Четыре месяца темноты

Она была единственной, кто не смеялся, кто представил вдруг весь ужас последствий случившегося – об этой истории сегодня же станет известно всем.

Демоны

На следующий день они вошли в туалет на третьем этаже. Кайотов плюнул и попал на водопроводный кран. На стене на кафеле маркером было написано: «Типичный комиксолюб».

– Слышь, Осока, ты типичный комиксолюб.

– Да ты задрал говорить это каждый раз! – послышался из-за перегородки высокий голос. Осокин говорил быстро, с какой-то небрежностью, проглатывая часть звуков.

Из кабинок послышалось дружное журчание. В одной кабинке звон был самым громким.

– Артем, ты опять в ведро мочишься, что ли? – спросил Харибдов.

– Я снайпер.

– Пацаны! Слышьте! – подал голос Кайотов, как будто не перестававший что-то жевать. – Меня батя брал недавно на охоту. Он мне даст, по ходу, скоро пистолет-воздушку пострелять. Там пули стальные.

В ответ послышался приглушенный смех. Скрипнула дверь.

– Отвали! Не тряси меня! – завизжал Осокин.

– Давай-давай, снайпер. Покажи ведро. Кай, смотри, тут хватит, чтобы пол помыть.

Трое забились в одну кабинку и склонились над ведром.

– А если уборщица и впрямь этим помоет?

– Тогда вам придется по этому ходить, – послышался детский голосок.

Они выглянули из кабинки и увидели у подоконника, на фоне окна, мальчишку в белой рубашке.

– Мелкий, тебя кто спрашивал?

Мальчик повернулся и улыбнулся так странно, что Харибдов даже решил не давать ему пока подзатыльник. Глаза мальчика были зеленые и лучистые, как морская вода.

– Спросите меня, что вас ждет в ближайшем будущем.

– Он дурачок, что ли? – спросил Харибдов, и парни заржали, как жеребцы. – Парень, ты что ли новенький? Я тебя раньше не видел…

В проем протиснулся Осокин. Он был ниже своих приятелей и самый щуплый из них. Поправив пальцами футболку с надписью «New York» (в футболках по гимназии ходить было нельзя), он поглядел на мальчика. Из-за косящего глаза и нервной слабой улыбки худое лицо Осокина казалось одновременно беспомощным, виноватым и безумным. И оставалось загадкой, как одно лицо могло выражать все это сразу.

– Подожди-подожди. – Артем похлопал говорящего Харибдова по твердому животу, губы его растянулись в улыбке и тут же сжались, лицо стало притворно серьезным, он проговорил, намеренно делая голос гнусавым и растягивая гласные: – Скажи-ка мальчик, что меня ждет в будущем?

Но мальчик совсем не понял сарказма. Он только перестал улыбаться и проговорил медленно, хмурясь по-взрослому:

– Я вижу огненный след на твоей щеке. Вижу, как ты отжимаешься от пола и стоишь в строю.

– Физкультурник мстит, что ли?

– Нет, он – тут. Ты – там. Он – в спортивной форме и хочет ее носить. Ты в военной – и не хочешь. Жалко твои пальцы. Пальцы, которые могли бы дарить музыку. А еще жалко птицу.

– Какую птицу, парень? Ты дурошлеп? – Артем сплюнул на пол.

– Ха! Осока. Тебя загребут, короче. Малой, а мне предскажи! – просит Кайотов.

– Уйдешь отсюда первым. Вижу, как тебя бьют по лицу, часто бьют, уж прости.

– Это я тебя сейчас по лицу!

– Не злись, тебя это спасет. Тебя бьют – ты бьешь. Снова тебя. Выбивают дурь, выбивают глупость. Нелегкий путь.

– А мне! А со мной что? – Лицо Харибдова делается ребяческим, он вовлекается в игру.

– Ты здесь. Они там. Но не радуйся: ты здесь только потому, что их увели, а тебя оставили. Тебе скучно будет одному. Тебе стыдно будет.

Под сокрушительный гогот он прошел мимо них и вышел из туалета.

Спустя десять минут девятиклассники уже играли самодельным мячиком в футбол, отобрав его у кого-то из младших. Они забыли про странного мальчика и про то, что он им говорил.

Землеройка

– Хе-хе! Здрасьте!

Люба резко вылезла из-за края кафедры прямо перед учительским столом и осклабилась.

Их новый классный руководитель внушал ей доверие. Впрочем, как и большинство взрослых. Остальные должны были его заслужить.

Это был их первый классный час с начала года. Никто из учеников, кроме тех, что недавно подрались, еще не был знаком с ним. Люба была первой. Она уже выскакивала из-за угла, задавала ему нелепые вопросы и корчила рожи, а он все время отшучивался. Но теперь его лицо было слишком серьезным, и Кирилл Петрович тихо сказал:

– Садись. Начинаем.

Про нового классного говорили разное: одни были уверены, что теперь будет много выездов, другие считали, что молодого учителя легко будет уговорить отпустить их пораньше с уроков, третьи утверждали, что им не нужен классный, и так хорошо. К последним принадлежали Урбанский и Афанасьев. Первый поспорил с мальчишками, что он на ближайшем уроке биологии выведет его из себя, а второй с пеной у рта доказывал, что их новый учитель предатель, такой же, как и остальные училки.

– Ты просто злишься на то, что тебя поймали за хвост! – выпалила девочка, забыв, что она прячется за шкафом и подслушивает. – Нечего было подговаривать всех против новенького!

– Заткнись, тварь! – Афанасьев плюнул в нее, но она увернулась и убежала.

Люба знала, что Афанасьев ненавидит Илью за то, что тот и в предыдущей школе учился лучше его. Это всегда читалось в его глазах, когда Кротов проходил мимо.

Все остальные молчали, ведь с мальчиками дружили Кулакова и Карманова – самая умная и самая красивая. Никто не хочет ссориться с самыми-самыми, иначе все могут отвернуться от тебя.

Но Землеройку этим вряд ли можно было напугать. От нее отворачивались слишком часто. Она решила, что если потребуется, то скажет новому классному все как есть…

Кирилл Петрович дождался тишины, представился и кратко рассказал о себе. Кратко, поняла Люба, потому что иначе его могли перестать слушать.

Он назвал университет, в котором учился. Люба ничего не знала об университетах, только слышала про Большой Университет Города Дождей, куда было очень сложно попасть и куда учителя не советовали ей идти по окончании школы.

Он рассказал зачем-то, что изучал устройство мозга, и девочке показалось, что он знает, о чем она думает.