– Здесь больно?
– Везде больно, – ответил я.
– Не ври, – спокойно отреагировал фельдшер. – Сюда приходили со сложными переломами и умоляли разрешить им играть.
Умеет разрядить обстановку, ничего не скажешь.
– Сейчас возьму лед, – сказал фельдшер.
– Спасибо, – устало поблагодарил я.
Тем временем закончилась раскатка. Команды вернулись в раздевалки.
– Давай-ка глубокий вдох, – слушал меня фельдшер, сунув в уши стетоскоп. Я немного вскрикнул при вздохе. – С сердцем все нормально. Работает, конечно, как ошпаренное. Но сейчас вернется в обычный ритм.
– Полной грудью, правда, не вздохнешь.
– Не переживай. Крепче держи, – сказал фельдшер, и я сильнее приложил к ране пакет со льдом, предназначенный для хоккеистов. – Ушиб. Кости целы. Но для подстраховки снимок все же надо сделать. Сейчас наложу мазь и повязку. Походишь пока так.
– Хорошо.
– Ты еще легко отделался, – продолжил медик. – Эта штука могла и кости поломать, и в сердце угодить, и в шею.
– Не то слово, – вздохнул я.
– Может поболеть. Гематома будет знатная, – приготавливал бинт фельдшер.
Когда меня забинтовали, я узнал у медработника адрес близлежащего рентгена, поблагодарил его и вылез из медпункта.
– Полный покой этому месту, – напомнил фельдшер напоследок. – Жаль, если раздерут мою повязку в травмпункте. Хорошая получилась.
В коридоре я застал выходящих на лед хоккеистов за несколько минут до начала первого периода. Я взял себя в руки и заглянул в раздевалку, надеясь посмотреть в глаза своему обидчику, показать ему, что я в строю. На что я надеялся? Все ведь ушли играть. Или нет?
Бречкин был там. И не один. Вместо глаз я увидел его затылок – склонившись над чьими-то вещами, он производил странные манипуляции. Задержав дыхание, я наблюдал за Алексеем из-за угла. «Чего он творит? Кто еще здесь?» – думал я, не отрывая взгляда от…
Почуяв постороннее движение, я отлетел в коридор. Рывок обжог мне грудину. В сторону раздевалки летел Степанчук:
– А тебя не убить, – воскликнул он.
– Нужно знатно постараться.
– Именно поэтому ты и работаешь со мной. Чего там у тебя?
– До свадьбы заживет. Но нужно сделать рентген.
– Вот и делай.
– А как же игра, статистика?
– На одну игру разрешаю тебе забыть об этом, – смягчился Степанчук. – Вон у нас… Пирогов записи сможет сделать. А ты иди.
Внезапно тренер вновь вернулся к своему обыкновенному возбужденному состоянию и крикнул в раздевалку:
– Филиппов! Бречкин! Вам особое приглашение?!
Из раздевалки вышел Бречкин и пошел в сторону льда, сделав вид, что не заметил нас.
«Да-а-а, отвык тренер. Стоило мне выбыть на одну игру, так некому команду в полном составе на лед вывести, – думал я. – Но все равно странно», – наблюдал я за запоздалым выходом двух хоккеистов. Эпизод особенно подозрителен тем, что в нем замешан Бречкин. Но если я сейчас выскажу хотя бы одно соображение тренеру… На сегодня событий достаточно, решил тогда я.
– Филиппов! Ты какого хрена еще шнуруешься?! – негодовал Степанчук. – Пулей на лед! Гимн петь, – он чуть ли не за шкирку выкинул Антона из раздевалки.
Я же побрел в сторону выхода и собирался попросить водителя нашего автобуса метнуться со мной на его махине до ближайшего рентген-кабинета. На протяжении всех разъездов мне не давал покоя только один вопрос: «Что Бречкин, черт возьми, там делал?»
***
Опасения относительно тяжести моей травмы оказались напрасны. Ни перелома, ни трещин, ни смещений, слава Богу. Тем не менее обидно… и больно. Снимать верхнюю одежду, браться за ручки, чтобы открыть двери, и вообще задействовать правую руку и правую сторону собственного тела неприятно. Еще и бинты немного сковывают движения. Хорошо хоть, что я левша, и данное обстоятельство меня особо не выбило из колеи.
Я вернулся в нашу гостиницу-общагу. Днем в ней тихо и практически безлюдно. Я посетил столовую внизу – кормят сносно, особенно когда умираешь с голоду. Я неторопливо поднялся в номер и до возращения команды попытался обеспечить себе рекомендованный врачом покой. Однако думки об игре не давали расслабиться. Увидев свой дневник на тумбочке, я вообразил, сколько туда запишу на страничке с сегодняшней датой – день при этом еще в самом разгаре. Потянуло что-нибудь прочесть. Как и минувшим вечером, я открыл ежедневник на случайной страничке:
«…неожиданно появилась стройная эффектная блондинка, одетая в недлинное черное пальто, которое отлично гармонирует с ее сапогами на высоком каблуке. Светлые-светлые волосы и миниатюрное лицо, голубенькие глазки.
Не успел я открыть рот и набрать воздуха для какой-нибудь пространной фразы, в которой планировал объединить и комплимент, и приветствие, и восхищение, и удивление, как особа целеустремленно прошла в тренерскую, стуча каблуками.
«Важная штучка! Что привело ее сюда?» – подумал я, не отрывая взгляда от ее изящного стана.
– Алина Вильде, – сходу представилась она. – Я в курсе, как нужно разговаривать с такими, как ты.
– Здравствуйте, Алиночка, – фамильярно и с неестественной улыбкой поприветствовал нежданную гостью я. – А я наслышан о вас.
– Я являюсь… – начала она, присев на стул напротив, положив ногу на ногу, но я бесцеремонно ее перебил.
– Девушкой Степана Кошкарского, нападающего «Магнитки-95» с джерси под номером 27, ростом 190 сантиметров, весом пока в пределах 80-ти килограмм, уроженца республики… жаль только, что не нашей.
– Знаешь, значит, – она одна из первых людей в мире, кого нисколько не удивили мои глубокие познания.
– 1:1! Я тоже не дурак. Тоже могу важно ворваться. Что вас конкретно здесь интересует? Мне нужно работать, – проговорил я официально. Про работу я, естественно, наврал.
Тут мы оба услышали из коридора, как Степанчук драл глотку на хоккеистов на льду.
– Да какая у тебя здесь работа? Прихвостень тренера, – возмутилась она.
– Я как истинный джентльмен сдержусь от непроверенных высказываний о вашем роде деятельности, – сдержался я.
– Послушай меня. Я уверена, что ты в глубине души совсем не подонок, а умный человек, который поможет мне в одном деле, – смягчилась она. – Моя встреча со Степой была подарком судьбы, который я ни за что не упущу. Я люблю его. И я хочу знать только одно…
– Он тебя тоже любит. Вопрос решен!
– А любит ли его кто-нибудь на стороне? – закончила фразу Алина. – В твоих силах втихаря понаблюдать за ним. Не отвлекается ли на кого-нибудь?