«Точка зрения Корнилова»

– Это вам, – сказал Корнилов. – До свидания.

Подарив учительнице бутылку сухого – пей женщина, принимай за девушку дивной красоты, поскольку я ее покидаю, не обманывая о жарких встречах в грядущем – Корнилов наконец-то выбрался из магазина, и первое, что он услышал вне заставленных пантеоном товаров стен, было:

– Молодой человек, извините, но вам на спину голубь нагадил. Уже почти засохло. Помочь вам вытереть?

Что же… Корнилов впервые за весь день улыбнулся.

– Да нет, спасибо, – все еще улыбаясь, сказал он. – Мне свою удачу терпеть.

Марина действительно вернулась пораньше, и для Корнилова это стало обременительным сигналом, зевая, идти в гараж – он занимал место в двух шагах от дома, но и их за тебя никто не пройдет; сейчас же и мелочи приводят к душевным травмам, и жить не модно – ископаемая «семерка», охраняемая им под радением водонепроницаемого присмотра, еще не выбилась из строя приблизительно ездящих; да, Принципиальный Лис, да, малек-длиннокрыл, рванули, понеслись, незыблемость пессимизма, застылость нрава, борение с собственной подлостью; мученически преодолев строптивость зажигания, Корнилов подобрал Марину – она уже шла ему на встречу, без малейшего кокетства перекинув через плечо объемную спортивную сумку – и поездка потекла. Но не болтливо: Корнилов утомился хозяйством, Марина утомилась Корниловым, и чтобы разрядить атмосферу – подчиняться обоюдной апатии представлялось ему весомей, если под музыку – Корнилов поставил кассету с Савойской сессией Чарли Мингуса. «Давай… играй… прокалывай мой мозжечковый нарыв» – не говоря ни слова, Марина сменила удивительную кассету не идентично такой же. Быстро всунув в магнитофон неудобоваримую солянку из поздних вещей Сачмо – она сделала это, прекрасно зная, что Корнилов не переваривает Армстронга. «Разница характеров, накопление ее критической массы; вистуй, девочка, поддавливай; мы не станем заезжать в цветочные ряды» – слушая папашу Луи, этого щекастого короля для домохозяек, Корнилов неукоснительно прозревал; Марина, безразличной львицей среди склизов, доставала из спрятанного в сумке ридикюля круглое зеркальце – имевшее весьма отдаленное сходство с тем маленьким зеркалом, которое было встроено в висящий у него дома штурвал – отыскав там же короткий карандаш, она стала кружить им вокруг своих и без того красивых глаз.

Корнилов, как и подобает заинтересованному в ее внешнем виде сожителю -уже созревшему приставить «экс» – ее предостерег:

– Осторожно. Дорога неровная.

– Разберусь и без…

И в эту самую секунду – то ли кочка, то ли окаменевший трупик какого-то зверька… Страшный визг Марины… Понять ее не сложно – ее левый глаз, буквально, захлебывался кровью. Но, словно бы уравновешивая случившееся, движение утратило немилосердную интенсивность, и уже через десять минут они смешались с неплотным потоком «скорых», с самоуважительной расстановкой въезжавших в ворота весьма сомнительной больницы.

На следующий день Корнилов зашел ее проведать – наведя справки, он нашел индивидуально отвечающего за ее излечение врача, увел его из оживленного больными коридора: в закуток, где хранят разный инвентарь, наподобие швабр – и, не усложняя ситуацию широтой эвфемистических жестов, доходчиво выспросил насчет Марины.

Лгать, а тем более уличаться во лжи доктору не требовалось.

– Никаких оснований для беспокойства, – сказал врач, – с ее глазом все будет нормально. Вас подробности интересуют?

– Нет. А когда ее можно будет увидеть?

Жалких шуток: «Вы-то ее в оба глаза увидите, а она вас всего в один, да и то до потемнения заплаканный», «Войдете в палату – подавайте голос. А то она вас и не узнает» от доктора, к его телесному счастью, не последовало.

– Да хоть сегодня, – сказал врач.

Интуиция что-то ропщет: с предшествующей Марине «Серой Дженни» Артюхиной Корнилову и то было легче определиться, кто же из них получает больше удовольствия, когда она кусает его за живот. Не он, отнюдь не он – а раз не он, то пусть кусает, но только за живот, не ниже: живота у Корнилова нет, а то, что ниже, пока дышит.

– Во сколько? – спросил Корнилов.

– Посетители у нас с пяти, но вам, в виде исключения, я бы разрешил…

– Исключений я не стою. – Отпуская доктора с миром, Корнилов тем самым его уже отблагодарил. – Бывайте.

И промелькнуло, будто сон
Все то, что сном не оказалось —
Через скакалку прыгал слон
Но и на нем вовсю сказалось
Паденье градуса сердец
Смотревших, как он топчет стружки
Не прозревая, кто тот спец
Кто автогеном резал ушки.
Слоновьи уши.

    Но слону
Внезапно стало очень грустно
И он прошелся по тому
Кому пресечь слоновье чувство
Спокойно радовать детей
С каких-то явей захотелось
А дети требовали змей
Но змеям жить давно приелось
Они не вышли на манеж
И их винить слона ли дело
Он и без них не слишком свеж
В надежде вспомнить свое тело
До объявления весны
Его заставшей над скакалкой
Ему ли помнить, чьи тут сны
Он воплощает гнутой балкой —
Опорой липкого вчера
Не проходящего и завтра…
Ну, а слону его игра
Все добавляет в кровь азарта
И он старается успеть
Напрыгать ровно, сколько сможет
Но вяло шепчет: «Только смерть
Мне в этой жизни и поможет».

С Мариной Корнилов так и не свиделся – ну что бы он ей сказал, состоись их conversation? Крепись, а я ухожу? Пустое…
Подгоняя решение, высветившееся на блеклом мониторе его устоев в направлении правильного, Корнилов неумолимо шагал к ней домой забирать свои вещи. Но дойдя, передумал. Пусть все останется ей. Как память, что ли… У Марины хватало заслуг, чтобы удостоиться щедрости его отношения, и распоряжаться им по усмотрению ее потребностей. Да и вещи-то малоценные – потертая износом ветровка, бритвенный станок, красный двухтомник с партиями Бобби Фишера…
Корнилов бросил ключ в газетный ящик и, проверив в тот ли – тот, тот, все четко – проворно выбрался под небо.
Погулять.
Подумать.

2

Как-то вечером, не пылая, а лишь коптя страстью к общению, Корнилов зашел в гости к своему институтскому знакомому – следует отметить, что его туда пригласили. Пригласивший его Николай Воляев был человеком спортивного склада ума, и когда Корнилов снизошел до своего ничего не знаменующего пришествия, он, буйно подрагивая от восхищения, смотрел видеозапись боев с участием Майка Тайсона, что представляло для него совершенно обычную методику по травле тревожившего его состоятельность времени.

Кроме Корнилова, прозы гостевого приглашения удостоились две молодые женщины несколько неглубокой наружности, которые сидели на диване и о чем-то угрюмо молчали. Следуя законам нечасто восходившей в нем галантности, Корнилов к ним неплотно подсел.

– Я думаю, – сказал он, – что если мы озвучим наши имена, поганей нам от этого не станет. Меня зовут Корнилов.

Мягкость его тона пришлась молодым женщинам по нраву.

– Тамара.

– Клава.

– Волшебные имена, – усмехнулся Корнилов, – ничем не хуже, чем у мутивших воду еще до Ганнибала Гамилькара и Гасдрубала. И чем занимаются в нашей нелегкой жизни их носители?

Легкий, слабый, толчок, но как же они пошатнулись.

– Что? – спросила Тамара.