Дороги скорби

– Да как в него попадешь?! Гаденыша словно обучил кто… Увертывается! У! Я ему!

Стрела пролетела совсем рядом, обожгла, едва коснувшись, уха.

– Сука! – выругался Рихтер, чем сбил дыхание.

– Цельсь! Пли! – скомандовав, старший выстрелил и сам. – Гляди, братия, как стрелять положено! Ха!

Сильный удар сбил Крысу с ног. Он не успел сообразить, что произошло, но кое-как поднялся с земли и побежал вновь, но на этот раз еще медленнее и подволакивая подвернутую при падении ногу.

Всадники замерли. Они прекрасно видели свою добычу. От победы их отделяли немногим более сотни шагов, длинный овраг вдоль дороги и отчаянное нежелание вора подыхать.

Тот, кого называли Крысой, встречал свой бесславный конец. Во всяком случае, так считали люди барона.

Поднялся сильный ветер. Лисья дубрава ощетинилась узором пожелтелых листьев.

– Он подыхает, – подвел итог тот, кто был за главного. – Можно более не торопиться. Спешивайтесь. Пойдем по следу и снимем с ворюги голову.

– Резонно.

– Для человека со стрелой в спине он неплохо держится.

– Да, стоит признать, что силы в этом подгузке на десятерых.

– Ничего, вон уже и ногу по земле волочит.

– Кончай треп, мы его еще не догнали.

3

Прислонившись к дубовой кроне, вор скинул с плеч торбу. Переведя дух и убедившись в том, что погоня отстала, он криво ухмыльнулся. Стрела, которая должна была оборвать его жизнь, пробила серебряную миску, расколола надвое затейливую статуэтку и застряла в кувшине для вина. Парень воздержался от глупых шуток на тему того, что воровство в очередной раз спасает ему жизнь, и, открыв мешок шире, удостоверился в целости самого ценного содержимого – шкатулки с ядами. Беглец надломил древко стрелы и крепко затянул шнурок торбы, бормоча что-то себе под нос.

Выглянув из-за дерева, Рихтер увидел приближающихся к лесу людей. Не имея привычки бросать награбленное, он было собрался идти дальше, но лесное безмолвие привело его в чувство

– Звон выдаст меня, и тогда… – Оглядевшись по сторонам, он не нашел ничего лучше, кроме как спрятать торбу в яму между узловатыми корнями. Для верности присыпал сокровище опавшими листьями. Вор бегло осмотрел припухшую щиколотку. – У кошки поболит… – произнес он. Так говорила мама. – Да, пусть и у нее поболит, а мне бежать надо.

И он бежал. Бежал от смерти к смерти, сам не понимая того. «Не стоит заходить вглубь леса! – кричало сознание. – Нужно идти не оборачиваясь, – тут же твердил Рихтер самому себе и себя же слушал, понимая, что эти мысли ему не принадлежат. – Лишь чаща укроет меня от смерти».

Истории о Лисьей дубраве, предостережения и песни, сложенные об этом жутком месте, прежде казались ему жалкими отголосками прошлого, брехней суеверных крестьян и красивой ложью бродячих артистов. Так было прежде, но не теперь. Рихтер воочию наблюдал подтверждение каждой услышанной небылицы.

С каждым новым шагом вглубь дубравы, с каждым поворотом и с каждой новой тропинкой Крыса становился все ближе к древнему и пугающему колдовству, присутствие которого испытывал всем своим воровским нутром. Дубрава вела. Не он шел звериными тропами, его ими вели.

Стаи чернильных ворон, восседая на раскидистых ветвях, не сводили с Рихтера глаз. Он давно приметил и то, что туман, еле заметный и робкий вначале, постепенно наглел, приближался к нему, скрывая от глаз вора тропы, сбивая его с пути.

– Если меня хотят запутать… – выдавил он испуганно. – С трех диаволов по шкуре! Я без их помощи заблудился.

Двигаясь мягко, почти по-кошачьи, парень уходил все глубже в лес, стараясь притом не оставлять за собой следов. Избранная им профессия наложила определенный отпечаток на его поведение, с годами превратив Рихтера в тень, что способна проникнуть в дом и не разбудить ни единого сторожевого пса. Он не бежал, ведь бег беспорядочен, эмоционален и начисто лишен осторожности. Рихтер не совершал ошибок, но сердце бешено колотилось от осознания того, что здесь, в этом дремучем и Богом забытом месте, он был не один. Нечто невидимое и пугающее преследовало его. Нет, люди барона Рутгера давно потеряли след и, если не заблудились сами, уже пришпоривали коней, дабы доложить идиоту хозяину о своем провале. Так думал Крыса, забывая о волнении и страхе. Что-то, нежно касаясь его сознания, одурманивало.

Он уже несколько раз замечал проскальзывающую в тумане тень, которая исходя из размеров не могла принадлежать человеку, а истории о живущем в дубраве звере делали свое дело, отвлекая Рихтера от самого главного – понимания происходящего.

Существо, что следовало за ним по пятам, уже не старалось скрыть своего присутствия. Мощные лапы ломали валежник, да и дыхание зверя, переходящее в устрашающий рык, становилось все отчетливее. Рихтер продолжал движение до тех пор, пока не услышал доносящееся издалека пение, показавшееся знакомым. Он не понимал, что слышит его с того момента, как переступил границу дубравы.

Голос определенно принадлежал женщине, и краше его вору слышать не доводилось. Зачарованный им, он, наконец, остановился.

– Невероятно, – прошептал он, и сокрытый туманом зверь ответил:

– Слушай внимательно, наслаждайся.

Вор обернулся, но, увидев лишь густой туман, выругался. Пение тем временем звучало все громче, и он начал различать слова. На глаза наворачивались слезы. «Язык Исенмара», – сообразил Крыса. Несмотря на то, что Рихтер не понимал и большей части слов, парень понял общий смысл затейливых метафор и оборотов. Песня рассказывала историю разбойника, потерявшего свою ганзу, возжелав злата и драгоценных камней.

– Мне понятны твои действия… Трус, – с презрением процедил вор, – не оскорбляй меня игрой в прятки.

Ветви над его головой затрещали, сбросив на землю ворох желтых листьев.

– Ты не боишься меня? – прорычал некто, и в подобии голоса звучала нескрываемая насмешка.

– Ты не боишься подавиться мной? – вор передразнил невидимку и, резко подняв голову, увидел лишь слетающих с ветвей ворон. – Давай уже – делай свою работу!

Недолгое молчание нарушил смех:

– Ты куда-то спешишь? Я видел многих людей, среди них были и рыцари. Ты не похож на тех, кто был до тебя.

– Да, спешу. Назавтра у меня назначена важная встреча, и я хотел бы управиться с тобой до захода солнца.

Монстр в очередной раз зашелся хохотом, а вслед за ним закричали и многочисленные вороны. Аккуратно потянувшись за ножом, вор увидел выходящего из тумана человекоподобного волка и, поняв, что своей зубочисткой он не причинит зверю никакого вреда, медленно убрал руку от пояса. В его загашнике имелось иное оружие.

Вид существа, чьи острые чёрные когти могли бы с лёгкостью вспороть самый прочный доспех, приводил вора в ужас. Не моргая он глядел на гигантскую волчью голову, венчавшую пусть и покрытое серой шкурой, но все-таки человеческое тело. Ясные голубые глаза и бескрайняя усталость, отраженная в них, навели парня на определённые мысли.

– Хозяин Лисьей дубравы, – выдохнул Рихтер, – но знай, я пришёл сюда не за смертью.

Волк подступал ближе.

– Хозяин дубравы не я, – прорычал тот. – Где твой меч? Не за смертью, но за обещанной наградой. Если я не ошибаюсь, это мешок золота?

– Дубравой правит обладательница прекрасного голоса?

– Ты впечатлен пением Хозяйки?

– И не я один, – соврал Рихтер, – о Хозяйке дубравы ходят легенды, и именно поэтому я здесь.

– Говори, – прорычал волк. – Ты удивляешь меня. Давно я не общался с людьми, признаться, уже и забыл, как это.

– Барон Рутгер приказал своим людям похитить у тебя Крысу, а потому… – вор не успел закончить. Волк схватил парня за горло и поднял высоко над землёй. Рихтер чувствовал, как когти впиваются в кожу. Попытался что-то ответить, но, к своему ужасу, сумел издать лишь жалобный хрип.

– Не называй Амелию Крысой! – монстр отшвырнул вора, будто тряпичную куклу. И, придя в чувства, тот понял, что лежит на дне высохшего ручья прямо на груде человеческих костей. Рукой он нащупал нечто похожее на рукоять клинка и резким движением высвободил его из покрытых мхом ножен.

Зверь напал бы тотчас, но от увиденного замер. Любопытство взяло верх над хищной природой. Тот, кого мгновение назад он собирался разорвать на части, смиренно преклонил колено и, протягивая оружие, глядел волку прямо в глаза. На сей раз во взгляде незваного гостя он не увидел ничего.

– Убей меня, но прежде разреши говорить.