Дедунов. Я выйду на нее хоть завтра. У вас для меня какая найдется?
Красникова. Такую, чтобы отвечала вашему уровню, у нас в магазине… диплом вы в Москву захватили?
Дедунов. Не привез.
Красникова. А трудовую книжку?
Дедунов. За всем этим мне необходимо в мою Саратовскую губернию ехать. В принадлежащее мне жилище с душем и батареями. Приеду и уезжать не захочется.
Гамашев. Вы знаете, что дома вам будет хорошо и при этом не едете?
Денунов. Не еду. По подъездам здесь мыкаюсь…
Гамашев. Для меня это дико.
Дедунов. Вы поймите – дома мне будет не полностью хорошо. Комфорт сопряжется с поддавливаниями и покалываниями из-за того, что женщину, которую я люблю, я не только не возвратил, но и всех попыток не предпринял. Я к ней заходил, ее убеждал, она говорила мне убираться, и я от нее выходил, с новым набором увещеваний возникал перед ней вновь, с тем же плачевным исходом спускался от нее на лифте, она воспринимает меня негодующе. Сейчас так, а в перспективе… зачем заранее сдаваться? Я к ней еще похожу, и червь сомнений в ней зашевелиться – не он ли мой суженый, не им ли мне следует загореться. В конечном счете она меня не обматерит… я к ней. Огромный плюс в том, что мне есть к кому.
Дедунов уходит.
Красникова. Сумасбродный товарищ.
Гамашев. Организм витиеватый, не одноклеточный – с его потенциалом ему в моем пошивочном цеху делать нечего. В нем бы он его, как полагается, не использовал.
Красникова. У вас собственный цех?
Гамашев. Владею не я, а управление на мне.
Красникова. Ко всеобщему недовольству?
Гамашев. Со хозяином, что надо мной, мы друг на друга не огрызаемся. Что обо мне думают работники, они держат в себе – если бы высказались, я бы пресек. Я не деспот, но моей пехотной дивизией я командую твердо.
Красникова. Вы и меня к пехоте причислите?
Гамашев. Ну а кто вы? Вы – продавщица. У меня бабы шьют, вы тут для кого-то торгуете, и к каким войскам мне отнести, к космическим? Вы – пехота… на войне она – пушечное мясо, а на гражданке – бесцветная масса, которая трудолюбиво копошиться и сколачивает для серьезных людей состояния.
Красникова. Не для вас же…
Гамашев. Я не наверху, но я тоже руководитель. В сопоставлении с вами я, дорогуша, посолидней.
Красникова. Мужчина и должен быть влиятельней его женщины. Предположите, что я уже ваша. Приступа тревоги не случилось?
Гамашев. Персональная ответственность за него лежала бы на вас.
Красникова. Но его не было?
Гамашев. Что бы вам сказать… нефть добывается. Доллар растет…
Красникова. Пусть что хочет, то и делает! Я говорю вам о нас.
Гамашев. Неконтролируемо говорите. Где ваш разум? Он вам добрые советы никогда не дает? Я и намека на это не почуял. Перед тем, как переть на меня с чувствами, вы не сообразили, что вам обо мне нужно что-нибудь узнать – о моих привычках, причудах. Зарываюсь ли я в книги, швыряю ли об стены бутылки.
Красникова. В квартире?
Гамашев. Не допью и брошу. Чтобы допить не захотелось.
Красникова. Мой Александр, на что он сильно пил, и то бутылки в квартире не колотил.
Гамашев. Но он-то завязать с алкоголизмом не стремился.
Красникова. А вы… вы утверждали, что пили пиво. Алкоголики пиво презирают.
Гамашев. А пивные алкоголики? С ними вы еще не жили?
Красникова. А они что? И они до чертиков надираются?
Гамашев. Выпив поллитра водки и высмотрев на бутылке свое отражение, ты замечаешь, что оно нечеткое. После бутылочки пива четкость твоего отражения смутной не будет. Но это после первой. После четырнадцатой взглянешь и… покрутишь бутылку и… никакое отражение не отыскивается. Словно бы тебя нет! Ты был бы рад всякому, самому плывущему, самому кривому отражению, но оно, как ни ищи, на глаза не попадается.
Красникова. Опыт у вас грустный.
Гамашев. Не чрезмерно. Для кого-то быть не в кондиции обычное дело, но не для меня – я себя этим не перегружаю. У меня в подчинении женщины. Чтобы не ударить лицом в грязь, мне пристойней появляться перед ними не косым и не с бодунища.
Красникова. К вашим женщинам вы пристаете?
Гамашев. Я же с ними трезвый. Кого как, а меня трезвость принуждает существовать по принципу умеренности. Напившись, я бы с ними повольничал, но выпивку и работу я не совмещаю.
Красникова. Вы выбрали лучшую жизнь.
Гамашев. С высокого постамента я бы спустился…
Красникова. Так вы что? Набираете обороты или не набираете?
Гамашев. Обновиться я бы не возражал… в моем танке мне отчасти горьковато.
Красникова. Шоколадку мне вам туда принести?
Гамашев. Танкист вышел продышаться. В танке лежит нетронутая шоколадка. А танкист не дышать ведь пошел, он поспешил за девушкой, что шоколадную плитку ему просунула – она-то по-детски думала, что угощу солдатика шоколадом, дежурство ему скрашу, а он почувствовал в ней столь нужную ему доброту и летит за девушкой, как за посланной ему провидением… не отвергая возможности овладеть.
Красникова. Без спросу?
Гамашев. Солдатик молодой, безрассудный… поэтому с шоколадками поосмотрительней.
Красникова. Вам бы я ее дала.
Гамашев. И бежать?
Красникова. Сближаться. Шоколадку вам в руку, а свою руку вам на спину… если бы я вас притягивала, вы бы меня не отодвигали?
Гамашев. На грудь я бы вам надавил.