Моторы гинеколога Суна

Калянина. При разнице между ними лет в пять старшему чего верещать? В присмотре бы он, разумеется, нуждался, и это при новорожденном обременительно, но наравне с маленьким он бы не плакал. Наш Саша уже в три года по ночам не ревел.

Калянин. Младшего у него не было.

Калянина. А если бы был?

Калянин. Он бы стал хныкать от того, что вся забота не ему, а тому. Или той. Младший бы ревел из-за его младенческих дел, а Саша бы громогласно и слезливо стонал от обиды. А я в Норвегии. Я в Италии. Накануне вечером меня на гонку заявляют, а за полчаса до начала отзаявляют… преподносят мне некоторый сюрприз! В Италию с командой привезли, а ставить раздумали.

Калянина. Почувствовали, что ты подведешь?

Калянин. Предпочли мне лидера сборной. Он болел, но температуру Игнатьеву сбили, и на тридцатку вышел он. Я, оставшись в запасных, тоже находился на дистанции, но не соревнуясь, а бутылочки с питательной смесью подавая. Тому же Игнатьеву, прочим нашим ребятам… мне поручили их подкармливать, и я сказал, что исполню. Мужик сказал – мужик сделал!

Калянина. Без моментов?

Калянин. Каких?

Калянина. Когда Игнатьев протянул тебе руку, ты бутылочку за спину не убрал?

Калянин. За это бы меня из сборной поганой метлой бы вымели и никаких объяснений бы не приняли.

Калянина. А чем бы ты объяснил то, что питание ты ему не передал?

Калянин. Я мог бы утверждать, что… я его не признал.

Калянина. Твоего товарища по сборной?

Калянин. Гонка проходила в метель.

Калянина. Это правда?

Калянин. А ты думаешь, нет? На трассе ни снежка, ни ветерка, а я говорю, что была метель… на тренерском совете меня бы посчитали кем-то не в себе.

Калянина. Но не подлецом.

Калянин. И поэтому из сборной бы не вывели? Тут, знаешь, есть за что схватиться… но чокнутых в сборной не держат.

Калянина. Даже дающих результат?

Калянин. На моей памяти сумасшедшие результат на лыжне не давали. Лыжники-победители с заметными отклонениями мне не встречались – за нынешних не поручусь, но в моем поколении чемпионы и психической крепостью отличались.

Калянина. А Никольцев? Ну что теперь в охране заповедника.

Калянин. Крайняя озабоченность его лицо не покидала. Когда в Норвегии наши выиграли эстафету, он бежал третий этап и привез на нем отрыв секунд в сорок – ему все поют: «фантастика, браво, гениально», а он набросил куртку и уплелся. Что сидело в Никольцеве занозой, в сборной не знали. Не у него же выпытывать! Кому он что откроет, если он ни с кем не контактировал – тренировался самостоятельно, лыжи сам себе готовил, на сборах и соревнованиях просил соседей ему в номер не подселять: лыжи рядом с кроватью положит и этой компанией довольствуется… как говорил великий футболист Черенков: «мне и одному с мячом не скучно было».

Калянина. С мячом-то поиграться занятно… а с лыжами? Для чего они ему в номере? Вы в вашем коллективе не обсуждали, как он с ними время проводит?

Калянин. Мужики на Никольцева всякое наговаривали. На досуге повспоминаю и тебе перескажу. Но при мне он с лыжами не извращался.

Калянин. А ты с ним жил?

Калянин. На каком-то из состязаний из-за перебора участников рассчитывать на отдельный номер он не мог, и руководство после разговора с ним порешило поместить к нему меня.

Калянина. Его мнение они спросили, а твое? Они тебе что, без твоего согласия к Никольцеву засунули?

Калянин. Это национальная сборная. В ней, чтобы заслужить право возражать, надо быть семи пядей во лбу. Никольцев таким был, а твой супруг лыжник, конечно, сильный, но не исключительный. Вдобавок Никольцев ездил в сборной шестой сезон, а я в ней дебютировал.

Калянина. Он тебя постарше?

Калянин. Мы одногодки. Да, Никольцев стал сборником раньше, но он и выпал из нее в двадцать пять. А меня в нее и в тридцать четыре привлекали.

Калянина. Баул до автобуса донести?

Калянин. Ты надо мной насмехаешься, а я бы на благо отечественных лыж не то что баулы – я бы грязную форму наших спортсменов стирал!

Калянина. Руками?

Калянин. Ну, руками бы побрезговал… в стиральной машине.

Калянина. Дома ты ее не запускаешь.

Калянин. Я и к плите не приближаюсь.

Калянина. В канву твоего поведения в быту это укладывается. Ходишь в чистом, ешь горячее и ничего для этого не прикладываешь.

Калянин. Какая же семья без трутня. Пчелиная семья без трутня – не семья. Пчела-матка, рабочие пчелы и непременно трутень.

Калянина. Пчела-матка у них царит, а я за неимением рабочих пчел пчела-матка не разгибающаяся. Разделить со мной бремя ты себе не посоветуешь?

Калянин. Мы не супруги Долбушины.

Калянина. Что за супруги?

Калянин. Данной супружеской пары уже нет.

Калянина. Кто-то из них помер?

Калянин. Их разлучила не смерть. В холостяцкую жизнь Анатолию Долбушина вернула нахрапистость его жены, что добивалась от него более частой вовлеченности в домашние дела. И получила…

Калянина. В лоб?

Калянин. Не в лоб, но развод. Я никогда не перестану поражаться, каким сияющим он был после завершения всех процедур! Я к нему обернулся, а у него в глазах солнце!

Калянина. А оборачивался ты где?

Калянин. На массажной столе. Толя Доблушин работал в сборной массажистом. Восточными хитростями массажа он не владел, но гнул до хруста… с нами он странам поколесил. В Швейцарии мы зашли с Толькой перекусить, и он под его стулом обнаружил сверток – развернул, а в нем монеты! Отчеканенные лишь с одной стороны. Другая гладкая и пустая.

Калянина. Монеты-то из чего?

Калянин. Не из драгметалла.