на ней развозили коров
долларов сорок за пару копыт
«Возьми меня, хмурый Седов —
не нужно морали
не надо смотреть
словно я мертвой пришла
после всего ты желаешь попеть?
Гимн?
Я забыла слова».
Лучших осталось не два и не три
больше
пока еще так
увидишь богиню – тотчас же умри
заполнив ей семенем бак.
Уснувшего – в море
оно далеко
за шею, под ноги
«Нормально?»
«Легко!».
Девушка плачет: «Он добрый… родной!
Он денег мне должен
за ночь под луной!».
Пенятся лужи, орут простаки:
«Вам важно?! Нам тоже!
Отдать все долги и выйти на паперть
с чистой душой.
Как настроение?
Ринуться в бой!
Топтать, раздевая, успешных мегер
иметь их всем скопом
и без полумер
из грязи мы вышли, туда же войдем
темень наш пастырь!
обида наш гром!».
В сердце гудит, не гнется спина
чревовещатель воскликнул:
«Зима!
я счастья не жду, подыхать не хочу
какая собака задула свечу?
при свете ее я читал по глазам
лежащих со мной
ослепительных дам».
Проход по Тверскому
знакомые лица
меня порабощает омерзение
афиши – везде
по бульвару
стоймя – в красках, улыбках
одна мы семья.
«У нас юмористы!»
прибил бы веслом
«В „России“ Газманов»!
О, боже, вновь он
в остывшей жаровне пепел Христа
кишки забурчали
банкует глиста
сглотнул суету трижды раненый дед:
«Любовь и надежды?
Стократно во вред».
Синяя птаха клюет над Москвой
ангелов
мух
голося мне: «Постой!
Не попадайся в дешевую сеть
мышцам – болеть
нервам – терпеть».
Бомбы и финики, спасибо вам за заботу
сдавленный вопль на цементном полу
ни на что не похоже
сильфида Елена добра
в «Макдональдсе» гаркнут: «Свободная касса!»
я здесь опять с протянутой рукой
не проявляя царственного класса
стою в тепле
робею, как герой
узнавший чудище в любимой