– Не порть настроение лишний раз. Есть кинуть? – спросил Митяев.
– Даня там, наверное, уже наготове, – предположил Паша Мухин, прислонившись спиной к стенке и обрисовав в мечтах вечеринку в Челябинске, которую они планировали. Но, кажется, все планы летят к чертям. Сейчас он еще больше возненавидел выскочку Елизарова.
– Печально, – разделил общее настроение массивный защитник Вова Шабашкин, вышедший из душа последним.
– Лошадей не гони, я сказал, – повторил Митяев. – Это всех касается. Ничего не надо отменять, – он повернулся к Брадобрееву. – Ты кинуть дашь или нет?!
– Бери. Только немного, – заскулил Павлик, – у меня чуток осталось, а еще весь вечер впереди.
– Отсыплю столько, сколько сочту нужным. Будет время, и тебе возьму.
– Ты, как всегда, в себе уверен, Арс, – недовольно и свысока произнес Гайтанов. – Наверное, у тебя есть гениальный план, как нарушить режим, чтоб никто не заметил?
– Уж побольше соображений, чем у вас, – хвастливо заметил Арсений.
– Еще бы, ты ж у нас эксперт. Знаешь Елизарова как облупленного. И Степанчука вокруг пальца обведешь как не фиг делать, – издевательски констатировал Костицын.
– А он знает тебя, – ударил с другой стороны Денис Акмальдинов, о котором до этого словно позабыли, а он есть: маленький да удаленький паренек, уже давно потерявший интерес к хоккею, но команду почему-то не покидавший.
– Это вряд ли, – уверенно отмахнулся Митяев.
– Какое-то неуважение к нему – он тебе все, а ты ничего. Не находишь? – произнес Зеленцов.
– Не изволит ли его высочество поделиться, что же гениального родилось в его светлой головушке? – картинно поинтересовался Волчин.
– Все просто, – заявил Сеня и выждал интригующую паузу, прежде чем выдать свой план. – Мы тупо свалим и никого не спросим, – сказал он и довольно развалился на скамейке под ошарашенные взоры окружающих.
– Упасть не встать!
– Ебать-копать! Да ты стратег, щенок, – выцедил Бречкин.
– Гениально, мать твою! – театрально сыграли своеобразный «восторг» другие. – Ты серьезно?!
– Абсолютно, – спокойно ответил решительный Митяев. – Пора уже дать им понять, что никто не вправе нас удерживать. Мы ходим, где захотим. Как это и было до появления… сами знаете кого.
– Придите же в себя, мужики! – выступил в поддержку Митяева Чибриков. – Какие-то два говноеда способны нам помешать?! Вы только вспомните, из каких ситуевин мы выходили сухими. Самые классные именно те дни, когда мы с вами, парни, наплевали на все и отжигали на полную катушку. Без оглядки на тренеров, родителей, учителей. Я прав или нет? Кто мы, в самом деле, а?! Рабы?!
– Да, потрепало нас знатно. Уже за дверь выйти боимся, – согласился Филиппов.
Тут все повально стали вставать на сторону Митяева.
– А последствия? – резонно спросил сомневающийся Волчин.
– Переживем. Кто они нам такие, по-твоему?! Мама с папой, воспитатели, надзиратели? Последствия, говоришь? Поорут, мозги повыносят. Может, на трене пожестят и успокоятся. Нам не привыкать. Будто это что-то решает. До лампочки вообще! Зрелища-то на льду устраиваем мы, а не они.
– Нет, – не унимался капитан команды, – я предчувствую что-то неладное. Неспроста это.
– Да брось ты!
– Капитан нас вперед должен вести, – напомнил Кошкарский.
– А ты зассал как сучка.
– Кто за то, чтобы выбрать нового капитана?! – предложил Брадобреев, зная, что это заденет Андрея.
– Ты с нами? Или так и будешь сомневаться? Можешь, в принципе, остаться в гостинице – тебя никто не заставляет. Согласись, это ненормально, брат. Как мы без тебя? – произнес Митяев.
– Конечно, я в деле, – без особого энтузиазма согласился Волчин.
– Во-о-о-т, совсем другой разговор. Выше нос, Андрюша! – все принялись жать руки кудрявому, но Волчин все равно предчувствовал опасность. Интуиции ему не занимать – нечто в грядущей поездке его настораживало. Либо таким образом проявляется его внутренний протест из-за участия Пети в выезде.
– Так что все в силе – никакой отмены, понятно?! Когда мы под кого-либо прогибались?! Ни под кого и никогда! – объявил Арс. – А если кто-то еще хочет слиться – самое время…
– Чего отменять собрались?
От неожиданности все чуть не подпрыгнули на месте и дружно обернулись.
В раздевалке возник помощник тренера: незаметно подкрался, как и всегда.
– Что там у вас в силе? – поинтересовался я.
Воцарилась гробовая тишина, непривычная для раздевалки, не считая, конечно, первых минут после провальных игр. Белые стены, деревянные вешалки со скамьями и полками, заполненные под завязку всякой хоккейной всячиной: рюкзаками, баулами, клюшками, сумками, поилками, крагами, блинами, щитками. Казалось, что все это навалено хаотично до потолка и готово свалиться на тебя и придавить насмерть.
Тишь да гладь продержались буквально пару мгновений.
– Полнейший разнос «Мечела», конечно, – уверенно ответил Сергей Соловьев, разрядив обстановку. Все зашевелились и вернулись к делам, которые бросили – всем хотелось поскорее уйти (и без того задержались).
Я же никуда не делся – считал наслаждением лишний раз поторчать на виду, зная, что хоккеюгам это, мягко говоря, не по душе.
– Радует, что настрой на выезд подобающий. Будет очень плохо, если уделать ближайших соседей не получится.
– Если проиграем, скажем, что ты накаркал, – исподлобья зыркнул на меня Патрушев.
– Зачем постоянно проговаривать очевидное? – недовольно спросил Волчин.
– Думаю, что быстродействие головного процессора у некоторых может слегка отставать от твоего гениального мозга, Волчин. Что ж, тогда до завтра! – выкинул я последний на сегодня козырь, думая, что они не в курсе моего участия.
Волчин резко ударил Кошкарского локтем в бок – тот мигом сообразил, что надо сделать:
– В смысле «до завтра»?! – выразил недоумение Степан.
– В коромысле, – торжествовал я. – Я еду с вами в Челябинск, ребята. С единственной целью. Чтобы до каждого дошло: выезд – это серьезное мероприятие, а не увеселительная прогулка с целью перебеситься вдалеке от дома. И я сделаю все, чтобы не допустить неповиновения. Это ясно? – количество недовольных взглядов увеличилось в геометрической прогрессии. – Чего ж вы так поникли? Здорово же! Чао бамбино, – махнул рукой я и с самодовольной ухмылкой удалился.
– Не дождешься, – еле слышимо фыркнул Зеленцов.
– Степанчук явно что-то почуял, – заключил Брадобреев, оттопыривая нижнюю губу, чтобы закинуться.
***