Полицейские хитро переглянулись. В их глазах до сих пор маячила картинка нанесенных мной «легких телесных повреждений», сделавших сестренку всех румяней и краснее. Машка оказалась рядом, и я толкнул ее локтем – легонько, чтобы органы правопорядка вновь не вспомнили об обязанностях:
– Слыхала?
– Пусть забирают, я согласная.
– А маме что сказать?
– Пала смертью храбрых в борьбе с внутренними органами.
– Тогда мама подключит внешние.
– Но ты меня защитишь?
– Тогда папа отвоспитает твои внешние органы похлеще моего, и уже никто не поможет, потому что от папы защиты нет, кроме баллистической ракеты прямого наведения с противолобной боеголовкой из чугуна. У тебя есть такие?
– Как говорит тетя Вера, которая работает в магазине, «были, но только что кончились». Неужели все так плохо?
– Еще хуже.
– Что же делать? Молчи, я знаю, ты мне все детство твердил ответ на этот сакраментальный вопрос: снять штаны и бегать. Молодые люди в форме, как мне почему-то кажется, не возразят против такого решения проблемы, хотя форма на молодых людях обяжет их прекратить нарушение общественного порядка. Форма и содержание вступят в противоречие, наступит аннигиляция, и на месте хороших с виду людей возникнет черная дыра. Обидно, правда?
Сержант с улыбкой покачал головой, мне в руку вернулись документы:
– Алексантий Егорович, вы очень терпеливый человек. На вашем месте я бы сделал уже много большее, чем «легкие телесные», и статья, боюсь, была бы другая. Но постарайтесь сдерживаться и в дальнейшем, иначе внутренним органам придется забрать для воспитания вас. Всего хорошего.
Маша с удивлением проследила за исчезновением полиции.
– Санька, а ты бы меня отдал?
– Легко. Невоспитанным девочкам туда и дорога.
– Туда – куда?
Сестренке удалось меня смутить.
– Ну… во внутренние органы.
– Что-то путаешь. Это внешним органам дорога во внутренние органы невоспитанных девочек.
– Хочешь стать еще румяней и милее? – У меня снова руки зачесались. – Могу устроить.
– Тогда эти бравые полиционеры вернутся, и ты отправишься туда, где некоторых мужчин, бывает, тоже превращают в невоспитанных девочек.
– Теперь я буду умнее, следующее воспитание проведу в глухом мечте, а труп спрячу.
Машенька со вздохом поджала губки:
– Кроме шуток: зря я за тебя заступилась. Посидел бы пятнадцать суток в тюрьме за избиение несовершеннолетней, вот это было бы воспитание.
– Пятнадцать суток сидят в камере предварительного заключения, сокращенно КПЗ, а в тюрьме – годами. По предъявленной статье меня выпустили бы перед пенсией.
– Это еще лучше. Никогда не поднял бы на меня руку. Просто не смог бы от старости.
– Ты так меня не любишь?
– А за что тебя любить? За то, что бьешь?
– Говорят: «Бьет, значит, любит». Брат тебя любит, сестра.
– Вот подрасту, силенок наберусь для отпора, и тоже тебя полюблю.
Привычная юморная перепалка вернула мир в души, и мы под ручку зашагали дальше.
В отличие от женских шопингов с их бесконечными прикидками и приглядками, я заставил Машу покупать то, что приглянулось, сразу же, а стандартное, где не требовалось примерок, брал сам, не спрашивая, нравится или нет. Машка не сопротивлялась, убедившись в бесполезности возражений. Примерно через четыре часа хождений мы обросли пакетами, как по весне деревья листвой. Руки грозились оторваться. Я направился к остановке автобуса:
– Поехали домой, разгрузимся. Все основное купили, после обеда смогу тебе город показать.
– Езжай, а я сама погуляю и посмотрю. Есть не хочется, хотя твоя чо… – Машка плутовски сощурилась, – чопорная подружка очень вкусно готовит. Вечером отъемся за весь день.
Переубедить было невозможно, а применить силу мешали пакеты. Мы разошлись с обещанием, что если Машка заблудится или что-то случиться, она мне позвонит.
До вечера я сам дважды звонил узнать, как дела. Ничего не случилось, она гуляла, настроение у нее было отличное. У нее-то отличное, а я чувствовал себя матерью, отправившей дитя в темный лес. В сказке про Красную Шапочку на месте дровосеков я бы, следующим после волка, зарубил сбрендившую мамашу, которая настолько не любит дочь.
Вернулась Машка довольная, порозовевшая и голодная до чертиков. Пока Хадя накладывала в тарелки, сестренка – ну, вся в родительницу – как бы «вспомнила»:
– Мама сказала, что если будешь упорствовать в размещении меня в ущерб вашим отношениям, то сразу набирать ее и передать телефон тебе для выговора. Значит, сегодня я сплю на кухне.
– А вчера насчет маминых слов почему промолчала?
– Хотелось побыть наедине с твоей девушкой. Теперь любопытство удовлетворено, смогу уснуть спокойно.
Пока Хадя возилась на кухне, сестренка весла себя странно – сидела как на иголках. Чувствовалось, что она нервничает, с каждой минутой все сильнее. Машку постоянно тянуло к окошкам, глаза то и дело косились на телефон. Наконец, она позвонила куда-то сама.
– Не отвечает. Саня, поможешь? Нужно во двор сходить.
Я сложил руки на груди.
– Рассказывай.
Машка смутилась, взгляд превратился в таракана и попытался уползти в щель под плинтусом.
– Захар тоже в городе, мы договорились, чтобы он ждал на улице. Но он не звонит, а телефон выключен.
– Телефон заряжать нужно, конспираторы, тогда в глупую ситуацию не попадете. Ну, пошли, Джульетта, искать твоего Ромео.
Захар нашелся на детской площадке, куртка оказалась порванной, нос в крови.
– Телефон украли, – сообщил он, слегка гундося.