Выпущенная на свободу, моя Оксанка десантировалась с двухметровой высотищи.
Ужасный вихрь опять подхватил меня и бросил под самый-самый потолок:
– Волчонок, бл..дь! Щас я, бл..дь, тебя!
Но ударить гестаповка не успела.
Дёрнувшись, она завопила:
– Ай, бл..дь! Ай! Ай!
Моя Оксанка! Она впилась маленькими острыми зубками в жирную рыхлую ляжку воспитательницы.
Рёв злобного страшного рыкающего Минотавра хлестнул по узкому грязному коридору.
Дикий ужас разметал маленьких детдомовцев по щелям.
Гестаповка-«мама», продолжая дико реветь и материться, с трудом оторвала Оксанку от своей жирной вонючей ноги.
– Щас, бл..дь! – рыкнула она, хватая девчушку.
Держа нас за шиворот, на вытянутых толстых руках, домомучительница лягнула копытом дверь актового зала.
Швырнула нас на пол. Грозно рыкнула:
– Сидеть, бл..дь! Карцер, бл..дь!
Щёлкнул замок. Время остановилось.
Но тишины не было. Динамик громкоговорителя, устроенный под потолком, издавал бравурные торжествующие звуки. И радостный советский человек ликовал, радовался свободной советской жизни:
– Ширр-ррока страна моя ррродная,
Много в ней лесов, полей и р-р-р-ек.
Я другой такой страны не знаю-ю,
Где так во-о-ольно дышит челове-е-е-к!
Обняв мою милую подружку, я слушал стук её маленького смелого сердечка. И строил планы побега.
Когда слёзы перестали капать из прелестных голубых глаз моей Джульетты, я подошёл к окну.
Ага! На уровне нашего второго этажа – толстая ветка дерева!
Я дёрнул шпингалет:
– Оксанка! Сможешь на ветку прыгнуть?
Девчушка испуганно глянула вниз. И замотала головой.
Но уже через секунду решительно шепнула:
– Прыгну!
Первым на ветке оказался я. Вытянув руку, почти дотронулся до милой Оксанки:
– Руку! Я помогу!
Яблоньку, спасшую нас, поблагодарить мы не успели.
Треща раздавленными кустами, навстречу нам, тяжело грохоча танковыми гусеницами, выползло чудище воспитательницы:
– Попались, суки! Бляденыши, бл..дь! От меня не убежишь, сука, бл..дь!
Оказавшись на двухметровой высоте, мы плавно перелетели в мрачную темницу дровяного сарая. Щёлкнул засов:
– Карцер, бл..дь!
Я обнял свою милую Джульетту, слушая стук маленького храброго сердечка. И думал о побеге.
Часа два я бродил по чёрному сараю, выискивая слабые места.
Их, этих мест, в карцере не было.
Мы сидели и скрипели злыми своими зубками. Выхода из тяжкого плена не виделось!
И тут из-за двери послышался родной такой шепот:
– Петро! Ты здесь?
Я подскочил от неожиданности:
– Мама! Милая мама!
Не может быть! Откуда она здесь, в двухстах километрах от Островской?
Месяц назад там, в станице, организовалось сборище. На нём какие-то грубые оручие тётки постановили отобрать меня у мамы. И сдать отцу. Но так как бабка была категорически против меня, отец направил меня в детский дом.
Здесь мне не понравилось!
А кому понравится злобный рёв грубой толстой гестаповки?
Вот и решил я бежать. Совместно с Оксаной.
Побег не удался.
И вот оно, спасение! Мама, милая мама!