Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только

В августе 1816 года Каверин в чине поручика лейб-гвардии Гусарского полка оказался в Царском Селе, где познакомился с Пушкиным. По вечерам, после классных часов, когда лицеисты бывали в доме директора Энгельгардта и в других семейных домах, Александр уходил к друзьям-гусарам, среди которых особо выделял Петра Павловича:

В нём пунша и войны кипит всегдашний жар,
На Марсовых полях он грозный был воитель,
Друзьям он верный друг, красавицам мучитель,
И всюду он гусар (1, 207).

После окончания лицея поэт ещё больше сблизился с лихим офицером, завсегдатаем петербургских кафе и ресторанов. О последних Пушкин упомянул в последней главе своего знаменитого романа в стихах:

Уж тёмно: в санки он садится.
«Поди, поди!» – раздался крик;
Морозной пылью серебрится
Его бобровый воротник.
К Talon помчался: он уверен,
Что там уж ждёт его Каверин.
Вошёл: и пробка в потолок,
Вина кометы[14 - Вино урожая 1811 года, когда над Европой пролетела комета Галлея.] брызнул ток… (5, 15)

Казалось бы, мелочь – вскользь вспомнил старого друга. Но вот мнение П. А. Вяземского, не последнего человека в отечественной словесности: «Русская литература не должна забывать, что Каверин был товарищем и застольником Евгения Онегина, который с ним заливал шампанским горячий жир котлет». Уверенность Петра Андреевича в том, что имя друга гениального поэта должно остаться в истории литературы, многого стоит.

Каверин немало покуролесил в молодости. Пушкин тянулся за ним, полагая, что бесшабашность – свойство определённого возраста:

Пускай умно, хотя неосторожно,
Дурачиться мы станем иногда —
Пока без лишнего стыда
Дурачиться нам будет можно.
Всему пора, всему свой миг,
Всё чередой идёт определенной:
Смешон и ветреный старик,
Смешон и юноша степенный (1, 461).

Понимая, что не все согласятся с такой логикой, поэт советовал старшему другу:

И черни презирай ревнивое роптанье.
Она не ведает, что можно дружно жить
С стихами, с картами, с Платоном и с бокалом,
Что резвых шалостей под лёгким покрывалом
И ум возвышенный и сердце можно скрыть.

Пётр Павлович выпил немало вина, очаровал многих женщин, вдоволь почудил, но ничего основательного в жизни не сделал. Его роль в судьбе молодого Пушкина была скорее отрицательной, чем положительной: Каверин ввергал его в искушения всякого рода, при этом не всегда благовидные.

«Товарищ милый, но лукавый»

На момент знакомства с Пушкиным П. А. Катенин (1792–1853) служил в гвардейском Преображенском полку. Вот как характеризовал его современник, чиновник Московского архива иностранных дел Ф. Ф. Вигель:

– Несколько слов ещё об одном военном стихотворце, об офицере Павле Александровиче Катенине. Круглолицый, полнощёкий и румяный, как херувим на вербе, этот мальчик вечно кипел, как кофейник на кофеварке. У него было самое странное авторское самолюбие: мне случилось от него слышать, что он охотнее простит такому человеку, который назовёт его мерзавцем, плутом, нежели тому, который хотя бы по заочности назвал его плохим писателем; за это он готов вступиться с оружием в руках.

Пушкина Павел Александрович впервые увидел 27 августа 1817 года в театре на представлении драмы А. Коцебу «Сила клятвы». Их познакомил переводчик «Илиады» Н. И. Гнедич.

Встреча была мимолётной и скоро забылась. Но не молодым поэтом. Катенин – участник Бородинской битвы, сражения при Кульме и похода на Париж. Природа щедро оделила его высокими дарованиями и пламенной душой; ко всему этому был он энциклопедически образован. «Не было ни одного исторического события, которого он бы не мог изложить со всеми подробностями», – утверждал актёр П. А. Каратыгин.

Павел Александрович прочитал в подлиннике почти все выдающиеся произведения французской, немецкой, английской, итальянской и испанской литературы. Более того, хорошо знал философию, богословие, многие естественные науки и высшую математику. Разносторонность познаний Катенина поражала. Тот же Каратыгин вспоминал:

– Он мог вести диспуты с кем угодно и о чём угодно и своей неотразимой диалектикой сбить с толку, обезоружить своего противника и доказать всё, что бы ему ни хотелось доказать. Декламировать, рассказывать увлекательно, острить, спорить, опровергать, доказывать – вот сфера, в которой он не имел равных.

Как многие незаурядные люди, Катенин был недоволен социальным строем России, и это привело его в ряды «Союза спасения», одной из первых тайных организаций декабристов, для которой он написал революционный гимн:

Отечество наше страдает
Под игом твоим, о злодей!
Коль нас деспотизм угнетает,
То свергнем мы трон и царей.
Свобода! Свобода!
Ты царствуй над нами!
Ах, лучше смерть, чем жить рабами, —
Вот клятва каждого из нас…

Своего свободомыслия Павел Александрович особо не таил, в суждениях был независим, начальствующих лиц не чтил. В армии это не приветствовалось, и службу пришлось оставить. Но без дела Катенин не сидел, ибо был увлечён театром.

Ещё в 1811 году на сцене петербургского Большого театра была поставлена трагедия Корнеля «Ариадна», переделанная портупей-прапорщиком лейб-гвардии Преображенского полка Павлом Катениным. С этого времени он стал постоянным театральным автором и строгим ценителем игры актёров. Его авторитет в театральной среде был очень высок.

Находясь в Париже, Катенин побывал на представлениях, в которых играли Тальма, Дюшенуа и Марс. Это способствовало формированию чётких литературно-эстетических взглядов убеждённого сторонника народности и историзма. Павел Александрович консультировал всесильного драматурга А. А. Шаховского, бывшего четверть века начальником репертуарной части петербургских императорских театров.

Неудивительно, что однажды (через год после знакомства) Пушкин самозвано заявился к литературному эрудиту. Павел Александрович был у соседей, за ним пошёл слуга. Гость встретил хозяина в дверях квартиры и подал ему в руки толстую палку.

– Я пришёл к вам, – заговорил он, – как Диоген к Антисфену: побей, но выучи.

– Учёного учить – портить, – возразил Катенин и повёл Александра в комнаты.

Они сразу почувствовали расположение друг к другу, и Пушкин спросил, какие из его опубликованных стихотворений можно считать удачными.

– Лёгкое дарование приметно во всех, – ответил Катенин, – но хорошим почитаю только одно, и то коротенькое: «Мечты, мечты! Где ваша сладость?»

Молодой поэт согласился с этой оценкой, сказав, что все прочие стихотворения он предаст вечному забвению. Катенин оказал благотворное влияние на творчество Пушкина, отучив его от эстетической односторонности (следованию литературной системе карамзинизма). Александр Сергеевич ценил Катенина как эрудированного критика; в феврале 1826 года писал ему: «Голос истинной критики необходим у нас; кому же, как не тебе, забрать в руки общее мнение и дать нашей словесности новое, истинное направление? Покамест, кроме тебя, нет у нас критика. Многие (в том числе и я) много тебе обязаны. Если б согласился ты сложить разговоры твои на бумагу, то великую пользу принёс бы русской словесности» (10, 200–201).

Амплуа критика Катенина не прельщало – сам писал стихи, поэмы, баллады и пьесы. Из последних надо отметить трагедию «Андромаха» и комедию «Студент» (создана совместно с А. С. Грибоедовым). О стихотворении «Мир поэта» В. Кюхельбекер говорил, что это одно «из лучших лирических творений, какие только есть на русском языке, а аналогов поэме “Мстислав Мстиславович” вообще в русской литературе нет». Баллады Катенина «Ольга», «Леший», «Убийца» не уступали аналогичным произведениям В. А. Жуковского, а в чём-то были даже колоритнее их.

В 1828 году Катенин написал балладу «Старая быль». Сюжет её прост: скопец-грек восхваляет милость царей, а русский певец отказывается это делать. Первый получает в награду оружие, второй – кубок. Объясняя смысл баллады, Павел Александрович писал Пушкину, что пить из этого кубка, не проливая вина, может только подлинный поэт. За этим витиеватым намёком скрывалось недовольство стихотворениями Александра Сергеевича «Стансы» («В надежде славы и добра») и «Друзьям» («Нет, я не льстец…»). На комментарии старшего коллеги последовал «Ответ Катенину»:

Напрасно, пламенный поэт,
Свой чудный кубок мне подносишь
И выпить за здоровье просишь:
Не пью, любезный мой сосед!
Товарищ милый, но лукавый,
Твой кубок полон не вином,
Но упоительной отравой:
Он заманит меня потом
Тебе вослед опять за славой.
Не так ли опытный гусар,
Вербуя рекрута, подносит