Гибрид Игл-Пиг

Шабанов. Она было последовала, но поперевший ей навстречу народ затолкал ее вглубь. Он все сделал неплохо.

Красникова. По части единения наш народ наибольших успехов в метро достиг. В час пик. Его тогда, как ни отпихивайся, от себя не отожмешь.

Гамашев. А вы отпихиваетесь? Слиться с народом у вас тяготения нет?

Красникова. Мягко бы можно. Мужская рука случайно по мне проходит, я возбуждаюсь, она уходит… приходит, поглаживает, соскальзывает… но вжимания у нас настолько трамбующие и вопиющие, что я на своей станции на грани инвалидности выхожу. Мне бы ваш пистолет! Достань я пистолет, от меня бы мигом отпрянули.

Шабанов. Законы физики возражают. Куда бы они от вас отскочили, если в вагоне ни сантиметра свободного? Из окон бы повыпрыгивали?

Гамашев. Они бы скорее ее повалили. И в этой куче стали бы в вас совать… кто-то в юбку, кто-то в лицо, множественное мужское участие вы бы перенесли стоически?

Красникова. Вы придумали для меня ситуацию сверх всякой меры…

Шабанов. Он к вам неуважителен. Мне его приструнить? Скажите, и я по вашей наводке в него выстрелю – на какой из его органов мне нацелить мой ствол? У мужчин есть органы парные, как уши, глаза, а есть и непарный… и не тот, который нос. В то, о чем вы уже догадались, мне не стрелять?

Красникова. Никуда не стрелять. Бравированием вашим пистолетом вы рамки дозволенного еще не перешли, но вплотную в них уперлись. Что вам в голову-то ударило? Пистолет у него… при снятии его вами с предохранителя я тут же охранника позову!

Шабанов. Ваш безоружный охранник мне не указ. Чего он мне против моего оружия выставит? Приплетется сюда с электрошокером – я ему… по самому себе током врезать заставлю. Склонность к судорогам вы за ним не наблюдали? От хорошего разряда он в них забьется.

Гамашев. Уладив с ним, за нас приметесь? Мне вы уже грозились, но вы же и ее не обойдете… если вы пообещаете в нас потом не стрелять, я безропотно позволю ударить всех нас электричеством. Оно до полного бессознания вырубает?

Шабанов. Какие у электрошокера рабочие характеристики, я не знаю. Встряхнет-то несомненно, а уложит ли на пол… вы не могли подумать, что вы будете лежать, а я пускать в вас, лежащих, пули. Вы не сделали мне ничего плохого. А я почему-то на вас ополчился и расстрелял! Ох, мамочка ты моя, я шизоид! Я не в чьей-то, а в их обойме! Раньше это не проявлялось, но день на день не приходится… если говорить от сердца, вы, мужчина, меня задели.

Гамашев. Машины столкнулись. Водители выскочили и выискивают повреждения. А они никак не обнаруживаются.

Шабанов. Вы ведете речь о том, что мы вот так побеседовали и от нашего разговора никаких потерь не понесли?

Гамашев. А по-вашему получается по-другому?

Шабанов. От вас я здесь… но забудем. Пусть восторжествует согласие.

Появляется охранник Василевич.

Шабанов. Сеньор охранник пришли… подождали, пока я угомонюсь и выбрались к нам разбираться. Чтобы меня не будоражить, даже электрошокер не прихватили.

Василевич. Я рассчитываю, что мы договоримся и без него.

Шабанов. И о чем же?

Василевич. О вашем отсюда уходе. Насколько я расслышал, у вас тут с самого начала не пошло. С рубашки, которую вы назвали рубахой. Затем вы заговорили о пистолете, после обратили обладание им в возможность его задействования, вы были разнузданны, но охлынули. Давайте на этом остановимся. Где у нас выход, вы должны видеть.

Шабанов. Плавный поворот головы, и я его узрел…

Василевич. Вы через него уйдете и вашего грехопадения в блудняк не состоится.

Шабанов. Оно бы на меня тяжким камнем и при моей пальбе не навалилось. Пистолет-то у меня травматический! Какой отобрал, с таким и хожу… влетаю. Вылетаю. Легкий, как перышко.

Шабанов уходит.

Красникова. (охраннику) Хладнокровие тебе не изменило. Засвисти у нас пули, ты бы пребывал у себя таким же спокойным, каким выплыл к нам. У тебя на одежде крошки.

Василевич. Я грыз сушки. Они тверды, но в них нет красителей.

Гамашев. Ваша забота о вашем здоровье демонстрирует нам, что жить вы собираетесь долго. Он забыл об опасности! Сказано не про вас.

Василевич. Двигаясь на того мужчину, я полагал, что иду на человека с настоящим пистолетом. Это дает мне право ваши намеки на мою трусость отлягнуть. Ну а под словами о наличии во мне хладнокровия и определенного оледенения я подпишусь. Видит бог, я не нервный. Пойду покручу педали.

Гамашев. Вы что как-то… сленгуете?

Красникова. У него там велотренажер. Он его на смену приносит, а после нее утаскивает. Дирекция бы ему за велотренажер всыпала.

Василевич. За то, что ты меня не выдаешь, тебе отдельная признательность. Наше начальство, оно ведь на алкогольные возлияние ночных охранников смотрит сквозь пальцы, а за поддержание физической формы оно с приказом об увольнении не задержится.

Гамашев. Оно хочет от вас, чтобы вы беспрестанно бродили по торговому залу?

Василевич. Разрешается стоять, сидеть, но не на велотренажере.

Гамашев. Сидением на стуле мышцы не укрепишь, однако если бы вы все ваше рабочее время были на ногах и вперед-назад на них передвигались, нагрузкой бы вы их загрузили основательно. И без велотренажера.

Василевич. А вы дельно говорите. И велотренажер всякий раз приносить не придется… он разбирается, но нести эту тяжесть в машину, из машины…

Гамашев. Тренировка.

Василевич. Вы вновь глядите в суть. Мне же не только ноги необходимо закачивать. Получается, без перетаскивания велотренажера мне комплексно мое тело не взбодрить. Из-за велотренажера меня могут отсюда прогнать, но если я не буду собой при его содействии заниматься, в будущем нетрудоустроен я окажусь. Редкая по масштабу дилемма.

Гамашев. Сказать вам, как ее преодолеть?

Василевич. Пожалуйста скажите.

Гамашев. Тренируйтесь в нерабочие часы, и она отпадет.

Василевич. В нерабочие часы я сплю. Часов по двенадцать-тринадцать. Я уравновешанный, хладнокровный, длительный сон для меня не проблема. Проснувшись по будильнику, я едва успеваю до работы доехать. Какие тут тренировки.

Гамашев. Но вы же здесь не каждую ночь работаете.

Василевич. В очередь с магазином у меня ночные дежурства в банке. Туда велотренажер не притащишь – без промедления разоблачат. Через день потренироваться удается, и то польза. В вопросе «годен-негоден» я пока своих позиций не сдаю.

Красникова. Завтрашней ночью здесь у нас на дежурство заступит Вячеслав Олегович Дубков. Ему пятьдесят два года, он с дрябленьким животиком… вылететь из охранников он отчего-то не пугается.

Василевич. У Вячеслава Олеговича бумага. Ну или корочка. Он мастер спорта международного класса по самбо. С этим документом его в охрану всегда наймут, а мне остается не на корочки, а на кондиции полагаться. С захиревшей мускулатурой я скачусь в нищету. В ней люди озлобляются, чего бы я себе, нет, не пожелал. Бьющую через край ненависть я отношу к серьезнейшим дефектам внутренней структуры.

Василевич удаляется.

Гамашев. С эмоциями он справляется. Что бы в нем ни бурлило, наружу оно не выплескивается.

Красникова. Наберитесь терпения.

Гамашев. А чего мне ждать? Того, что он посидит-посидит и взбесится? Если с ним это случается, нам мудрее больше не видится. Хотя буйство в его исполнении с моим представлением о нем никак не вяжется. Мне подумалось, что он и срыв несовместимы.