Ещё немного из обрывков

– Давно на улице?

– С октября.

– Однако, – я поёжился, поглядев на декабрьские сугробы. – Лучше бы летом.

– Точно, – согласился со мной Кирилл.

– Родители есть?

Парень вздохнул.

– Есть. Уже позвонили им. Едут.

– Что, так плохо?

И тут его прорвало. Пока к больнице мчались мать и отчим, он, запинаясь и размазывая по лицу слёзы, рассказал мне и про подлую собаку Лайму, и про сестру, и про отчима. Про дублёнку с «лопатником» и подвал. Почему мне? Кто его знает. Был бы, наверное, на моём месте кто-то другой, ему бы тоже рассказал. Сержанту тому же, который курил сигарету за сигаретой и вроде бы смотрел в сторону, но у самого пальцы тряслись.

Поговорили. Кирилл с сержантом опустошили мою пачку сигарет, парень выплакался и немного успокоился. А тут в приёмное ворвался шумный Иван Петрович. Кирилл сник, опустил плечи и пошёл сдаваться. Начались крики, вопли, рыдания. Раза два милиционеры висли на вошедшем в раж «родителе», не давая ему добраться до пасынка.

Что было дальше, я не знаю, а сам Кирилл рассказывать не захотел. После девятого класса он сбежал из дома уже официально. Поступил в какое-то училище, там ему дали общежитие. Теперь у него всё хорошо.

Историю мы с ним, конечно, слегка переделали, чтоб даже случайно не дошло до тех, кому о ней не надо слышать. Но сегодня он рассказ о себе прочтёт.

Курить мы, кстати, оба бросили.

Пастух

В пять лет я впервые стал пастухом. Это получилось совершенно случайно и неожиданно. Бабушки мои были типично городскими жительницами, домиков в деревне не имели, поэтому лето моё традиционно проходило на раскалённых асфальтовых площадках и пыльных стройках. В этом была своя особенная прелесть, и я до сих пор не могу спокойно пройти мимо строящегося здания. Хочется перелезть через забор, вдохнуть запах цемента, наковырять серой оконной замазки, получить по шее от сторожа.

С трудом себя останавливаю. Я уже взрослый дядька, мне несолидно получать от сторожа.

Но рассказ не про это. В связи с городскими бабушками деревенские пасторали в виде парного молока, русской печи и купания в озере были для меня далеки и непонятны. Тут маме дали отпуск, а в деревне, в полусотне километров от города нашлась троюродная бабушка, которую я видел крайне редко. Бабушка – это всегда бабушка, несмотря на отдалённость родства. Нас радушно позвали в гости, пожить пару месяцев на экологически чистых продуктах и свежем воздухе.

– Павлик, вон зелёный весь в вашем этом городе, – весомо сказала троюродная бабушка. – И худющ-щ-щий. Поест, загорит, накупается. Приезжайте.

И мы поехали.

Помню свой восторг от всего происходящего. В деревне был самый настоящий зоопарк. Свиньи, собаки, кошки, коровы. Они совершенно свободно разгуливали по улицам, купались в пыли и песке неасфальтированных дорог, с визгом разбегались из-под колёс редких тракторов. В городе, стоило мне наклониться, чтобы погладить бродячую кошку, мать бросалась ко мне:

– Не трогай! Она может быть заразная или блохастая!

В деревне я мог гладить любого кота сколько угодно. Некоторые меня даже царапали. С бабушкиным петухом у меня разгорелась настоящая война, куры, под ноги которым я сыпал зерно, напоминали послушную армию, а особо ушлый цыплёнок так обнаглел, что устроился подремать на моих коленях. Утки, гуси, воробьи. Стрекот журавлей и соловьиные трели. Хищный то ли коршун, то ли ястреб, который кружил над крышей в поисках зазевавшегося птенца. Разговоры о том, как в лесу обнаглели лисы, а возле соседней деревни видели волка. Природа.

В крошечном сарайчике обитало страшное чудовище. Огромная «ароматная» свинья. Мне строго-настрого запрещалось заходить в сарай без бабушки. Пугали тем, что свинья может меня сожрать. Однажды я вооружился толстой веткой, вопреки запрету пробрался в сарайчик, подставил чурбачок и осторожно заглянул через доски перегородки. Свинья хрюкнула и уставилась на меня в ожидании. Она была просто огромная, раза в два тяжелее меня, вся розовая, покрытая жесткой белой шерстью. А пятачок у неё был голый, мокрый. К нему прилипли желтоватые опилки и солома. Долгую минуту мы со свиньёй смотрели в глаза друг другу. Наконец ей надоело ждать, когда я принесу себя в жертву её неуёмному аппетиту, и она выжидательно хрюкнула.

Я чуть не свалился с чурбачка. Чудище настойчиво требовало жертвы. А в руках у меня ветка, уже казавшаяся смешной и тонкой.

Выбора не оставалось. Или бросаться в пасть чудовищу самому, или отдать своё единственное оружие. Я вздохнул и бросил ветку свинье. Чудище понюхало подношение, задумчиво приподняло его с пола и вдруг яростно захрустело. Ветка мгновенно исчезла в пасти, а я сумел сбежать. С тех пор не заходил в сарайчик без бабушки. Я поверил в то, что свинья может меня сожрать.

Каждое утро бабушка поднималась раньше всех, выгоняла в общее стадо корову, а потом ехала на велосипеде на работу на местный хлебозавод. Мы с мамой поднимались гораздо позже, завтракали и шли гулять, открывая для себя каждый раз что-то новое и интересное. Вечером коровы возвращались, подгоняемые пастухами. Сами находили калитки своих домов, заходили во дворы, мычали, вызывая хозяек. Меня всегда это удивляло. Как корова узнаёт, что это именно её дом? Я и то иногда путал бабушкин дом с соседским и стучался не в ту дверь. Неужели корова умнее меня?

Бабушка встречала корову, вела её в сарай, доила, тут же наливая мне огромную кружку молока. Молоко мне не особо нравилось. Я предпочитал городское, из бутылки, разбавленное и почти безвкусное. Но бабушка смотрела на меня с таким умилением, что я мужественно выпивал всю кружку. И улыбался, чтобы сделать ей приятное.

Однажды в своих путешествиях мы с мамой забрели за деревенскую околицу и оказались на поле, где паслось стадо. И вот тут я понял, кем хочу быть, когда вырасту. Работа пастуха казалась мне мечтой. Сиди целыми днями на тёплой травке, помахивай прутиком и посматривай на небо. А коровы сами себе пасутся. Не жизнь – сказка. Можно книжки читать, можно просто лежать, думать о чём-нибудь своём. И тебе за это ещё настоящие деньги платят.

Я подсел на невысокий холмик к пастуху, серьёзному взрослому дядьке пятнадцати лет и проболтал с ним часа два. Это мне тоже очень понравилось. Пастух пообещал покатать меня на велосипеде, свозить на речку, а если я достану сигарет, то научить курить. Я признался ему в вечной дружбе и хотел уже навеки покинуть родительский дом и перебраться жить к новому приятелю, но тут за мной пришла мама и утащила обедать.

Наутро, чуть свет, я подскочил и бросился к стаду, чтоб увидеть своего друга. К моему разочарованию, на вчерашнем холмике сидела абсолютно незнакомая чужая тётка, смотревшая на меня с подозрением.

– А где пастух? – робко спросил я.

– А тебе кого надо? – нахмурилась тётка. – Сегодня я за пастуха.

Я раскрыл было рот, чтоб рассказать о своём друге, но вдруг с ужасом понял, что даже не знаю, как его зовут. Он, наверное, вчера представлялся, но я то ли пропустил мимо ушей, то ли забыл.

– Так чего ты хочешь, хлопчик? – добила меня вопросом тётка.

Я струсил и сбежал.

Пару дней я ходил и мучился. Желание снова оказаться среди стада боролось во мне со страхом перед чужой тёткой. Наконец я решился. После битвы с кровожадным чудищем-свиньёй мне было ничего не страшно. Привычно вооружился толстой веткой и отправился в дальний поход к полю.

Вместо хмурой тётки сидел какой-то незнакомый мужчина. Я быстро втёрся к нему в доверие и начал расспрашивать про своего потерянного друга.

– Пару дней назад? – переспросил пастух. – А-а, это, наверное, Витька Шиткин дежурил. Их очередь была.

– Что значит очередь? – осторожно уточнил я.

И тут мне поведали простую и эффективную схему. Оказывается, стадо было не колхозное, охраняемое профессиональными пастухами, а деревенское. Поэтому пасли его по очереди. Каждый дом – один день. Домов в деревне с полсотни, значит, мой новый приятель Витька вернётся на поле не раньше следующего месяца.

– А то и вовсе мамка за него выйдет, – расстроил меня пастух.

Я замолк, задумавшись о коварной судьбе и коровьей очереди, разлучившей меня с другом. Потеря казалась серьёзной.

Но в те годы долго задумываться над проблемами я не умел. И уже через полчаса оживлённо болтал с пастухом. Ему, видимо, было скучно, и он охотно отвечал.

На следующий день я познакомился с парочкой нетрезвых братьев, которые к обеду допили то, что принесли с собой, и заснули. Послушные коровы наелись и в назначенное время, как по будильнику, потянулись по домам. Пастухи проснулись ближе к ночи.

Потом была невнятная старушка в платочке. С ней было скучно, она напевала себе под нос какие-то заунывные песни и не хотела разговаривать. Потом опять весёлый мужичок с перегаром. Смешливая девчонка с велосипедом. Кучка пацанов чуть старше меня, дерущих нос перед «городским».

Мои походы за стадом становились всё продолжительнее, приключения всё смелее. Однажды кто-то поджёг сухую траву на краю поля. Я заметил огонь и дым, бросился тушить пожар. Было очень трудно, потому что по деревенской традиции я был босой и не мог затаптывать коварные огоньки ногами. Воспользовался испытанным оружием. Подобрал толстую ветку и принялся бить ей огонь. Пожар шипел на меня, пожирая травинку за травинкой, но сдаваться не собирался. В тот вечер я вернулся домой насквозь прокопчённый, чумазый и с волдырями от ожогов на руках. Бабушка, услышав мой сбивчивый рассказ о битве с огнём, набрала из колодца ведро воды и одним махом решила все проблемы.

Огонь зашипел обиженно и умер. Эта притча, кстати, об эффективности распределения ресурсов в решении конкретной проблемы.

За то лето я, наверное, перезнакомился со всей деревней. Рассказывал им свои немудрёные детские секреты, а они в ответ говорили о чём-то своём. Жаловались на внуков, которые не приезжают, сетовали на начальство, переживали за урожай.

Не знаю, откуда появилась эта мысль. Наверное, кто-то из собеседников пожаловался на одиночество, и я вдруг задумался. Мама-то у меня тоже одна. Это если не считать меня, но я ведь ещё маленький. Отец где-то был, но виделись мы всё реже. Я уже и забывать его стал.

Родители тогда уже развелись, поэтому я всерьёз озадачился маминой судьбой и решил выдать её замуж.