Увидеть море

– Знакомая ситуация, – поддержал его я. – Меня вот тоже потеряли. А солдата вашего я не видел. Наверно уехал куда-то. Я тут часа три уже сижу, никого не видел.

– Эх, чёрт. Как же это я его упустил, – «прапорщик» выглядел огорчённым. – Ну, ладно, поеду домой тогда. А ты-то сам, что? Ночевать хоть есть где.

– Да, наверно, здесь буду до утра, а с утра пойду брата искать, – заявил я удрученно.

– Ну, если хочешь, можешь у меня переночевать. Раз солдат мой не приехал – свободная койка есть, – видимо, на моём лице отразилось сомнение, потому что он тут же поспешно добавил. – Если за вещи волнуешься, можешь здесь оставить в камере хранения.

В бескорыстность его предложения мне не верилось, но голод гнал опасения прочь. В конце концов, у меня с собой был нож и готовность к решительным действиям.

– Да я не волнуюсь – у меня с собой ни денег, ни ценностей. Так что заплатить за ночлег я тоже не смогу, – я решил сразу известить о своей материальной несостоятельности.

– Да что ты! Какие деньги! – запричитал прапорщик. – Разве ж я не понимаю, сам бывал в твоём положении.

«Прапорщик» представился Андреем, мы сели в автобус и поехали к его дому.

По дороге я размышлял о причинах гостеприимства «прапорщика». Грабить меня, очевидно, не представлялось выгодным, поэтому оставались варианты с маньяком и с гомосексуалистом, а то и с маньяком-гомосексуалистом.

Маньяки маньяками, но в моем состоянии я был готов убить за сухой рогалик, так что бояться, скорее, следовало меня.

Маньяк Андрей трещал без умолку, рассказывая какие-то смешные истории из своей военной жизни. Как я и думал, он оказался бывшим военным – капитаном ракетных войск в отставке, а сейчас работал программистом. Большую часть его трескотни я пропускал мимо ушей и встрепенулся лишь, когда услышал про еду.

– Что, может, возьмем чего-нить поужинать? Ты как, насчёт выпить-закусить? – предложил «капитан-программист». Вопрос для меня был риторическим.

Капитан оказался прижимист, из еды им были куплены сосиски и три коробки «Доширака», также он взял две бутылки портвейна. Такой «ужин» выглядел скромным даже по меркам студенческой общаги, но в данный момент всё это казалось мне роскошным угощением.

Жилище «маньяка» оказалось неухоженной, но просторной холостяцкой трёшкой, населённой тремя кошками и одним бесполым существом лет семнадцати с тоненькими паучими лапками и круглым брюшком.

– Маша, – представился мне этот бледный прыщавый юноша, и я с облегчением понял, что попал в логово к обычным педерастам.

– Красивое имя, – хмыкнул я. Теперь только оставалось быть начеку. Я зорко следил за приготовлением ужина, а бутылку портвейна вызвался открыть и разлить сам.

– Фирменное блюдо! – провозгласил гей-Андрей и заварил «дошираки», предварительно накрошив туда лука, зелени и сосисок.

Терзавший меня голод не позволил оценить «фирменность» гей-блюда. За три минуты я уплёл свою порцию, вместе с половиной булки хлеба, запив всё стаканом дешёвого портвейна с запахом йода.

Блаженная сытость и портвейн привели меня в приподнятое состояние духа. Гей-Андрей и гей-Маша тоже были веселы и словоохотливы, постоянно толкая тосты «за мужскую любовь». Я заявил, что не хочу мешать их дискуссии, и намекнул, что был бы не прочь поспать.

– Да, конечно, ты устал – ложись в зале, а мы с Машенькой в другой комнате, – предложил Андрей.

Стопроцентной уверенности в безобидности геев у меня не было, но спать хотелось жутким образом, и я убедил себя, что мне ничего не угрожает. Не раздеваясь, я рухнул на диван в соседней комнате, положив раскрытую «бабочку» под подушку. Ещё пару минут я прислушивался к весёлому щебету парочки в соседней комнате, но потом незаметно провалился в сон.

Проснулся я от скрипа половицы. В комнату кто-то крался. Послышалось чьё-то сопение и на диван присело чьё-то грузное тело.

– Паша-а-а-а, – раздался из темноты свистящий шепот, на плечо мне легла рука капитана ракетных войск в отставке. Не говоря ни слова, я вытянул руку с ножом, и лезвие уткнулось в жирную шею шептавшего. Сопенье прервалось.

– Я всё понял, – тонко всхлипнул тот же голос из темноты. Я убрал руку, и тело растворилось в зыбком полумраке.

За окном уже занимался рассвет, и, несмотря на то, что спать по-прежнему хотелось зверски, мне было пора покидать этот временный приют.

Выдувая облака морозного пара, я в мрачнейшем настроении пошлёпал по лужам к автобусной остановке. Я направлялся на вещевой рынок Красноярска КрасТЭЦ. Постоянной торговой точки у Димы не было – каждый несколько дней он арендовал новую, но найти его здесь было моим последним шансом.

Я прибыл на место назначения в шесть утра, но жизнь на базаре уже кипела. Рынок «КрасТЭЦ» оказался гигантским. Тысячи китайцев, кавказцев, узбеков, таджиков, казахов и русских везли на тележках баулы, тюки и сумки с товаром, раскладываясь на местах на бесчисленных рядах.

Около двух часов я толкался по рядам, обходя «толкучку» снова и снова.

Я уже практически отчаялся найти Диму, как вдруг прямо передо мной возникла его знакомая физиономия. Он надвигался на меня, волоча полную тележку сумок с тельняшками.

– Паша! Ты как здесь?! – воскликнул опешивший брат. От нахлынувшей радости я даже прослезился и первое время не мог выговорить ни слова.

Через пятнадцать минут я стоял за прилавком тельняшкового «магазина», обложенный горячими шашлыками, хачапури и мисками с пловом, а в руке сжимал стопку с ароматным армянским коньяком. С набитым ртом я вкратце поведал брату историю своих приключений.

– Брат приехал с Кавказа! – пояснил Дима соседям-казахам, и те в знак одобрения подняли вверх большие пальцы рук.

Как по заказу, дождь прекратился, и из-за туч появилось солнце. Началась настоящая жара. Красноярцы бойко разбирали тельняшки, карманы быстро наполнялись купюрами, а бутылка с коньяком пустела.

– Лучшие тельняшки австрийского производства! Начёс из натуральной овечьей шерсти! Не-мнётся-не-тянется-не-рвётся! – весело выкрикивал я, наученный Димой.

– Британское качество, натуральный индийский хлопок! – не отставал брат.

От выпитого мы разошлись и, на радость смешливым казахам, к обеду стали закатывать откровенную клоунаду.

– Девушка, пойдёмте! Вот тут! Только для вас! – завлекал один из нас пару расфуфыренных блондинок на шпильках заговорщическим тоном. Заинтригованные девицы подводились к россыпи тельняшек с начёсом.

– Вот! То, что вы ищете! – медленно и торжественно я обводил тельняшки простёртой дланью.

– С начёсом! – с восторженным и почти благоговейным придыханием протягивал девушкам ворсистую тельняшку Дима.

Некоторые смущённо хихикали и убегали, но большинство сибирячек весело хохотали, подначивая друг друга на предмет приобретения сего ценного модного аксессуара.

– В наших тельняшках вы будете неотразимы на подиумах Москвы и Парижа, – добавлял Дима, не меняя серьёзно-торжественного выражения лица. Смеялись девушки, хохотали казахи, нам тоже было весело.

– Всё, – заявил Дима, после того, как коньяк был допит, а половина тельняшек распродана. – Сворачиваемся. Поедем отмечать твой приезд по-настоящему!

Я был не против. Я чувствовал, что сегодня немного праздника я заслужил по праву.

Эпизод 13: «Ах, эта свадьба…» или Евровидение по-армянски

Жара в августе 1998-го стояла в Нальчике невыносимая. Люди вязли в расплавленном асфальте, оставляя в его плену босоножки и тапочки. Длинные очереди выстраивались у облезлых жёлтых бочек с надписью «Квас». Мужчины щеголяли обнажёнными, блестящими от пота торсами, а женщины еле-еле прикрывали наготу нарядами из тонких лоскутов материи. Однако, несмотря на изобилие полуобнаженной натуры, эротические мысли не посещали головы горожан. Духота изматывала настолько, что мечтать можно было только о стакане ледяного пива или холодном душе.

По скамейке посреди пустынной площади автовокзала одиноко растеклась худощавая нескладная фигура загорелого парня, одетого в белую майку, белые брюки и такого же цвета спортивные туфли. На майке было написано «Nyke», а на лице застыло уныние.

За три долгих часа ожидания на жаре я (а это был именно я) успел прикончить три бутылки пива. Допив четвертую, я встал и направился в здание вокзала, чтобы приобрести пару газет и ещё пива.

– С вас пятьдесят копеек, – отчеканила потная продавщица неопределённого возраста в огромной газетной панаме.

– Паша? Зайцев? – добавила она вдруг, поднимая края панамы и всматриваясь в моё лицо.

– Люда! П-привет! – неуверенно произнес я. Да. Это была она – та самая некрасивая корячка из нашего интернационального класса. Повзрослев, она не стала намного привлекательней.