Так это было

Однажды, в Запорожье мы долго спорили с председателем совнархоза товарищем Подгайцом по поводу целесообразности демонтажа котлов с силикатного завода (возле днепровской пристани) и мелитопольской мельницы Абрамсона и др. Но, в конце концов, эти котлы нам отдали и здесь, видимо, главную роль сыграли не столько мои доводы, сколько та же надпись "Ударное Донбасса". Настолько велико было понимание коммунистом Подгайцом своей личной ответственности за судьбу страны, желание исполнить директиву Ленина, пользовавшегося у нас всех безграничным уважением и авторитетом.

Что касается сомнений относительно моей инженерной эрудиции, то они разрешились очень просто. Оказалось, что товарищ Подгаец и его сотрудники по совнархозу имели образование не выше моего, а в своей практической деятельности руководствовались, прежде всего, классовым сознанием, коммунистическим долгом перед партией и советской властью, а также полным отказом от личных интересов, удобств и амбиций. Тогда этого было достаточно.

Вспоминая 1921–22 г.г., затрудняюсь сказать, что было труднее: воевать с белогвардейцами на фронтах гражданской войны или восстанавливать народное хозяйство Украины в условиях разрухи, саботажа и нападений вооруженных банд. Банды Махно и другие, действовавшие в районах городов Бахмут (Артемовск), Яма, Лиман, Славянск понимали значение Донбасса и, зная, что без угля восстановление промышленности невозможно, стремились сорвать эту работу, посеять панику.

Банды были трудноуловимы и пользовались поддержкой кулаков. Днем бандиты прятались в деревенских домах под личиной мирных крестьян, а ночью нападали на представителей партии и советской власти в деревнях и поселках, убивая и мучая практически беззащитных людей.

Особенно доставалось тем, кто, выполняя задания партии, уезжал на хлебозаготовки. Не мало из них возвращались обратно на подводах со звездой вырезанной на груди или с разрезанным животом, наполненным пшеницей, к которому была приколота записка: – "Хлебозаготовки выполнены!".

Поэтому часто коммунисты, занимаясь днем выполнением своих прямых обязанностей, ночью с оружием в руках объединялись в отряды, отстаивающие города и предприятия от бандитских нападений. Среди них можно было встретить и рядового рабочего, и секретаря губкома, без всяких различий. А на утро после бессонной ночи предстоял новый рабочий день.

Так восстанавливалось народное хозяйство страны, и укреплялась советская власть. В 1922 году после решения задачи восстановления котлохозяйства в Донбассе наш поезд был расформирован, и я попросил разрешения вернуться на родину в город Запорожье, где приступил к работе на строительстве госпиталя в качестве слесаря-водопроводчика.

Но долго мне там работать не пришлось. Месяца через три меня избрали председателем районного профсоюзного комитета рабочих-строителей города Запорожья. Надо сказать, что это был год организации профсоюзов, на которые в то время возлагались большие и сложные задачи.

Дело в том, что в период НЭП, а получили развитие частные предприятия, с присущими им махинациями и скрытой эксплуатацией рабочих. Причем особенно много хлопот доставляли не столько зарегистрированные предприятия, сколько, так называемые, "артельщики".

Артельщик имел обычно большую окладистую бороду, хорошо владел своей профессией, был умен, хитер и прекрасно разбирался в расчетах. Артель он собирал из своих земляков, живущих с ним в одной деревне или по соседству. Его целью была нажива за счет удачного заключения сделки с администрацией и присвоение части зарплаты членов артели, которое он осуществлял разными способами. Питание артели и жилье также организовывал артельщик, снимая по дешевке нежилое помещение, а для приготовления пищи нанимали женщину. Она готовила обед, обычно состоящий из борща, каши и мяса. То же ели по утрам и вечерам, только из одного блюда. Эта женщина должна была также стирать белье и убирать помещение.

Продукты питания артельщик, с целью экономии, приобретал похуже и подешевле, а часть денег присваивал. Зарплату артели администрация обязана была выплачивать артельщику, а он уже сам делил ее между членами артели в зависимости от выработки каждого, оставляя себе львиную долю. Короче говоря, артельщика можно было сравнить с кулаком-мироедом со всеми присущими ему повадками.

Если борьба с городскими частными предпринимателями не всегда была легкой, то с артельщиками она усложнялась тем, что все члены артели зачастую были связаны друг с другом родственными узами, и боялись мести артельщика после окончания сезона и возвращения в родную деревню. Поэтому они скрывали все проделки и злоупотребления своего земляка и считали его благодетелем, который о них заботится, поит и кормит.

Получалось так, что, несмотря на победу советской власти, никаких изменений не произошло, и в артелях продолжалась эксплуатация рабочего человека. Поэтому борьба с артельщиками – мироедами, разоблачение их сущности считалось в то время одной из главных задач молодых профсоюзов.

При каждом приезде артелей на строительство мы направляли в них лучших агитаторов, которые вели разъяснительную работу на живых примерах, устанавливали связь между деревней и сельской властью. В результате такой кропотливой работы в течение 2–3 лет удалось создать нормальную обстановку, при которой каждому члену артели заработок стал вручаться непосредственно, а не через артельщика. И когда такой работник убеждался в том, что заработок возрастал в 1,5–2 раза выше того, который выдавал ему артельщик. Это было лучшей агитацией за советскую власть.

На заседаниях запорожского комитета профсоюзов строителей мы рассматривали такие вопросы, как укрепление государственных предприятий, устройство быта рабочих, предоставление жилья в домах, принадлежащих буржуазии, направление на учебу в ВУЗы и на рабфаки преимущественно рабочих, направление на курорты по бесплатным путевкам, ликвидация безработицы, организация политико-воспитательной и культурно-просветительной работы и многие другие. Все решения комитета профсоюза строго выполнялись администрацией, и профкомы пользовались большим авторитетом у рабочих.

Во время работы в комитете профсоюза строителей меня избрали одновременно секретарем парторганизации строителей и секретарем окружного отдела союза строителей Запорожья. Такое совмещение обязанностей в то время было принято, так как партийных кадров не хватало. Так продолжалось до 1929 года, когда окружком партии счел нужным поручить мне руководство хозяйственным предприятием, но об этом несколько позже.

Работа, проводимая профсоюзами в артелях, имела большое значение, не только потому, что была направлена на защиту прав трудящихся против эксплуатации, но и потому, что способствовала становлению государственного сектора в строительстве.

Строительные рабочие из сезонных, отходников начинали переходить на оседлый образ жизни. Вместо артельщиков появились свои десятники из рабочих. Строительство из сезонного промысла начинало превращаться в отрасль промышленности. Стояла задача дальнейшего укрепления государственного сектора в строительстве, вытеснения из него частных подрядчиков, не в меру расплодившихся в условиях НЭП, а и проявлявших немалую изворотливость. Выступая на торгах, где сдавались подряды на строительство государственных объектов, частный подрядчик, как правило, предлагал более низкую сметную стоимость, чем могли допустить государственные предприятия. Это объяснялось тем, что последние, обычно располагали более громоздким конторским аппаратом, тогда как у частного подрядчика его просто не было. Руководство строительством и расчет с рабочими он обычно осуществлял сам или ему помогал кто-нибудь из семьи. К тому же в первые годы советской власти строительные организации были очень молоды и не имели опытных руководителей-хозяйственников, не говоря уж о технических кадрах. В таких организациях служили в основном старые инженеры, работавшие до революции у частных подрядчиков, выполнявших работы для земства, городской управы. Понятно, что они не могли взять на себя решение грандиозных задач, которые поставила советская власть.

Необходимо было создание крупной строительной индустрии с руководителями нового типа, сочетающими смелость в решениях с деловитостью, для которых интересы партии и государства были бы превыше всего. Такие руководители появились, но не сразу, через несколько лет. А тогда руководители строительных организаций не имели еще ни необходимого опыта, ни образования и выполняли, кроме того, много других обязанностей.

Начальником запорожской конторы Госстроя был в то время Митрофан Гончаров. До революции он работал на строительстве простым столяром. Кроме обязанностей начальника Госстроя, он выполнял функции председателя окружного отдела профсоюзов и был председателем контрольной партийной комиссии. Тогда коммунисты обычно занимали по две-три ответственные должности, стараясь делать при этом все возможное для того, чтобы их добросовестно исполнять. Получали они при этом, конечно, только одну зарплату, ограниченную партмаксимумом, и не допускали у себя дома никаких излишеств.

Помню, что в квартире Гончарова кроме простого соснового стола, четырех-пяти табуреток, вешалки и двух кроватей больше ничего не было. Да ему больше ничего и не нужно было. Смысл своей жизни он видел в построении нового общества, где человек будет жить свободно и радостно. Для воплощения своей мечты Гончаров был готов отдать всю свою жизнь без остатка. И такими, как Гончаров, были тогда все наши товарищи по партии.

А если, порой, появлялся аферист, нечистоплотный человек, то это казалось нам настолько невероятным и диким, что вызывало негодование всей партийной организации. Обычно выяснялось, что это примазавшийся, чужой человек, сумевший хитростью пролезть в наши ряды. Но эти случаи в то время были очень редки.

Будучи заядлым холостяком, я считал, что никогда, во всяком случае, долго, не женюсь по тем соображениям, которые у меня сложились еще на курсах Политотдела ЮгЗапа. Да и когда мне было ухаживать за девушками, если у меня не было для этого ни времени, ни возможностей. Как положено коммунисту зимой и осенью я ходил в старой кожаной тужурке, костюма не имел, никакой мебели, кроме табуретки и жесткой кушетки у меня не было. Ну, какой из меня жених?

Проблема одежды обострялась летом, так как приличной рубашки у меня тоже не было. Благо на Украине летом тепло, поэтому обычно я щеголял в нижней рубашке. В то время это никого особенно не смущало, ну а меня подавно.

И вот, как-то, в конце 1924 года ко мне на работу зашла знакомая девушка – Лида Сац, и говорит:

– "Петя! Помоги устроить на работу мою подругу, Лизу Ясину. У нее в семье сложилось тяжелое материальное положение, отец-маляр без работы, а семья большая – семь душ".

Спрашиваю, что она умеет делать. Ничего, говорит, особенно не умеет. Кончила гимназию, затем курсы медсестер, но зато поет, как соловей.

Ну, думаю, медпункта у нас нет, оперного театра тоже, а вот секретарь-машинистка нужна. Пусть, говорю, заходит, если согласна печатать на машинке.

На следующий день Лиза пришла и начала стучать одним пальцем на машинке. В общем, секретарь-машинистка из нее не получилась. Но мы познакомились, и она мне понравилась. Очень красивая девушка.

Как-то, Лиза пригласила меня на вечер самодеятельности в клуб красноармейской части. Она исполняла там русские и украинские мелодии.

Петр Цивлин (1921 г.)

Я очень люблю украинские песни и, слушая Лизу, поразился ее сильному, чистому голосу. «Соловей» Алябьева она исполняла действительно, как соловей. Её неоднократно вызывали, успех был большой.

В другой раз я уже сам пригласил Лизу в городской парк. А она говорит – не в чем пойти, последние туфли развалились. Ну, занял я денег у товарищей, заказал у знакомого сапожника туфли и принес их вечером Лизе. Надела она их, и мы пошли гулять.

Гуляем, а она мне говорит, что заведующий клубом, где она выступала, сделал ей предложение, но она решила посоветоваться со мной по этому вопросу. Ну, я ей ответил, зачем тебе идти за него, выходи лучше за меня. Правда, получаю я немного, хором у меня тоже нет и всё мое на мне. Но относиться к тебе я буду хорошо, семью обеспечу. Это обещаю.

Лиза согласилась. На следующий день, как условились, Лиза зашла ко мне на работу в окружной комитет профсоюзов. С ней пришли Лида Сац с мужем, и мы направились в ЗАГС, а оттуда вышли мужем и женой.

Вся процедура заняла 20 минут, после чего я пошел на работу, а она домой. С тех пор вот уже 40 лет я – женатый человек.

1925–26 г.г. были для меня особенно напряженными по работе, да к тому же появились еще и семейные обязанности. Нужно было подрабатывать, заботиться о семье. Кроме того, как видно, сказалось напряжение прошлых лет, недоедание в предвоенные годы и во время гражданской войны.

Короче говоря, сидя, как-то, на работе я закашлялся, и у меня пошла кровь горлом. Выяснилось, что я болен туберкулезом легких. Вес мой был 44 килограмма, держалась температура. Товарищи срочно достали мне путевку в Ялту для лечения в туберкулезном санатории. Настроение было неважное. Ел плохо, не хотелось.

Лиза Яснна-Цнвлина (1925 г.)

Сижу, как-то, в санаторской столовой, ковыряю вилкой в тарелке. А столы тогда были большие, человек на двадцать. Многие уже поели и ушли, осталось несколько человек. И вот один из них, пожилой товарищ, сидевший напротив меня (его звали Кузьмич), говорит:

– "Ну, что, Петр, нос повесил! Есть тебе надо, да как следует. Сходи на набережную, купи толстую палку и приходи обратно в санаторий, я тебя буду ждать". Я знал этот магазинчик, где продавались резные палки с набалдашником. Когда я вернулся в санаторий, Кузьмич сказал, что отныне каждое утро после завтрака я буду ходить с ним в горы в партийном порядке, а возвращаться мы будем только к обеду.

Кузьмич был старый большевик с дореволюционным стажем. Туберкулезом он заболел еще сидя в царских тюрьмах, поэтому ослушаться его я не мог. Каждый день мы отправлялись с ним в горы, и через несколько дней у меня появился аппетит. А ещё через полтора месяца врачи сказали, что болезнь начала отступать. Я снова мог работать.

П. Г. Цивлин – член Правления Запорожского отделения Всесоюзного Профсоюза строителей после перенесенного заболевания туберкулезом (1928 г.)

В мае 1926 года у меня родился сын. В доме никакой утвари не было. Ни у жены, ни у меня не было пальто, одежды. Сыну нужно было приобрести самое необходимое, да и болезнь требовала усиленного питания.

Я обратился в Окружной комитет профсоюзов с просьбой разрешить мне пойти работать на производство, чтобы иметь возможность заработать деньги. Мне разрешили при условии, что я, по-прежнему, буду исполнять обязанности секретаря парторганизации, председателя запорожского горкома профсоюза и депутата горсовета.

В то время в Запорожье строился пятиэтажный дом длиной полтора квартала для рабочих завода «Коммунар». Конструкция этого дома была довольно интересна. Весь каркас был металлическим из швеллеров и балок, которые крепились между собой за счет клепки (сварка в то время еще не была распространена). Вот мне и было поручено изготовление этого каркаса. Так я стал бригадиром монтажников. Для этой работы была нужна бригада в 30 слесарей. Часть из них я подобрал из товарищей, с которыми работал до революции, а часть составили, так называемые "спортсмены".

Дело в том, что среди строителей – комсомольцев было человек двенадцать неплохих спортсменов, которые в основном выступали от нашей организации и приносили ей первые места на различных соревнованиях. Большинство из них были выходцами из нерабочих семей и гнушались работой на стройке в качестве простых рабочих. Обычно мы направляли их в бригады строителей, но они старались либо незаметно слинять, либо сделать так, чтобы от них отказались сами бригады. Обычно это им удавалось.

Вот этих-то спортсменов, не имеющих никакой специальности, мы пригласили на бюро комсомола, где я объявил, что решил взять их в свою бригаду, и посмотреть, на что они годны в настоящем деле.

Сначала их деятельность проходила с переменным успехом, но, постепенно, ребята увлеклись монтажными работами. Производить их приходилось на большой высоте, орудуя тяжеленными балками, для чего нужна была большая физическая сила и ловкость (кранов тогда не было).

Я никогда не попрекал ребят, не делал замечаний по пустякам, они же, видя, как я сам и опытные монтажники добросовестно трудятся на монтаже каркаса здания, старались от нас не отставать. А когда подошла первая получка, и спортсмены впервые в жизни получили по 90–100 рублей на руки (в то время хороший костюм стоил 60 рублей), им стало ясно, что теперь не нужно клянчить копейки на кино и ждать пока родители купят им обновку.