Убить циклопа. Криминальные фантасмагории (сборник рассказов)

Убить циклопа. Криминальные фантасмагории (сборник рассказов)
Павел Серафимович Поповкин

Руки дрожали от восторга и требовали продолжения операции, надо постараться, чтобы добыча не ушла так просто. Снова колебание рельс, медленное приближение, мощный фонарь на верхушке тепловоза осветил фигуры Кости и Виктора, они, отвернувшись, стояли к нему спиной. Увидели свои удлинившиеся, уходящие в бесконечность тени, у каждого – в правой руке были видны приготовленные камни, они тоже отбрасывали похожие на груши тени.

Убить циклопа

Криминальные фантасмагории (сборник рассказов)

Павел Серафимович Поповкин

© Павел Серафимович Поповкин, 2017

ISBN 978-5-4485-2075-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Маркс атакует

Искусственная борода лежала рядом, на краешке стола. Впервые в жизни руки главврача дрожали, бумага с наскоро составленным списком погибших не слушалась, имена и фамилии рвались из пальцев. Невыносимый запах гари не сдавался, не желал уходить, несмотря на распахнутые в кабинете окна.

– Ах ты, черт, как они нас, и все такие тихие были, и мы еще им позволили основать этот бредовый кружок в библиотеке. Ах ты, черт, еще коньяк весь кончился. – Главврач посмотрел на пустой графинчик, к которому он в последний раз притрагивался полгода назад. Чтобы успокоиться, положил руки ладонями на плоскость стола, только так пальцы унялись, прочитал список погибших, все члены кружка, отсутствовало только одно имя…

– Так значит, Маркс жив! – разочарованно воскликнул главврач. – Введите провокатора, ведите больного, срочно!

Сопровождаемый санитарами, вошел больной, закопченный с ног до головы. Кисти его обгоревших рук были перебинтованы, но на всякий случай – крепко связаны. Заметив бороду на столе, на лице вошедшего, сквозь черный «грим», проявилась улыбка.

– Десятая по счету, попрощайтесь с ней, – главврач выкинул бороду в мусорку, улыбка исчезла.

– Это не моя борода, а Фридриха. Свою я съел в знак протеста.

– Фридриху уже нет дела до бороды, а вместе с ним еще восьми революционно настроенным идиотам.

– Последний бой, он трудный самый.

– Борода от него и осталась, как еще одно свидетельство неверно поставленного вам диагноза. Вы опасней, чем мы думали. Я никогда в своей жизни не называл больных идиотами, не оскорблял их – это тоже ваша вина.

Главврач мысленно постарался упокоить себя, так как по части спокойствия, черномазый его переигрывал.

– Присаживайтесь. Через час вас отправят в областной центр, там уже у Маркса будут камерные выступления. Сейчас я вам устрою свою последнюю пятиминутку. Я еще верю в свой метод: чем больше высказывается больной, тем ближе он на пути к выздоровлению. Мой запатентованный метод, только на вас он дал сбой. Давайте, начинайте, хотели со мной посекретничать.

Больной сел на стул, с отвращением погладил свой гладкий подбородок, и с сожалением посмотрел на дно мусорки.

– Я не пришел оправдываться, я здесь, чтобы убеждать, – Взгляд больного перескочил на полки с книгами, прищурил глаза, но не увидел искомых корешков, – сконцентрируемся только на одной из моих фундаментальных разработок, она описана в полном собрании моих сочинений. Я говорю о прибавочной стоимости – она подразумевает отчуждение рабочего от продуктов его собственного труда. Пролетарий трудится для капиталиста, продавая ему свою рабочую силу, которая оплачивается ниже её стоимости, в форме заработной платы, которая не отражает реально затраченного рабочим физического труда. Вся разница между стоимостью товара, создаваемой рабочим, и его зарплатой присваивается классом капиталистов в виде прибавочной стоимости и образует основу их прибыли.

Больной снова показал, как прекрасно разбирается в революционной литературе, его дикторский тон убеждал главврача, что он тоже забитый эксплуататорами работник, что он тоже получает презренную зарплату.

– Наш психиатрический диспансер, – поспорил главврач, – по крайне мере, то, что от него осталось, после вашей вылазки, является частной организацией. Я действительно наемный работник, со мной владелец заключил договор, правда и то, что я получаю зарплату. Но как вам не грустно будет услышать, я доволен размером зарплаты. Ваша прибавочная стоимость ко мне не относится. Мимо товарищ, мимо бьете.

– Доктор я уверен, что через пять минут, вы развяжете меня и отпустите на все четыре стороны. – Больной предупреждающе поднял скрученные кулаки, – Главное молчите, и внимательно слушайте. Вернемся к прибавочной стоимости. Объясняю проще. Представим наш диспансер для примера в виде мебельной мастерской. Вас доктор – в качестве простого мебельщика, нас – тех, кого вы называете больными, в виде шкафов. Вам требуется на лечение, в нашем случае ремонт одного шкафа, ровно месяц. Затраченные труд и время оценим в 1000 рублей. Владелец мастерской, как настоящий капиталист, поступает по хитрому, оплачивая рабочему в самом лучшем случае только 300 рублей. А шкаф в магазине продает за 1000 рублей и в итоге получает прибыль в 700 рублей. В этом и кроется главный секрет капитализма по Марксу: пролетарий получает всегда меньше, чем производит. Денежный эквивалент нашей мускульной энергии, ума, нервов, забирает себе собственник производства. В вашем случае владелец диспансера. То есть вы на себя работали от силы неделю, остальные дни месяца в размере 700 рублей забрал себя капиталист.

– В принципе правильные рассуждения, – похвалил главврач, – владельцу нужна прибыль. Но я получаю выгоду, за каждого больного имею свой процент, это значит, что меня не эксплуатируют. Я практически партнер. По крайне мере не чувствую себя рабом на галерах.

– Нет, вы себя обманываете. Вы самый настоящий раб.

– Ну-ну, давайте, продолжайте.

– Запросы владельца мастерской возрастают, он получил свои 700 рублей, но ему уже надо на следующий месяц произвести 2—3 и более шкафов, чтобы увеличить свою прибыль в разы. Капиталист выбирает один из следующих вариантов: 1) снижает зарплату рабочему; 2) увеличивает до предела на рабочего нагрузку за прежнюю зарплату; 3) ищет более дешёвую рабочую силу. Что касается нашего диспансера, он увеличивает до предела на рабочего нагрузку, вы же не оспорите, что число пациентов-шкафов с начала года утроилось. А зарплата ваша повысилась доктор?

Главврач промолчал, что-то в уме стал подсчитывать, но не выразил ни какой мимикой итоги своих изысканий. Отвечать на вопрос он, конечно, не стал.

– А проглотили доктор, – больной стукнул локтями по столу. – Вернемся в нашу мастерскую, погоня за большей прибылью, с каждым циклом производства, усиливает эксплуатацию рабочего класса. Владелец мастерской становится богаче. В то время как его работник, который производит уже по три шкафа в месяц, получает, в лучшем случае презренные, оскорбительные 300 рублей, труд его обесценивается с каждым оборотом производственного цикла. Приходит момент, когда рабочий для своей квартиры, хочет купить шкаф, в вашем случае отдать своего родственника в психдиспансер. Он приходит в мебельный магазин, и уходит ни с чем, мебельщик не в состоянии на свою нищенскую зарплату-подачку купить вещь, которую сам же произвел.

– Откуда вы знаете про моего дальнего родственника… очень дальнего… супруга попросила чтобы его… – засмущался главврач.

– До того как попасть сюда, я агитировал его в том областном центре, куда вы меня снова отправляете, заведение там государственное – бесплатное. Здесь же, в элитном диспансере, психи на вес золота. А теперь о стоимости шкафов-больных, вы и трехсот не получаете за одного, вас обманывают, даже и 30 рублей не будет. Вы дурак доктор, вот так вот вам по-марксистски и скажу.

– Почему, дурак?! С точки зрения психиатрии мне даже интересно.

– Я не психиатр, а великий экономист. Вы хуже, чем дурак, повторюсь, вы – раб, раб системы. Знаете сколько мои родственники, и родственники других пациентов платят владельцу диспансера. Вы знаете, где лежат подтверждающие документы.– Больной встал, подошел к главврачу, и на ухо что-то прошептал, лицо того приняло испуганное выражение, он молчал. Даже когда прошло время для лечебной пятиминутки – не пикнул. Между тем больной не унимался.

– Пока что, выгодоприобретатели от эксплуатации трудового народа надежно защищены законами, государственным аппаратом, идеологией и даже религией, – ходил свободно по кабинету больной. – Но скоро наступит следующая грандиозная стадия, она, я точно знаю, закончится потрясением основ государства. Маркс, то есть я, заявил: революции – локомотивы истории. Пролетариат в борьбе против буржуазии, против класса потребляющих, насильственным способом отбирает у них власть и превращает себя в господствующий класс. Уничтожим цепи рабства, нам нечего больше терять кроме этих цепей, так разобьем их доктор!!! Будьте с нами, вставайте в наши ряды, удавим капиталистов. – Больной протянул забинтованные кулаки для рукопожатия, и добавил. – А бороду вы все-таки выньте из мусорки, она вам еще понадобиться.

Когда оперативники снова приехали на место ЧП, в морг уже увозили обугленные человеческие останки. Были обнаружены осколки газового баллона, которым «Маркс» хотел снести стену, но вместо нее на воздух взлетели все члены его кружка. Неожиданно, дверь в кабинет главного врача оказалась заперта, как оперативники не стучались, никто не открывал, изнутри ни звука. Перелезли через распахнутое окно, в комнате никого, на столе оставался список пациентов погибших при штурме хозяйственного корпуса психдиспансера. Рядом лежал второй лист, на нем коротко записано: «Заявление, прошу уволить меня по собственному желанию, так как не согласен с политикой и методами работы диспансера. Ваш Эрнесто Че Гевара.»

меШОК

Трамвай затормозил на остановке «Прокатная». Мужчина, одетый в допотопную дубленку, с обезумевшим лицом, кому-то махая рукой, соскочил со ступенек.

– Чтобы ты сгнил, безбилетник, – проводила его женщина-водитель.

Дверь закрылась, трамвай тронулся. Снаружи кто-то хлопал по металлическому корпусу, кричал, догонял, но водитель предпочла ничего не замечать. Егор Тарабасов остался совершенно один в холодном салоне. Сильно чихнул. Внутри работал обогреватель, он не спасал от январского мороза, но хорошо гонял высохшую пыль. На окнах образовалась тонкая наледь. Через три часа наступит ночь, снаружи включились рекламные огни, сквозь стекло, они просачивались в качестве бесформенных граффити. Сиденья, различные крепления, и узлы, отбивали оглушительный ритм, каждый раз, когда колеса спотыкались о стыки рельс. Огни погасли – начался многокилометровый район с промышленными базами, на дороге ни одного человечка, территория вымерла, и так до конечной остановки. Егор недовольно поморщился, когда очередной скачок, сопроводил новый дотоле незнакомый ему звук. Он оглянулся, предположил: что-то упало, или сломалось, придется еще пешком добираться, за опоздание на работе по головке не поглядят. Ему показалось, что в конце салона, за задним сиденьем прячется ребенок, но плохое освещение не давало конкретного ответа. Любопытство взяло вверх, Егор встал, подкрался, его догадка не подтвердилась. Напротив напольного обогревателя, к спинке сиденья был прижат полный тканевый мешок, туго завязанный веревкой. Оглянулся: водитель ничего не заметила. Возможно, судя по округлым выпуклостям, внутри овощи, не исключено, что капуста… Рука ощупала самую крупную округлость, пальцами покрепче за нее взялся, сразу понял, что там.

– Нос?! – казалось, спросил пассажир загадочный мешок. – Так там манекен… или не манекен?

Неутомимые пальцы прошлись по экватору мешка: ноги, руки, туловище, снова голова. Ужаленный более логичной мыслью, чем догадка о манекене, Тарабасов поднял руки к свету, они покраснели от липкой субстанции. Снова скачок, повторно звякнул тот неприятный звук. Он кроется не в мешке. Несмотря на то, что шестое чувство вопило о немедленном бегстве из трамвая, Егор не мог этого сделать пока не узнает причину странного звука. Открытие ждало под тем же задним сиденьем – большая столярная пила. Поднял ее, кривые зубья были испачканы засохшей кровью. Внезапно пила свалилась обратно на пол… дикий визг чуть не сбил с ног. Егор поднял голову, на него водитель таращила глаза. Сумасшедший фальцет перекрыл металлический грохот, стук колес. Она нажала на рычаг «тормоз», не унимаясь, обрывая голосовые связки, вылетела наружу, и пропала за складом приема черного лома.

Тарабасов приходил в себя еще как минимум минуту, заметил свое отражение в окне. Выяснилось, что во время обследования мешка, испачкал не только руки, но и куртку, зимние ботики, а тут еще окровавленная пила в руках. Он посочувствовал женщине: ее психике точно нанесена пожизненная травма. Бежать с мыслью, что сзади преследует тип с пилой, придется как минимум час, до конечной остановки еще далековато. Положение не из лучших, он понимал: если сейчас просто скроется, то его рано или поздно задержат, обвинят черт знает в чем; в поиске других окровавленных мешков, вскроют полы в квартире, перекопают огород. Егор вернулся к своей находке, если все так зашло далеко, то он просто обязан окончательно удовлетворить свое любопытство… Сорвал веревки, подтащил к центру салона, из глубин мешка на него смотрела голова в очках, с резиновыми «держалками» за ушами: да это пенсионер, порезали так, чтобы удобнее было фасовать.

– Егорушка может трамвай сжечь. Разом замести следы. Потом догнать эту тетку, и ее … – волновался недовольный поездкой пассажир.

Вынув носовой платок, стащив шарф с шеи, принялся очищать ручку пилы от отпечатков своих пальцев, подтирать поручни, пол, и другие части внутри салона, до которых возможно дотрагивался. Но страх был велик настолько, что возня с мешком и тряпками привела к обратному результату, салон трамвая напоминал скотобойню на колесах. Обнаружив спички в водительской кабинке, он хотел сжечь на улице свою одежду, вплоть до штанов и свитера. Начал с куртки – затолкав ее в ведро выбежал наружу, и заметил как в сотне метрах от трамвая с заведенным двигателем стоит легковая машина. Еще один свидетель?

«Я спокойно сидел, делал себе маникюр, как вдруг убийца-потрошитель размахивая пилой, выбежал из трамвая, и принялся сжигать улики», представил Егор, как шофер легковушки будет давать показания следователю.

– Уезжай проклятый, или сначала трамвайщицу, а потом тебя. Тут уже без ружья не обойдешься, – громко сказал Егор, махнув грозно ведром. Как бы в ответ машина три раза моргнула фарами, шофер открыл дверь, и направился навстречу… Испуганный Тарабасов забежал в салон, вместе с мешком спрятался за задними сиденьями. Грузные шаги сотрясли пол, они уверено направились по дорожке из кровавых следов. Шофер нагло ногой отодвинул мешок, и специально наступил на руку Егора. Несмотря на стон, шофер еще сильнее надавил.

– Ты значит – Бычок. Как было мне приказано, я ехал за трамваем, но женщина-водитель почему-то убежала. Что сломался трамвай, или хотел ее тоже в мешок затолкать? – говорил шофер, с недовольством осматривая окрашенный в красное салон. – Не будем дожидаться конечной остановки. Перегружай быстрее мешок в багажник машины. Быстрее, недоумок!

Тарабасов, не соображая, что же происходит, послушно схватил тяжеленную ношу, и потащил следом за широкоплечим шофером, засунул в багажник. Хотя его не просили, он завязал веревку, тщательно повторив прежний узел.