Летаргия 2. Уснувший мир

– Спасения мира.

– Хм.

Ибрагим тяжело поднялся с пола.

– То, что произошло с этой женщиной за кассой… Вам ещё встречались такие?

– Встречались-встречались, – закивал Тымнэвакат. – И как вам удалось её остановить?

– Мне?

Учёный не успел объяснить. В дальнем конце магазина раздался визг, потом что-то с треском упало. За третьим прилавком загудел хор беспокойных голосов, мужчина призывал всех срочно вызвать скорую. Через минуту покупатели, будто сговорившись, хлынули к выходам, толкаясь, ругаясь и лепеча что-то от страха. Впрочем, многие из них не забыли прихватить с полок товары. Кассирам не удалось сдержать этот натиск.

Ибрагим закрыл голову, чтобы его не растоптали. Тым оттащил его за ворот куртки в сторону.

– Что происходит?

– Что и везде. Людь везде засыпают. Людь очень устал.

И действительно, словно в какой-то нелепой комедии, пожилой охранник, даже не пытавшийся остановить несущийся поток людей, широко зевнул, опёрся на стенку и сполз вниз.

За соседней кассой женщина с рыжей шевелюрой уронила голову на грудь. Засыпали и покупатели прямо на ходу. Некоторых из них, уже со стеклянными глазами, ещё несла толпа. Другие, найдя хоть какое-нибудь пространство, пригодное для сна, ложились, садились и тут же отправлялись в царство Морфея.

– Что за хрень? – поинтересовался учёный-эколог, нахмурившись.

Монах наклонился к самому лицу Ибрагима.

– А вам не хочется спать?

– После того как мне исполнилось тридцать восемь, почти всё время.

– И всё-таки вы в состоянии себя контролировать. Любопытно. Кажется, у нас собирается клуб по интересам.

Он протянул учёному руку и помог встать на ноги.

– Держимся вместе!

Они дружно двинулись к выходу, толпа подхватила их и понесла.

2. Спящая красавица (три недели после всеобщего засыпания)

– Уех-х-х! – издало горло жалкий хлюпающий звук. Из глаз брызнули слёзы. В тумане, уже не лиловом, а белом, замаячила прозрачная мокрая трубка, которую держали мужские руки. Исчезло липкое облако, она вдохнула жадно, много.

– Майя, вы меня слышите?

Перед ней появилось молодое небритое лицо с проницательными зелёными глазами.

– Не говорите пока ничего. Просто кивните.

Она закрыла глаза. Лицо на секунду исчезло, и снова появились его руки. Они бережно, почти по-женски, убрали с её бровей мешавшую прядь волос, взбили подушку.

– У вас красивые волосы, Майя. Наверное, вам об этом часто говорят.

«А у тебя красивые руки, кем бы ты ни был», – подумала художница.

Она нахмурилась, пытаясь вспомнить, откуда она так хорошо знает эти руки, этот голос. Ничего не вышло.

– Вам неудобно? Что-то болит?

– Где я? – услышала она свой страшный ржавый голос.

– В больнице. В центре Петербурга.

Она окинула взглядом просторную палату, увидела пустые койки.

– Дайте…

«…Воды», – хотела договорить она, а он уже поил её из бутылки, приподняв голову.

– День… Число?

– Сегодня двенадцатое января.

– Год?

Молодой человек приятно улыбнулся:

– Вы не так долго пробыли в коме. Две тысячи двадцать второй.

– Я помню двадцать первый.

– Сейчас середина января.

Она напрягла слух. Что-то слишком тихо для больницы. Ни шагов, ни голосов людей. И почему такая тишина, если окно приоткрыто?

– Майя, мне нужно вам о многом рассказать. Но я лучше начну постепенно…

Художница только сейчас поняла, что её смущало: на молодом человеке не было белого халата.

– Кто вы?

– Я… Меня зовут Остап.

– Вы врач?

– Ещё нет. Вернее, я фельдшер. Но я учусь и…

Щёки у него вспыхнули. Хоть рисуй портрет – юноша с красными яблоками. Майя улыбнулась бы, если б не удушающий страх, подступивший к горлу.