов почему ты так боишься коммунистов?! Если они придут к власти, то все – и евреи, и русские, и грузины – получат равные права и будут строить новое общество!

– Вот только мне в этом обществе места не будет! – с иронической усмешкой отвечал ей Самуил. – Если ты слышала, в Москве ЧК расстреляла всех сионистов…

Конец этим бесконечным спорам между молодыми супругами был положен апрельским вечером 1921 года. Самуил Шейнерман намеревался пойти на собрание местных сионистов, проходившее обычно в одном из городских клубов. Так получилось, что в тот вечер он задержался на лекции в университете и опоздал к началу собрания. Шейнерман подошел к зданию клуба как раз в тот самый момент, когда красноармейцы выводили из дверей арестованных ими членов сионистского кружка

. Почти бегом Самуил вернулся домой, рассказал Вере о случившемся и велел собирать вещи. Сам он из всех своих личных вещей положил в чемодан только две – скрипку и булатный кинжал в резных ножнах работы кубачинских мастеров.

В ту же ночь Шейнерманы выехали на поезде в Баку, оттуда добрались до Турции, и в Стамбуле сели на пароход, который должен был их доставить к берегам Палестины.

Все время плавания Веру непрерывно тошнило, но причиной ее плохого настроения была отнюдь не морская болезнь – она лишь усугубляла его. Вера пребывала в самом мрачном расположении духа и непрестанно твердила о том, что она не понимает, зачем им стоило так поспешно покидать Россию, бросать учебу и налаженную жизнь. А Самуил, напротив, лучился оптимизмом.

– Вот увидишь, – горячо говорил он жене, – мы будем там по-настоящему счастливы – ведь мы будем жить на своей земле. Для начала я закончу учебу, затем мы обустроимся в каком-нибудь поселке, возьмем участок земли, чтобы построить дом. Потом я начну работать агрономом, помогать евреям правильно, по научному, обрабатывать землю, а ты закончишь учебу и станешь врачом. Я уверен, ты будешь самым лучшим врачом ишува!

При этом он и не подозревал, насколько несбыточны эти планы – в тогдашней Палестине еще не было ни одного университета и учиться на врача там было попросту негде.

Лишь в феврале 1922 года Самуил и Вера Шейнерман вместе с еще несколькими десятками новых репатриантов сошли на берег в яффском порту.

Вскоре Самуил, реализуя первую часть своего жизненного плана, продолжил учебу на агронома в сельскохозяйственной школе "Микве Исраэль". В течение года, который потребовался ему для получения диплома, молодая семья едва сводила концы с концами, нередко и попросту голодала. Если Самуила в такие дни одолевала хандра, и он ходил по дому мрачнее тучи, то Вера, напротив, неожиданно стоически переносила все испытания. Она не только ни разу в чем-либо не упрекнула мужа, но и, наоборот, пыталась всячески поддержать его, напоминая Самуилу его собственные слова о том, как здорово они заживут, как только он станет агрономом.

Наконец, пришел день, когда выпускникам школы "Микве Исраэль" 1923 года торжественно вручили дипломы и пожелали успехов на профессиональном поприще. Агрономы действительно были нужны во многих местах тогдашней Палестины, но когда Самуилу Шейнерману предложили работу в кибуце, он наотрез отказался. Он прекрасно сознавал, какую огромную роль играют кибуцы в освоении и закреплении евреев на их исконных землях, но жизнь в сельскохозяйственной коммуне с ее одержимыми коммунистическими идеями обитателями, с общей прачечной, столовой и баней, с равным распределением доходов и прочими прелестями коммунально-коммунистического быта была совсем не для него. Денег же для того, чтобы купить участок земли и построить дом, у Шейнерманов не было. Конечно, можно было бы написать унизительное письмо с просьбой о помощи отцу Веры, но эту мысль супруги отвергли почти сразу же, как только она у них появилась.

В результате у Шейнерманов не осталось никакого иного выхода, кроме как принять предложение руководства ишува и направиться в долину Шарон – в расположенный в 30 километрах от стремительно превращавшегося в большой, современный город Тель-Авива и в 4 километрах от нового поселения Кфар-Саба (что в переводе с иврита означает "деревня дедушки") поселок Кфар-Малал.

– Всего тридцать километров от Тель-Авива – это же ерунда! – убеждал Веру, и – может быть, прежде всего – самого себя Самуил Шейнерман. – Мы с тобой, как минимум, раз в месяц будем ездить в Тель-Авив. Будем регулярно посещать театр, до спектакля прогуляемся по городу, потом посидим в кафе… А там, глядишь, в новом университете в Иерусалиме откроется медицинский факультет и ты сможешь закончить образование!

Но чем дольше тащилась телега по бездорожью вдоль выжженной солнцем пустынной земли, тем больше Вера Шейнерман понимала, что ее муж тешит себя очередными иллюзиями: тридцать километров в этих краях были дистанцией поистине гигантского размера – выехав из Тель-Авива в полдень, Шейнерманы добрались до места только к вечеру.

Кфар-Малал оказался крошечным поселком, в котором жило всего несколько десятков семей, вдобавок ко всему окруженный со всех сторон арабскими деревнями. Назван он был так по инициалам одного из провозвестников сионистского движения Моше-Лейба Лиленблюма.

Рассказ секретаря поселка о том, что его жители однажды уже пережили погром, который устроили соседи арабы и в ходе которого было убито несколько человек, оптимизма не прибавил.

Но по-настоящему у Шейнерманов испортилось настроение, когда тот же секретарь секретарь показал выделенный им участок земли. Расположенный в ложбине между двумя холмами, он представлял собой несколько десятин высохшей, усеянной камнями почвы и вдобавок ко всему был расположен в нескольких километрах от ближайшего колодца. Любой опытный крестьянин, бросив взгляд на эту землю, сказал бы, что на ней не могут расти даже сорняки. Но Самуил Шейнерман был человеком упрямым. К тому же он верил, что Эрец Исраэль – древняя земля Израиля – лишь выглядит бесплодной, отказываясь что-либо рожать для тех, кто пришел на нее как завоеватель. Однако стоит только вернуться ее прежним хозяевам, и она снова превратиться в ту самую землю, текущую молоком и медом, о которой говорится в Библии. И на следующее утро Вера и Самуил Шейнерманы вышли на свой участок убирать лежащие на нем мириады мелких и крупных камней. После того, как земля была очищена от камней и проведены все необходимые ирригационные работы, Шейнерман посадил на своем участке невиданные прежде в Палестине мандарины и авокадо, семена которых он выписал из-за границы. Спустя еще несколько лет на месте каменистой пустыни стараниями Шейнерманов расцвел прекрасный сад, в котором, помимо мандаринов и авокадо, росли еще и апельсины с бананами.

Свой первый дом в Кфар-Малал Шейнерманы тоже построили своими собственными руками из собранных в округе досок. Строители они были, мягко говоря, неважные, и потому на самом деле это был, скорее, не дом, а обыкновенный сарай, разделенный дощатыми перегородками на две комнаты и кухню. Зимой это строение ходило ходуном от сильного ветра, и, подставляя ведра под текущую с потолка дождевую воду, Вера одновременно следила за тем, как качаются потолочные балки – чтобы вовремя выбежать наружу, если они вдруг рухнут…

В этом доме и родилась в 1926 году старшая дочь Шейнерманов Иегудит, которую все звали просто Дита. И именно из него 26 февраля 1928 года Самуил Шейнерман отвез жену в находившийся в Кфар-Сабе роддом.

– Поздравляю, у вас мальчик! – сказала акушерка, вынося к ожидавшему на крыльце роддома отцу новорожденного.

– Очень здоровый, упитанный мальчик! – добавила она. – И слышите, как он ревет?! На всю улицу! Настоящий лев! Так и назовите его: Арье – "лев"!

– Тогда уж не просто Арье, а Ариэль – "божественный лев"! – ответил Самуил принимая у нее ребенка.

Над всем округом ха-Шарон в этот час шел метеоритный дождь.