Туда, где нас нет

Туда, где нас нет
Аполлинария Тиффани

Эта история о девушке, которая сбегает из родного дома, дабы обрести свободу и узнать, существует ли иной мир, в котором есть выбор и уважение. Эта история о чувствах ошеломляющих, проникающих в сердце и заставляющих бороться до конца. Эта история про наивность, перерастающую в силу.

Аполлинария Тиффани

Туда, где нас нет

Предисловие

Она любит свободу, дарованную каждому… Бескрайнее звездное небо… Первые рассветные лучи… Запах моря в волосах… Она стремится туда, где не ждут.

Глава 1

«Молчи. Делай. Терпи», – так меня воспитывали с детства родители, вернее мать. Забудь, что у тебя есть мнение, мысли оставь при себе, не оголяй тело, в глаза мужчинам не смотри, делай то, что говорят, терпи, терпи всю жизнь и тебе за это воздастся. Смешно, но так воспитывают всех женщин в моей стране пустынь и несправедливости. Неуклонно следует правило: «Следуй трем наставлениям, да возьмут тебя в жены и обретешь свое счастье». Отвратительное правило, о каком счастье идет речь? Всю жизнь надо преклонять себя, свое достоинство, честь, потому что ты родилась женщиной. Это несправедливо, но, увы, мое мнение здесь, как и во всем не учитывается.

Родиться женщиной – огромная неудача для тебя в этом обществе. В обществе, где воспитывают мужчины и правят они же. Увы, мне не повезло…Я родилась женщиной. Не повезло родителям, ведь женщина в семье – ненужный рот и просто вещь, которой можно воспользоваться. Не повезло соседям, ведь на одного работника и кормильца могло бы стать больше. Несправедливо по отношению ко мне, потому что я могла родиться мужчиной и добиться большего. Да, в моей жизни много несправедливости, но я привыкла. Просто у тебя нет другого выбора.

Никто не в праве выбирать, кем родиться: мужчиной или женщиной. Никто не в праве выбирать родителей, место своего рождения, год рождения. Все должны принимать свою судьбу. Но когда судьба тяжела, когда хочется хоть немного счастья и человеческой любви, как ты можешь принять ее? Как можно принимать позор, неуважение, унижение в свою сторону, когда ты не виноват, что родился здесь. Как можно это принять? Этого невозможно принять. И тогда, именно тогда ты понимаешь, что всю оставшуюся жизнь тебе придется бороться. Бороться за справедливость, которой не существует, за себя, которая уже сломлена в начале борьбы, за жизнь, которую ты не заслуживаешь по мнению людей.

Мне было тяжело принимать то, что кто-то уже с детства растет в справедливости. У кого-то уже с детства есть то, чего люди добиваются годами. Разве это жизненная справедливость? Разве это честно? Нет. Далеко нет… Но тем не менее тебе приходится брать себя в руки, потому что понимаешь – иначе никак.

Искать виноватых – гиблое дело, потому что их тут попросту нет. Так распорядилась жизнь, и будь добра принимать то, что тебе дают. С одной стороны, у каждого своя дорога. Когда ты видишь человека, родившегося в справедливой стране, любимой семье, в достатке, то наверняка для него приготовлено свое испытание, своя дорога с ямами, обрывами и лужами. У него тоже будут слезы, истерики, желание не жить, просто все это будет происходить из-за других обстоятельств, непохожих на твои. Все это было, есть и будет у каждого только в разной форме, вот и все. Ты никогда не узнаешь точно, что скрывается за идеальной жизнью, потому что тебе попросту не захотят рассказать, а если и расскажут, то ты не поймешь, потому что ты родился в другой семье, стране, году. Ты не жил жизнью другого человека и не сможешь трезво оценить его дорогу. У тебя нет опыта того человека, который есть у него. В этом и состоит проблема многих людей: они думают, что жизнь других идеальна, да и почему они жалуются? Но вы ведь даже не знаете, что кроется за картинкой идеальности. Поэтому люди слепы и глупы. Не все, конечно. Наверняка у вас возник вопрос: «Кто я такая, чтобы так говорить?», – спросите вы. А я вам отвечу: «Я та, которая захотела восстановить справедливость и не дать погибнуть самой себе», а если быть точнее, то вам стоит пережить мой настоящий жизненный опыт, иначе по-другому вам не удастся понять меня, чего бы мне не хотелось. Что-то я заболталась… Пора открыть занавес моей жизни. Подождите! Исполните одну мою просьбу – испытайте весь спектр эмоций и проживите со мной то, что не каждому суждено будет сделать. Может быть тогда вы начнете ценить свою жизнь больше?

Я родилась единственной девочкой в семье. Поверьте, это ужасно. Когда у тебя есть два старших брата, ты чувствуешь, что здесь лишняя, ведь всю любовь и уважение отдается им, а не тебе. Да-да, все только из-за того, что ты девочка. Все ласки родителей идут только им, а ты проблема, которую надо выдать замуж, если посчастливится. Даже мать, родная душа и тоже женщина относится к тебе с презрением. Спросите почему? Всегда будет следовать один и тот же ответ – ты родилась женщиной. Звучит глупо, но только этот ответ я получаю от нее сквозь череду легких намеков, брани и конечно же наказаний. Как несправедливо. Но обидно не за себя, а за всех девочек, которые будут рождаться из поколения в поколение и чувствовать это призрение от того, что они девочки. Мои дочки, внучки, племянницы и все, кто оказался особой женского пола. Но знаете, в размеренной жизни людей всегда внезапно появляется тот, кто меняет реальность. Я думаю, это такой закон существования, что всегда появляется новое. Всегда неожиданно приходит то, что люди меньше всего ждут и чего многие опасаются. Но страх не всегда обозначает опасность, не правда ли? Для меня страх стал глотком свежего воздуха. Неким наставником. Этот наставник дал мне свободу, которую могла бы подарить мне только смерть. Однако, я не глупа, чтобы получать подарки от нее. Надеюсь, я не угнетаю вас своими размышлениями, ну а для тех, кто уже устал слышать нудные изрекания – начинаем.

Когда я родилась, отец негодовал. Он хотел отдать меня в другую семью, но этого не случилось. В какой-то мере меня спасла женская солидарность со стороны матери – видимо у нее еще были чувства до моего рождения. Только за это я ей благодарна. Хотя можно быть благодарным человеку за то, что в будущем он же будет тебя презирать? Я оставлю этот вопрос открытым для вас. Что же касается моих братьев… Их воспитание просто не позволяло быть снисходительным ко мне. Я их не виню.

В 6 лет меня отправили обрабатывать земли для посева. Самое ненавистное дело в моей жизни. Если ты не будешь этого делать – тебя выпорот, как скотину. До сих с ужасом вспоминаю свой первый приход на пашню, который длился бесконечность: на улице плюс сорок, на тебе паранджа с никабом, пот течет ручьем, тебя мутит, ноги ватные, в голове мысли о том, чтобы Бог тебя поскорее забрал из этого ада, но нет, ты все еще жива, и ты все еще женщина. Ты не можешь прекратить работать своими маленькими ручками, потому что рядом с тобой отец, и, если вдруг тебе вздумается отдохнуть, то ты получаешь по спине кнутом. Каждый раз. Тебе остается только усердно работать и молиться Богу, чтобы день прошел быстрее и солнце палило меньше. Но как многие, наверное, знают, что не все молитвы бывают услышанными. На протяжении всей работы, ты помнишь только об одном, что, если не сделаешь сейчас так, как требует этого отец, ты получишь кнутом и останешься без еды на два дня, будешь ночевать на скотном дворе с собаками, а после этих мучений отец заставит работать тебя весь день и всю ночь, пока ты не упадешь в обморок от нехватки сил. Жестоко? Нет, это норма. Но физическая боль не сравнится с внутренней, в особенности, когда ты ребенок. Ведь позже ту самую боль ты запомнишь на всю жизнь, позже это станет травмой, которая будет отравлять тебе жизнь.

Наверное, это самое страшное: ты мала и даже не понимаешь за что с тобой так обращаются. Почему тебя не любят, Хасе? Ты что-то натворила сегодня? Вроде нет. И затем ты начинаешь копаться в себе, ищешь проблему внутри, а не снаружи. Но как бы ты не искала – ты не можешь найти ее, потому что проблема не в тебе, проблема в семье, в которой ты живешь. Дети это не понимают, вот и я не понимала. «Наверное, я делаю что-то не так. Надо больше стараться!» – думала я. Но каждый раз, делая все «так», я получала взамен гнев, ругань постоянный кнут по спине. Я ребенок и не понимаю за что со мной так. Днем ты делаешь все «так», а ночью плачешь в подушку и умоляешь Бога лишь об этом: о родительской любви. Мои молитвы не были услышаны. Я слышала, что часто люди вспоминают Бога только тогда, когда им действительно плохо и неоткуда ждать помощи. Когда помощи нет на земле – ищи ее в небе. Но бывает и так, что помочь тебе никто не может и тебе приходится самой себе помогать. Помощи извне я не нашла и перестала молить Бога. Я приняла свою судьбу. Но никто не знает, что она нам может уготовить в будущем. Уже позже я поняла, что все заготовленное хозяйкой дается не просто так. Не просто так мы страдаем, боимся, боремся. Все, что нам дано, мы в силах преодолеть для чего-то большего. Мы растем через боль. Это сильное чувство, может оно даже сильнее любви? Увы, я это тогда еще не познала.

Рассвет. Время 5 утра, зарождается день. Еще один день безудержной жары, ругани и работы до ночи. Когда это закончится – неизвестно. Ты встаешь с постели, ноги, как вата – не слушаются. Заправляешь постель, видишь – мать еще спит, надо поскорее умыться, чтобы не получить по спине, скажет, опять сплю до обеда. Я расшевелилась, руки уже двигаются свободно, правда, после вчерашнего все тело ноет – переставляла бочки с вином в подвале. Бочки… Да, тяжелые были. Во сколько я тогда вернулась? Один пророк Мухаммад знает. Но звезды еще были на небе. Сегодня опять продолжу. Хотя такое чувство, что я уже закончила. Ну, осталось… Разлить! Как ты забыла разлить?! Кувшины. Точно! Кувшины. Я должна была это сделать вчера. День сегодня точно будет тяжелым… Сегодня же приезжает делегация селекционеров, а вино не разлито по кувшинам! Быстрее, давай собирайся Хасе, хочешь, чтобы тебе по шее надавали? Как же я могла забыть.

Выбегаю на цыпочках из комнаты, не умывшись, бегу в подвал к винам. Захожу в подвал, толкаю дверь – закрыта. Что сегодня со мной? На солнце перегрелась вчера? Как можно зайти в подвал без ключей? А если придавить дверь и резко дернуть на себя? Да, точно, так делал старший брат или младший… Или Фэрет абый? Кто же этот делал-то? Нет, это был не он. Опять эти ненужные размышления – слишком много думаешь, Хасе, сегодня отец тебя точно выпорет. Толкаю и дергаю дверь – глухо – не открывается. Нужны ключи. Начинаю вспоминать, что ключи в отцовской комнате, все, тебе конец. Хотя… Возможно он спит и удастся тихонько выкрасть ключи, там работы-то. Удача сегодня точно со мной – отец вчера играл до утра в нарды с соседом: будет спать до утра. Бегу в комнату к отцу, успокаиваю дыхание, тихо толкаю дверь и вижу священный обитель: вокруг писанные картины, на полу – узорчатые ковры, огромная кровать отца и сам спящий отец в ней. Вроде спит – прихрапывает. Захожу, крадусь можно сказать, оглядываю комнату, глазами ищу заветные ключи и… Нашла! На тумбочке, возле занавесок с кроватью. Пробираюсь к ним, как вор, я уже у цели и… Тихий скрип кровати, шуршание одеялом – отец медленно поворачивается на другой бок – ко мне спиной и начинает вставать. Мое тело окаменело, начинается покалывание в ногах, во рту мгновенно пересыхает. Мне понадобилась секунда, чтобы собраться. Мозг начинает быстро соображать и находит выход – спрятаться за занавеской. Я быстро, словно лань, проскальзываю в намеченное место. Если попадешься – тебе конец, получишь кнутом не только от отца, но и от братьев, а они меня еще вчера хотели выпороть, видите ли картошку пережарила, да я ведь даже не виновата, мать готовила. Опять думаю, о чем не надо, сейчас жизнь на кону стоит, а ты… Отец тяжело встает с кровати, надевает кандуру, смотрится в зеркало (я в него смотрелась два раза и то у соседей в доме, когда была маленькой) и уже хочет выходить, а я облегченно вздыхаю, но резким движением поворачивается к окну, и я понимаю: три дня без еды на пашне обеспечены, уже хочу выходить из своего укрытия, но спасает случай – стук в дверь:

– Кто там еще? Входи! – дверь открывается, заходит Мансур – старший брат.

– Отец, завтрак не готов, мать только встает, а эту девчонку где-то носит. Мне скоро выдвигаться на базар за сладостями для делегации, а мой живот пуст, как пустыня. А Хасе даже не удосужилась воду принести, я тебе говорил, ее надо было вчера еще выпороть! А ты…

– Прикрой рот! Голова и так трещит, а ты про сладости! Иди мать попроси натаскать воду, а с Хасе я сам разберусь. И не звука больше.

Мансур быстро выходит из комнаты отца, понимает – не в духе. Хах, попробовал бы он пожить моей жизнью, сразу бы получил по спине.

– Ну Хасе! Сегодня ты получишь, совсем отбилась от рук! – сквозь зубы проговаривает отец. И выходит за дверь.

Все Хасе, сегодня ты получишь по полной. Что за дурья голова, хотела спасти себя, а вышло наоборот, как и всегда, впрочем. Что же делать? Вино не разлито, все как назло встали рано, эта делегация еще едет, почему им не работается дома, у себя в Англии, едут в эти пустыни. Как же их жены, дети без них? А может у них и нет жен с детьми, откуда ты знаешь Хасе? А разве так хорошо? Не по правилам это, нехорошо. Опять размышляешь Хасе, иди уже, готовься получать по самое горло.

Я выскальзываю из своего укрытия, подхожу к двери и прислушиваюсь: есть ли кто, безопасно ли выходить. Тихо. Пошли искать меня наверно. Я уже готова выходить, но бросаю взгляд на зеркало и решаюсь подойти, когда еще выпадет шанс посмотреться в него? Никогда. Медленно приближаюсь к зеркалу. Я не видела себя, свое лицо лет 5 точно, а может больше. А вдруг мое лицо противное, может лучше не смотреться? Отец мне всегда говорил, что я ужасно некрасивая, да и все так говорили. Давай, Хасе, либо сейчас, либо никогда. И что, что некрасивая? Все равно в паранже ходишь. Один шаг и я у зеркала. Открываю зажмуренные глаза. Я, оказывается, худенькая, небольшого роста. Какие миниатюрные у меня ладони! А глаза… Я снимаю паранжу и не верю: у меня небольшое, но аккуратное личико, невероятные большие карие глаза, широкие темные брови, маленькие, но пухлые губы, даже есть бледные веснушки. Да, это вроде веснушками называется. Почему меня называют некрасивой? Может по меркам моей деревни я некрасива? Наверно это так, но и братья у меня не красавцы… Либо мне опять так кажется.

А еще иногда мне кажется, что так не должно быть в мире. Что мир далеко не такой. Он не ограничивается моей деревней и целью выйти замуж. В этом мире должно быть что-то еще, кроме мучений и страданий, но что? Ведь есть люди же в Англии, во Франции, да хоть взять соседнюю деревню. Неужели везде женщины стоят после мужчин и всю жизнь служат им? Неужели так будет всю жизнь? Но я так не хочу, не хочу жить, как мать, как бабушка, прабабушка… Но разве мое мнение кто-то спросит, разве я смогу выбраться отсюда, из этих вечных оков прислуживания и неуважения? Верно, не смогу, никто не смог до меня, значит и я не смогу. Жаль, я бы посмотрела этот мир. А может это и к лучшему. Кто знает какие опасности в нем? Может меня семья просто оберегает и, поэтому не пускает даже в соседнюю деревню? Нет. Как можно опять предаваться небылицам о заботливой семье? Хасе, пора взрослеть.

В своих размышлениях я простояла минут пять, пока не вернулась в реальность. Когда поток моих мыслей прекратился, я встрепенулась, поняв, что наказания не избежать. И в какой уже раз я приняла свою судьбу. Надела паранжу, уже выхожу и вспоминаю – ключи! Вот так вся жизнь у меня наперекосяк. Метнулась к ключам, спрятала в своем одеянии и вышла за дверь.

У меня уже созрел в голове целый план: пройти в подвал, разлить вино, вернуть ключи на место, если это получится сделать, если нет – скажу отцу, что забыла отдать вчера, хотя отдала Мансуру. Все равно наказания уже не избежать. Самое главное никому на глаза не попасться, моя цель – кувшины, выполнишь – буду спокойна, а то действительно будет неудобно перед гостями, еще перед ними будут меня отчитывать. Я прохожу мимо кухни, прачечной. Странно, что никого не слышно… Ладно, мне же лучше. Выхожу во двор, внимательно осматриваю территорию – никого. Двигаюсь в сторону подвала. Приближаясь ближе, слышу нарастающий шепот матери и громкие возгласы отца – к подвалу не пробраться незамеченной, придется ждать:

– Что ты говоришь, женщина! Уже все готово, неделя и мы получим обещанных кур с верблюдами. Жди, сейчас не до тебя! Подготовка идет полным ходом, Мохабей уже заплатил залог, осталось сказать и дело с концом, – с раздражением высказывался отец.

Что за странный разговор и при чем тут наш сосед? Кстати о нем. Очень неприятный мужчина, хуже отца обращается с женщинами, на базаре только какие разговоры не ходят о его прошлой бедной жене! Все его шугаются, хотя очень богатый человек, своя конюшня на юге нашей деревни. Говорят, что у него сто лошадей, но я не верю, в самой деревне и 20 не досчитаешься, а тут сто – слухи. Слушаю продолжение разговора:

– Ой Аллах! Не злись ты, не злись, ты не виноват, что я дуреха старая! Все, что не попадя в голову лезет, но кур надо раньше потребовать, вдруг обманет? Мезея сказала мне, что по слухам он так и не заплатил за свою первую невестку и оставил ее родителей без всего – просто увез в другую деревню и все. Я волнуюсь, чтобы у нас так не произошло… Не злись только, не злись, – шептала мать.

– Пусть только попробует обмануть меня, самого Мухаммеда! Я его потом так накажу, так накажу! А Хасе найду и домой уведу. Пусть только попробует, я ему такое задам! – отец уже не говорил, а кричал на весь двор. Что сказать – вечно разглагольствуется, а на деле ничего.

Их голоса начали удаляться – пошли домой. Вот только, что за чудной разговор. При чем тут я и Мохабей? Залог какой-то. Может у отца опять проблемы с деньгами, но в последнее время у него хороший урожай, еще лошадей прикупили и столько бочек вина в подвале, что скоро новый надо строить! А может он вином будет торговать? Не зря же столько купил, но зачем? Урожай дает очень неплохие деньги, а вино он сам хорошо пьет – любит хорошее. И почему мама так переживает? Меня все это настораживает, возможно это что-то связанное с приездом селекционеров, но у Мохабея даже своей пашни нет, он торговец, зачем ему селекционеры? Поразмыслю об этом позже, пора уже разлить это несчастное вино.

Вставляю ключи, тихонько поворачиваю их, молюсь, чтобы дверь не скрипела, толкаю дверь на себя, и о чудо – ни единого скрипа. Зажигаю фонарь. Прохладно здесь, однако. Открываю бочки и начинаю свою бурную деятельность. Займет это дело не более часа. На ум продолжает лезть этот разговор. До чего любопытная все же ты, Хасе! На моем бы месте другая бы забыла уже об этом. Разливая вино по кувшинам, я пришла к мысли, что разговор связан с приездом английских селекционеров, но одно не сходится – я. При чем тут я? Сажать растения могу, обрабатывать землю могу, но как ни крути не разбираюсь я в сортах растений. А может… Нет, этого не может быть! Отец бы ни за что не отправил бы меня, нет Хасе, хватит думать о небылицах, а все же? А почему нет? Может меня всю жизнь так воспитывали из-за этого? Почему нет? Я начинаю лихорадочно думать, сопоставлять все факты и вроде как сходится! Неужели мои молитвы были услышаны! У меня кружится голова, перед глазами темнеют пятна, появляется ватность в ногах, но до боли приятная. По лицу прошла струйка пота, сердце не бьется, а стучит со скоростью света. Неужели меня отправляют учиться в Англию! У отца хорошо идет урожай, деньги текут рекой, но тем не менее он экономит на всем! Может он экономит, чтобы мне хватило денег на учебу? Неужели это так? От радости вино начинает литься мимо кувшина и прямо на пол, на мой никаб. Я стою вся радостная, мокрая в вине. Моя голова кружится от счастья, мое тело потряхивает и на ум приходят идея: может рассказать, что я знаю, поблагодарить, обнять всех, расцеловать отца? Подумаешь, что не положено, но счастье-то такое. Я буду точно учиться! Аллах, все эти страдания были точно не зря!

Я разлила все вино, вытерла винное пятно, даже покружилась от счастья! Хотела уже начинать петь, но вдруг скрип двери, я понимаю, что кто-то заходит. Спрятаться ли или нет, а зачем? Раз отправляют учиться – ругаться не будут. И тут я уже хочу выйти из-за бочек, но слышу монолог матери:

– Я ему покажу, я ему покажу, ну-ну Мухаммед! Обманут тебя дурачье будешь знать, как меня не слушать. Обманут-обманут, потом меня еще винить будешь, а я что? А я говорила. Ну ничего, вот отдадим ее замуж, получим приданное и можно уходить на покой – торговать с Мезеей. Устала каждый день впахивать на пашне, пока этот дуралей отдыхает, ну ничего-ничего. Одна неделя, и буду свободна. Еще эти селекционеры, черт их тащит сюда, что опять задумал этот дурак! И накорми их, и напои, и ночлег приготовь! А что мне за это? Только лишняя работа, еще эта девчонка куда-то запропастилась, ну она у меня получит, еще за нее кувшины вина носить, совсем от рук отбилась. Еще неделя и я избавлюсь от этой обузы, пусть Мохабей с ней мучается, пускай-пускай, а я отдохну, наработалась уже, хватит, – и начинает перетаскивать кувшины с подвала в дом, – она вышла из подвала, бормоча что-то еще себе под нос.

Я не понимаю… Мне стало плохо, все тело трясет, сердце начинает биться с каждым ударом сильнее, я почти теряю сознание, холод подвала не дает мне упасть в обморок. Я закрываю глаза, падаю на колени, слезы наворачиваются на глаза, холодные струи отчаяния стекают по моему лицу. Вдох-выдох не помогает, я не могу успокоиться, еще немного и начнется истерика. Надо взять себя в руки, не плачь, не плачь Хасе. Как, как тут не плакать, хочется кричать, кричать в пустоту, а нельзя. Зажимаю рукой рот, кусаю пальцы до крови, больно, но мне все равно. Медленно красная струйка стекает по моему подбородку, льется на одеяние, но мне все равно. Я сломлена своими же мечтами. Что чувствует человек, когда рушится жизнь? Пустоту и тупую боль внутри себя. Никаких чувств больше. Хочется уйти в пустоту и никогда не возвращаться оттуда, никогда. Хах, смешно Хасе, смешно! Сама все выдумала, сама же причинила эту боль. Виновата только ты, только ты. Я не могу… Не могу. Я начинаю кричать во весь голос, мне все равно, я кричу голосом отчаяния, боли, несправедливости жизни. Мне больно, больно от того, что ничего не могу сделать. Я кричу болью, которую переживаю каждый день, каждый час. Все свои 18 лет я преклоняюсь, терплю, ненавижу. Все что накопилось за эти годы я выплескиваю сейчас. Больше я не могу. Мне говорили терпеть, молчать и делать – я делала, но так продолжаться не может, я не могу. Я держалась сколько могла. Я верила… Во что? Я устала. Устала не от постоянной брани отца и матери, не от бесконечной работы на пашне и в доме. Нет. Я устала бояться, каждый раз остерегаться, жить в большом кошмаре, который преследует меня каждую ночь. Это не жизнь, а настоящие игры на выживание. Это страшный сон. Мне так больно, что я не смогла признать, что весь этот кошмар – это не иллюзия, а жизнь. Горячие капли осознания этого скатываются по моей когда-то нежной щеке, ставшей черствой от постоянного солнца и недоеданий. Я захлепываюсь от тихой истерики, обхватывая свое тело руками. Весь никаб в крови и мне так все равно, что скажет мать. Сейчас мне надо успокоиться. Как, если слезы низвергаются градом и ты чувствуешь ту пустоту, которую стоит бояться побольше, чем тупой и постоянной боли? Мне так обидно за свою наивность, глупость… И как можно быть такой дурой, что думать, что что-то поменяется. Какое жалкое зрелище, Хасе! Ох, какая жалость, Хасе! Бедная, не уважают, не любят! Да тебя надо пожалеть! Прекрати. Хасе, хватит уже. Хватит много думать. Смирись уже. Ты не одна такая. Услышь себя, ты не одна. Почему ты жалуешься, а другие нет? Почему ты упорно не принимаешь то, что даровано жизнью? Почему ты так упорно сопротивляешься тому, что предначертано. Сотни женщин как и ты также работают, также живут, спят и едят. Они не жалуются. Они не строят иллюзий. Они не думают об этом. Ты-то! Ты-то, что думаешь, Хасе! Думаешь особенная? Думаешь удача тебе выпала впервые? Значит ты дура, раз так думаешь! Хватит, хватит! Я рыдаю. Рыдаю до колкой боли в теле и продолжают думать, не отпуская то, что больше всего причиняет мне боли – мои мысли.

Иногда ты пытаешься бежать от них. И убегаешь. А часто нет. Они всегда преследуют тебя не потому, что ты бездельничаешь, а потому, что нет тайника, убежища, того места, где возможно твое скрытие. И так бежишь всю жизнь. Куда… Откуда… Ты не знаешь, потому что бежишь в суматохе дней, усталости, какой-то нескончаемой борьбы. Я пыталась, честно. Пыталась убежать, спрятаться, иногда забыться темной ночью в своих снах и постоянном кошмаре. Но стоит зацепиться за одну мысль и ты в их круговороте. Ты кружишься, а иногда и варишься целыми днями в одних и тех же мыслях. Все думаешь, думаешь, думаешь. Вот так не задача, да, Хасе? Но порой это так просто, что даже глупо. Глупо, что ты бежишь от того, что есть часть тебя. Так глупо, что ты бежишь от себя куда-то. Но на деле ты просто стоишь. То же место. Та же мертвая точка. Только мысли разные. Так по-детски глупо, что смешно. Я улыбаюсь через слезы какого-то помешательства. Горькая улыбка получается с горькими мыслями. Я вытираю слезы об кровавый рукав и встаю. Больно ли мне? Безусловно. Да ты гений, Хасе. Никчемный, глупый гений с такими же глупыми и никчемными мыслями.

На мой крик прибежала мать. Честно сказать запоздала. Уже шутишь, значит гениальное осознание приводит тебя в чувства. Она окинула меня быстрым взглядом:

– Ты что кричишь! С ума сошла? Отец придет тебя выпорет, давай вставай, откуда кровь? Ты, что решила покалечить себя?! Глупая девчонка, радуйся, замуж выходишь скоро за очень богатого человека, мои молитвы были услышаны! У тебя свадьба через неделю, даже не благодари, хотя от тебя и не дождешься. Ну же, пошли быстрей! Я даже спрашивать не буду, что ты тут делала с собой. Все, устала я, передам тебя в руки к мужу и пусть он с тобой возится. Слава Аллаху, что создает дарит нашей семье такое облегчение.

– Гении – это же сумасшедшие люди. Их неординарность такова, что каждый боится их. Дураки потому что, – тихо прошептала я как бы себе.

– Она мне еще что-то говорит! Бесстыжая девчонка! Вырастила на свою голову. Будешь мужу своему выговаривать, он-то найдет способ остудить твой пылкий нрав. Давай, шевели быстрей ногами.

Очередные слова с упреками. Да, я бесстыжая девчонка с пылким нравом, конечно! Я та единственная, которая трудится за троих, а ест за одного. Я та самая, которая выносит все сама. Ни разу! Ни разу я не жаловалась им! Я еще бесстыжая, ленивая, страшная! Какие там еще слова нужны, чтобы унизить меня, а? Да это уже давно не слова, а пустой воздух. Пустая трата их энергии в успокоение своего эго. Они называют меня никчемными, хотя сами не лучше. И да, мы семья! Мы образцовая семья деревни. Безупречные Рубини! И да, в образцовых семьях – это нормально торговать своими же детьми. И да, это нормально трудиться до потери сознания одному, пока другие отдыхают. И это, конечно, нормально менять свою дочь на животных. Гадко, подло, но зато образцово. Зато уважает вся деревня, которая погрязла в такой же низости и бесчеловечности. Я не лучше. Но я хотя бы не лицемерка с пустыми принципами.

Этот огонь должен был вырваться рано или поздно, он уже был заложен во мне, его не избежать. Он во мне, чтобы изменить все. Он во мне, чтобы сжигать мосты несправедливости, отчаяния и насилия. Из чего он сделан? Из злобы. Плохо ли? Хуже уже не будет.

Никто не знает, что сегодня родился сумасшедший гений, готовый ко всему, ведь худшее уже случилось и осталось позади. Мать посмотрела мне в глаза. Обычно я всегда избегаю взглядов. Вот так положено, хотя в слух про это никто не говорит. Надо быть чересчур глупой, чтобы не понимать этого. Во мне была такая ненависть, обида сколько не к семье, сколько к ней, что в этот раз я сглупила. Впервые за долгое время я увидела какой-то страх. Нет, это была некая искорка, которую может заменить только тот человек, который уже давно знает того, кому смотрит в глаза. Моя мать не глупа. Просто ей выгодно быть таковой. Не только ей, но и всем женам, ведь мужьям не нравится, когда человек низшего положения умнее их. Особенно женщина. Особенно женщина с той же деревни. Да и вообще за столько лет жизни под одной крышей с мужчинами начинаешь понимать то, чего они бояться признавать или показывать. В такие моменты важно продолжать играть глупую старуху или девчонку, чтобы тебя не высекли. Она очень мудра иначе бы она не смотрела на меня с неким страхом и непониманием. Она все поняла или поймет… Я этого, по крайней мере, никогда не узнаю. Пока я тут, пока я не настолько глупа, то надо понимать, что каждый играет в свою пользу. Здесь нет понятия союз. Здесь нет понятия вступится. Зато физическая боль, патриархальная иерархия – это да. Это красиво. Это то, что почитают и уважают. Мерзко.

Мы шли молча, каждый был погружен в свои мысли, но молчание прервалось криком отца из дома. Я заметила его силуэт:

– Вот она – негодяйка! Ты где ходишь все утро? Вечером ты получишь после приезда селекционеров – добегалась! В чем у тебя одежда? Делегация приезжает, а ты в таком виде, бегом переодевайся и умойся, еще позорить меня вздумала, шаг прибавь, иначе я тебя сам за шкирку возьму! – да, он был недоволен.

Мать прибавила шаг:

– Что ты плетешься, как черепаха, сейчас отец разозлится и выпорет тебя по самое не хочу, как не было ума, так и не будет! Иди переодевайся в комнату, надеть праздничную одежду, волосы собери хорошенько, а то ходишь как… Как… Не важно! смотри, приедут эти селекционеры, чтобы ни пискнула при них, в глаза будешь смотреть – сама тебя без еды оставлю в курятнике! Вздумаешь позорить нас – выпорю, сделка такая намечается – испортишь – несдобровать тебе и мне, поняла? – мать видимо очень волновалась, правда видать, сделка серьезная – много денег получат, а меня замуж хотят продать. Куда еще больше-то денег? Все равно лежат без дела в каком-нибудь тайнике, а им все мало, этим людям. Не получится у вас двух зайцев убить, не получится. В ответ же я просто кивнула.

Она ушла, и я осталась одна. Раз делегация приезжает, то однозначно на корабле. Да… Никогда я не плавала на нем. Да что уж говорить, я даже на палубе не была. А люди всю жизнь путешествуют возможно. Вообще, что такое путешествовать, каково слышать сильный ветер, страшиться грозы, когда ты посреди моря? Посреди океана? Или у тихой бухты? Каково это чувствовать запах морской воды или… Или каково это плавать? Я бы точно утонула наверно. Лучше так, чем до конца жизни жить мучаясь. Лучше рискнуть, чем бояться, когда для тебя нет словосочетания «еще хуже». Чего страшится, если самое страшное вот-вот настанет? Лучше так. Была бы я чуть посмелей, я бы точно уплыла. Или убежала. Или прыгнула с обрыва в воду. Почему я не смелая? Отчего не храбрая? Я придалась сладким мечтам. Опять. И опять попала в эту ловушку. Такую приятную, вязкую, из которой не хочется уходить, а только идти дальше и дальше. Мечты – это болото, а я глупый странник, который смело идет через него. А потом вязнет. Долго, мучительно, а иногда со слезами и внутренним криком от бессилия, от того, что это никогда не случится. Никогда… Пугающее слово. Но не страшнее «хуже». Хасе, ты такой глупый странник. Наивный, глупый странник. Горячая слеза медленно потекла вниз. Что-то сегодня много слез, не думаешь, Хакасия? А пускай. Перед смертью кто-то не надышится, а я перед свадьбой не наплачусь. Хоть раз в своей жизни сделаю то, что хочу. Ну и ладно, что это слезы. Лучше поплакать одной, чем увидят это другие. Отец вообще терпеть не любит слезы. Он сам-то хоть плакал когда-нибудь? Да никогда! Глупый вопрос. У него есть все и даже больше. Хотя бывают радости, я слышала. Все, хватит. Опять мысли. Опять не в том направлении и точно не в ту росло. Рассуждать о слезах радости, когда ты радость-то никогда не испытывал – смешно. И опять же глупо.