Назад дороги нет

– Что? – Пешкан опять ненадолго потерял дар речи. – Поддержать? А… Это… Ну… В чём?

– Он хочет, чтобы отныне все осламки шли в Итиль одним караваном.

Пешкан сначала изумлённо открыл рот, а потом присвистнул.

– Ай, да эльтабар. Вот, стало быть, чего удумал. Ну-у-у-у, это понятно. Больше лодок – больше стражей. Больше стражей – меньше потерь, а значит, больше подать с проданной пушнины. Мелкие патши, опять же, будут рады пристроиться в крупный караван, под защиту сильных. И ради такого они станут даже верными рабами эльтабара. Молоде-е-е-ц. Мудро. – Постановил Пешкан, и, встрепенувшись, поднял глаза на Турумтая. – Зачем это эльтабару понятно. Но зачем это тебе? Почему ты ради этого хочешь отдать перелог?

– Говорят любопытство – кошку губит. – Попытался отшутиться Турумтай.

Но Пешкан лишь качнул головой – им двигало не просто любопытство. Он хотел убедиться, что не слишком дешево продаёт свой голос на совете. Если для Турумтая так важно помочь эльтабару, что он готов отдать за это перелог, может, с него можно получить гораздо больше?

– Мои повозы тоже грабят. – Спокойно пояснил Турумтай. – В прошлом году две осламки, в позапрошлом – одну. Мех, что я потерял за два этих года, с лихвой окупил бы урожай с подсеки. Вот и вся причина.

Пешкан громко и деланно рассмеялся, давая понять, что не верит Турумтаю. Тот понял, что так просто нухрата не взять, и решил зайти с другого бока.

– Дело, конечно, твоё, но… тебе не всё равно? Для нухратов это выгодная сделка. Ты поддержишь эльтабара, взамен получишь перелог. И главное, никто в Булгаре об этом даже не узнает. – Вдруг Турумтай так подался вперёд, что они почти столкнулись головами, и добавил почти шёпотом. – Ну, или про наш спор узнают все.

Эта был удар, с адской точностью нанесённый в самое больное место – показную весёлость Пешкана словно ветром сдуло. Он зажал между пальцев мясистую нижнюю губу и стал мять её так, будто это ягода, из которой нужно выдавить сок. Глаза его при этом то сужались до едва приметных щёлок, то расширялись до размера лесного ореха. А Турумтай в этот миг готов был поклясться, что может угадать каждую мысль Пешкана.

Сейчас, после последних сказанных слов, для нухрат-патши стало неважно, что задумал эльтабар и почему на самом деле Турумтай помогает ему. Даже спорная подсека больше не волновала Пешкана. А вот что будет, когда все узнают, как бесславно для нухратов завершилось дело с перелогом…

Пешкан даже передёрнул плечами и сморщился, только подумав, как станут зубоскалить патши и старейшины всех родов.

– На что Пешкан только надеялся, глупец?

– Молодец Турумтай, щелкнул по носу наглеца.

– Да уж, размазал барсул нухрата как соплю по стенке.

– И поделом ему. Овца барсу не ровня.

Рукавом домашнего халата Пешкан смахнул со лба холодный пот – ему трудно было представить что-то страшнее таких разговоров. И когда он посмотрел на Турумтая, тот уже не сомневался, что нухрат-патша согласится.

– Ну, так что? – Спокойно спросил Турумтай. – Уговор?

Пешкан с такой решимостью схватил протянутую руку, что Турумтай испугался, как бы хозяин не решился на драку. Но нухрат-патша объявил сдавленным хриплым голосом:

– Уговор.

Глава седьмая

Ранним утром двадцать третьего дня Казана ае, едва над Востоком забрезжил рассвет, окрасив верхушки леса багрянцем, Айдарук, Ушапай и Чуксар покинули йорт барсулов в Булгаре. Когда они прошли через халжда и спустились к берегу реки, Ага-Базар уже проснулся и бурлил шумным людским морем. Проныра Чуксар, знавший все закоулки торговых рядов, провёл друзей прямиком в квартал зерге?ров и уверенно указал лавку с самым лучшим товаром.

Оказавшись внутри приземистого сруба, Айдарук долго ходил вдоль длинного стола, где на чёрном бархате лежали тонкие браслеты и массивные наручи из серебра; серьги с разноцветными камнями в изящных завитушках драгоценного металла; венцы с таким хрупким орнаментом, что казалось, он рассыплется даже от дуновения ветра; ошейники в россыпях жемчуга и зерни. Выбрать из всей этой прелести что-то одно оказалось не такой простой задачей и Айдарук, отродясь не видевший подобной красоты, дойдя до конца стола, тяжело вздыхал, жмурился и тряс головой, а затем молча поворачивал и шёл обратно. На пятом проходе он чуть замедлил шаг у одной вещицы, но лишь зацепив её взглядом, всё же пошел мимо. В следующей попытке на том же месте он уже задержался и посмотрел на украшение внимательней, но всё же двинулся дальше. На седьмой попытке, остановившись, почесав затылок и мечтательно вздохнув, вроде уже шагнул в сторону, но потом резко развернулся и надолго застыл.

Чуксар, который давно потерял терпение и раздражённо приплясывал чуть в стороне, тихо ругнулся, подошёл к другу и заглянул ему через плечо. Оказалась, что внимание Айдурука привлекла нагрудная подвеска. Крупный серебряный круг с золотым плетением узора, в нижней части которого закреплены были шесть длинных цепочек и на конце каждой – фигурка утки.

– Пффф. – Чуксар удивлённо вскинул брови и толкнул Айдарука плечом. – Уверен?

По древней традиции нагрудную подвеску с утками девушке мог дарить только жених. А если это делал посторонний юноша, то это был равнозначно сватовству. И если в простых семьях такая дерзость могла сойти парню с рук и даже привести его к успеху, то среди патшей подобная выходка, скорее всего, обернулась бы бедой. Уж тем паче, если речь шла о барсула и эсегелях, давно питавших неприязнь друг к другу.

Айдарук, который без того терзался в сомнениях, от слов Чуксара растерялся ещё больше. Он оглянулся за поддержкой к Ушапаю, и тот с готовностью отозвался – многозначительно повёл бровью. Но глядя на него Айдарук так и не понял, одобряет гигант выбор друга, или призывает одуматься.

Айдарук покачал головой и надолго закрыл глаза, а когда вновь открыл их, протяжно выдохнул и махнул рукой. Вскоре, оставив в лавке десять соболей, он вышел на улицу с большой шкатулкой в руках, и троица поспешила обратно к йорту.

В полдень, когда зенитное солнце пробилось сквозь толщу свинцовых туч, подрумянив их свинцовое брюхо, отряд барсула оказался у ворот усадьбы самого богатого эсегеля. Судя по количеству батыров, что в дорогих доспехах несли караул у ворот, Айдарук догадался, что Эрнук заранее знал о предстоящем визите. Удивляться не приходилось. Эрнук, всё же, не Пешкант, к нему вряд ли выйдет заявиться нежданным. Подумав об этом, Айдарук вспомнил свою безуспешную попытку попасть в йорт сразу после Нардугана. В груди сладко заныла от предчувствия скорой встречи и вместе с тем, чувства тревоги – как оно выйдет на этот раз.

В сопровождении десятка своих людей и стражников Эрнука они миновали сад, где пучками торчали стебли малины, разлапились кусты северного винограда, крючьями голых веток скребли небо яблони и вишни. По мощёной камнем дороге подошли к двухпролётной лестнице, что кончалась просторным крытым крыльцом, над которым в порывах лёгкого ветра на длинном шпиле вертелся раскинувший крылья орёл.

Эрнук несказанно уважил гостей, лично встретив их у порога, да и во время приветствий говорил учтиво. Но при этом держался так, что всем своим видом, каждым жестом и вежливым словом давал понять: они не друзья, и никогда ими не будут. Приняв подарки, что любого другого патшу привели бы в восторг, Эрнук лишь молча поклонился в знак благодарности, а потом велел домашним слугам вынести ответные дары. Турумтай, поняв, что подношения эсегелей оказались чуть ли не втрое дороже, заметно помрачнел, хотя и старался не выдать своих чувств. А уж когда Айдарук положил перед Эрнуком шесть отборных соболей, сверкавших превосходным мехом, хозяин отблагодарил и восхитился на словах, но, бросив на шкуры мимолётный взгляд, красноречиво усмехнулся. А его старший сын Самур, стоявший чуть позади, даже не сдержался и презрительно фыркнул.

Правда, уже в следующий миг надменные улыбки сошли с удивлённых лиц эсегелей. Без единой запинки, скороговоркой признавшись хозяевам в безмерном уважении и почёте, как то предписывал этикет, Айдарук вдруг замялся, смущённо откашлялся, а потом неожиданно для всех попросил разрешения поговорить с Бийче. Сбиваясь и путаясь в мыслях, он рассказал про их встречу на мосту в минувший Нардуган и объяснил, что хотел бы лично попросить прощения у случайно обиженной девушки. Озадаченный Эрнук повернулся к старшему сыну и тот, тоже обескураженный, кивком подтвердил правдивость рассказа. Качнув головой, Эрнук холодно посмотрел на Айдарука и под короткой бородкой с отливом серебра заходили желваки. Но всё же через миг, повернувшись к слуге, он велел привести племянницу.

Слуга торопливо выбежал из покоев, где повисла гнетущая тишина, в которой равномерными щелчками разносился хруст – это Самур нервно щёлкал пальцами, не сводя злобно сверкающих глаз с Айдарука. Эрнук тоже буравил его изучающим взглядом и даже Турумтай, забыв, что как вежливый гость должен бы спросить хозяев о делах и здоровье, смотрел на сына с недоверием и плохо скрываемым страхом. А тот, хоть и сидел расправив плечи и высоко держа голову, внутри весь съежился и сжался, на чём свет стоит ругая себя последними словами за глупую выходку. Сердце пудовым молотом стучало в груди так часто, что удары сливались в один сплошной гул. Холодный пот выступил по всему телу, так что рубаха стала мокрой насквозь и прилипла к покрытой мурашками коже. Время, что для остальных сейчас стремительно летело, для Айдарука будто остановилось и, казалось, прошла целая вечность, в которую юноша успел сотни раз умереть и снова воскреснуть, прежде, чем в покоях, наконец, появилась Бийче. Она ненадолго задержалась у порога, робко осмотрела мужчин, сидевших за достарханом, и скромно потупившись, легко бесшумно заскользила по мягкому ковру. Синий бархатный кафтан плотно облегал изящную фигурку с едва заметным бугорком девичей груди, а за плечами, по ровной, струной натянутой спине в бессчётном множестве рассыпались косички тёмно-медного оттенка.

Едва девушка вошла, Айдаруку показалось, что в комнату залил яркий свет летнего солнца, но когда Бийче остановилась рядом с дядей, оказавшись в двух шагах от юноши, в глазах у него потемнело, ибо он с ужасом осознал, что напрочь забыл подготовленную речь. Ещё утром, совсем недавно, он помнил её на зубок и повторял, как заведённый, ни разу не запнувшись. Но теперь в звенящей голове остались лишь отдельные слова и глупые бессвязные фразы.

– Вот, наш гость, сын уважаемого Турумтая, хотел тебе что-то сказать. – Объяснил Эрнук и снова взгляды всех собравшихся устремились на Айдарука.

Повернулась к нему и Бийче, в глубине её зелёных глаз попеременно мелькали страх, недоумение и любопытство.

– Я… Когда Нардуган… Там, на мосту. – Глухо пробурчал Айдарук, едва ворочая вдруг окостеневшим языком; каждый звук давался с трудом и будто застревал в пересохшем горле. – Тогда из-за маски… Ну, и вот…

Бийче растерянно смотрела на красного, словно рак, незнакомого юношу, взмокшего от волнения и смущённо прятавшего взгляд. Она догадалась, что он хотел за что-то извиниться, но понять, за что именно из его бессвязных слов было просто невозможно. И всё же упорство, с которым незнакомец продолжал свою странную речь, не могло оставить девушку равнодушной, так что её поначалу просто изысканно-любезная улыбка с каждой новой фразой становилась чуть теплее, даже ласковей. Это ободрило юношу и, успокоившись, он даже вспомнил начало заготовленной речи. Но именно в это время вмешался Самур.

– Это тот герой, что залупил тебе снежком, помнишь? – Нетерпеливо подсказал он.

Брови Бийче взметнулись вверх, глаза потемнели и полыхнули гневом.

– Ах, вот как!? – Спросила она, и её лицо тут же вновь обратилось холодной маской.

Но как ни странно это только подстегнуло Айдарука. Метнув в Самура молнию испепеляющего взгляда, он заговорил уверенно и твёрдо.

– В знак моего почтения, уважения и будущей дружбы, я прошу тебя, Бийче, племянница Эрнука, принять от меня, Айдарука из племени барсулов, этот скромный дар.

Айдарук сунул руку за ворот рубахи и достал шкатулку. Торопливо открыл её, что-то быстро поправил внутри и, опустившись на одно колено, под общий изумлённый вздох протянул к Бийче раскрытую ладонь, на которой серебром сверкало ожерелье.

Теперь онеметь пришёл черёд Бийче. При виде нагрудного кольца с завитками украшений, золотой вязи орнамента и тончайших цепочек с подвесками, она, не в силах оторваться от неземной красоты, смогла сказать лишь одно слово:

– Мне?

Айдарук кивнул и даже улыбнулся, чувствуя, как по телу побежала тёплая волна.

Раньше всех в себя пришёл Эрнук. Он первым разглядел на подвесках фигурки уток и за короткий мимолётный миг в голове его ураганом пронеслись десятки мыслей. И от одной из них патша испуганно вздрогнул. Ведь если сейчас Бийче примет ожерелье, юный барсула сможет считать её своей невестой, а себя – зятем главы эсегелей. Поменявшись в лице, Эрнук громко откашлялся, чтобы привлечь внимание Бийче и как только она повернётся к нему, знаком, жестом, взглядом приказать племяннице отказаться от подарка. Но в тот же миг, когда он уже хотел заговорить, Бийче, словно заворожённая дивной красотой и тонкостью работы, сама не понимая, что творит, шагнула вперёд и протянула к юноше левую руку. Айдарук улыбнулся и бережно выложил украшение в маленькую девичью ладонь. Глаза Бийче озарились восторгом, тонкий пальчик с заострённым ноготком заскользил по орнаменту нагрудника, потом прошёлся по цепочкам и вдруг замер, наткнувшись на маленьких серебряных птичек. Девушка вскинула на дарителя глаза, полные удивления и вместе с тем испуга. Но встретив уже спокойный и твёрдый взгляд Айдарука, она зарделась и пусть на мгновенье, но всё же прежде, чем смущённо опустила взгляд, губы её дрогнули в лёгком подобии улыбки.

– У-ухххх.

Это сдавленно прохрипел Турумтай, зажмурившись, будто среди ночи его резанул по глазам яркий солнечный свет. Самур, беззвучно шевеля губами, раз за разом повторял все проклятия и ругательства, которые мог вспомнить. Эрнук, повесив голову, кончиками пальцев тёр переносицу. Наконец, он протяжно выдохнул, встрепенулся, словно проснувшись от громкого звука, и заговорил глухо, будто не своим голосом.