Исчезая с рассветом

– Мы познакомились на равнинах Центральной Провинции, – неловко молвила Анна, следуя взглядом за менестрелем, и Десс наконец сумела разглядеть ее профиль – изящный носик и губы, которые были чувственными, но совершенно об этом не догадывались.

– Мы познакомились на равнинах Центральной Провинции, – повторила тень, обретая свой голос.

– В самый холодный день поздней весны, – вторил ей музыкант, останавливаясь на месте и обессиленно закрывая глаза.

– Когда лето уже стучалось в дверь, но воздух внезапно сотрясла гроза.

– Когда тучи заволокли небосвод, и ледяные капли дождя застучали по крышам вагонов.

Это было там, дома. В Настоящем. Когда Деспоны уже не было рядом.

Бард путешествовал с торговым караваном. Несколько купцов, скинувшихся на услуги банды неудачливых наемников. Лекарь, не решившийся пересечь равнины в одиночку, и примкнувший к каравану вагончик капризной аристократки.

И Бард – на первый взгляд, странствующий музыкант, развлекающий всю честную компанию на привалах перед сном.

Равнины, бесконечные равнины и отдельные жиденькие рощицы, деревьев в которых не хватило бы и на самое жалкое подобие деревни. Неделя пути под аккомпанемент задумчивой лютни, слабого ветерка и… змей. Ужас, скрывавшийся в высокой траве вдоль Имперского тракта, стоял за дурной славой здешних пустошей.

Укус лиловой гадюки убивал человека за пару дней – легкая слабость, лихорадка и медленный спуск в пучину безумия. К концу стремительной болезни страдалец переставал узнавать окружающих и от человека оставалось одно лишь воспоминание.

На змей существовала лишь одна управа – целители селений, что располагались вблизи склонов Сумеречной гряды, собирали весной особый вид горных подснежников, из которых потом по им одним известным рецептам изготавливалось противоядие.

Ситуацию усугубляло то, что Тракту зачастую не было альтернатив. Он соединял восточную и западную части империи по кратчайшему маршруту, вдали от океанского побережья и время от времени пересекая лишь мелководные речушки, совсем не пригодные для судоходства. Путь к полноводным рекам и более безопасному пути нередко был дольше, а капитаны, зная о трудностях своих потенциальных пассажиров, не мелочились с расценками.

Потому купцы, желавшие доставить свой груз без промедлений и лишней волокиты, или же просто не располагавшие достаточными для водного путешествия средствами, готовы были рисковать.

Антидот тоже был недешевым удовольствием, и далеко не все караваны отправлялись в путь, имея в своей поклаже достаточное количество доз.

Днем змей боялись меньше – нужно было лишь держаться подальше от края дороги и внимательно смотреть себе под ноги. Останавливаясь на ночлег, путешественники выкашивали траву на обочине или же находили давно устоявшиеся места для стоянок, коих вдоль Тракта образовалось множество. После, они окружали себя сухими ветками, привезенными с собой или собранными в рощицах по пути, и разжигали в поле полукружие защитных костров. Как правило, подобных мер предосторожности хватало для того, чтобы чувствовать себя в хрупкой безопасности, но в каждом третьем караване все равно находились сумасбродные, нерадивые или просто невезучие люди, жизнь которых рано или поздно оказывалась в распоряжении противоядия из горного подснежника.

Караван Барда ничем не отличался от себе подобных. Насколько было известно музыканту, у всех его спутников имелась своя доза антидота – перед отправлением каждый позаботился о том, чтобы приобрести у местных знахарей хотя бы один мешочек драгоценного порошка.

Первые три дня недельного путешествия не ознаменовались происшествиями. Настороженная обыденность хождения по тракту давала о себе знать – люди со временем уставали вслушиваться в каждый шорох, разговоры становились все оживленнее, и рутина вступала в свои права.

Бард стремительно умудрился стать своим среди путешественников, ни с кем особенно не сближаясь и узнавая о других несравненно больше, чем рассказывал о себе.

– Скажи-ка мне, Ханси, – спрашивал Бард у капитана наемников на дневном привале в первый день их странствия. – Так кто же наша таинственная спутница, что не показывается из своего вагончика с самого отъезда?

– Вы менестрели ни одной юбки не пропускаете, – отмахнулся тот, кого звали Ханси, смугловатый и немного грузный мужчина среднего возраста и неясного происхождения. – Я здесь не дольше твоего, Бард. Откуда мне знать, что это за важная особа?

– Видимо, дама действительно не из простых, – Бард кивнул в сторону угрюмого вида сухонького мужчины преклонных лет, сновавшего между вагонами с брезгливо-возмущенной физиономией. – Чванливости ее слуги хватит и на тысячу королей.

Ханси скривился.

– У хороших господ таких слуг не бывает, уж поверь старому воину.

– Необщительный? – понимающе покивал Бард.

– Необщительный? – оскалился Ханси. – Да он ведет себя так, как будто его госпожа – наместница всех богов на земле, а сам он – как минимум ее правая рука. Хочешь, чтобы путешествие прошло гладко – уважай караван. А этот сушеный стручок как будто бы первый раз в жизни вышел на улицу из своих золотых чертогов и теперь морщит от всего носик. Госпожа и вовсе, бьюсь об заклад, не вынесла смрада открытого поля и теперь приходит в себя в благоуханной тишине своей кабинки.

Бард покачал головой.

– Каждый аристократ в караване приравнивается к вагону мертвого груза.

– А ты сам-то кто, менестрель? – прищурился Ханси. – Сдается мне, ты слишком учен для простолюдина. Да и изъясняешься как-то мудрено порой. Когда забываешься, – добавил наемник с двусмысленной улыбкой.

– Я много странствовал, – Бард развел руки в стороны. – Нахватался всего здесь и там.

Охранник лишь еще пуще нахмурил густые черные брови.

– Ханси, – вздохнул Бард, поняв, что не переубедит оппонента. – У меня ведь тоже есть некоторые сомнения в простоте твоего происхождения. Ты одет опрятней других, у тебя ухоженная борода самого что ни на есть настоящего городского франта, и еще ты несколько раз произвел довольно-таки… цветастые фразы, знаешь ли.

– А я много путешествовал, – засмеялся наемник. – Нахватался всего, здесь и там.

– Весьма остроумно, – оскалился Бард.

– Прости, не мог упустить такую возможность, – успокоился Ханси. – Мне, в отличие от тебя, скрывать нечего. Да, мой батюшка служил камердинером при бароне Лакруа и готовил меня к военной службе. Годков этак в тринадцать жизнь моя мне смертельно наскучила, и я бежал из отчего дома. Вот и все.

– Необычная история, – прокомментировал Брад.

– Самая что ни на есть обыденная, – отмахнулся Ханси. – Добрая треть нашей команды имеет схожую биографию. Твоя исповедь вызывала бы куда больший ажиотаж.

– Едва ли, – сухо возразил Бард.

– Я знаю, что не услышу ее, – поморщился Ханси, – и не стану просить тебя о таком одолжении. Уж мне-то известно, что некоторые байки лучше даже не слушать – для аудитории они могут быть еще опаснее, чем для рассказчика.

– Я лишь странствующий музыкант, – отрезал Бард. Он с трудом поборол желание прекратить разговор и уйти, зная, что грубость с его стороны лишь усугубит ситуацию.

– Несомненно, – саркастически поморщился Ханси. – Простой менестрель с колодой карт Килит и подзорной трубой, – внезапным шепотом добавил он. – Непростой подзорной трубой.

Бард оцепенел. Каким-то уголком подсознания он понимал, что самым абсурдным образом уставился на своего собеседника невидящим изумленным взором, но тело перестало его слушаться. Он даже успел порадоваться про себя тому обстоятельству, что это самое неповинующееся тело сейчас с комфортом располагалось на расстеленном поверх весенней травы плаще, иначе земля непременно ушла бы у него из-под ног.

– Как ты напрягся, – Ханси легонько потормошил его за рукав. – Полно, успокойся. Мне не нужны чужие тайны. Просто имей в виду, что пара пытливых глаз всегда видит немного больше, чем ты хочешь ей показать.

Дар речи так и не вернулся к Барду.

– Отдыхай, менестрель, – Ханси тяжело поднялся и на прощание хлопнул Барда по плечу. – Впереди еще пять часов марша. А вечером, когда мы, если будет на то воля богов, доберемся до таверны, мы снова попросим тебя спеть. Уж в твоем основном ремесле сомнений у меня пока не возникло, музыкант ты толковый.

***

Весь оставшийся путь до вечернего привала прошел для Барда в смятении мыслей и домыслов.

Первые несколько часов он прошел на ногах, шагая рядом с караваном по неровной поверхности тракта. Бард то и дело невольно бросал взоры в сторону главаря наемников, но тут же одергивал себя и возвращал взгляд на дорогу. Его рука при этом машинально поглаживала сумку, которую он вопреки всякому здравому смыслу для пущей надежности перевесил с плеча на пояс. Теперь она неприятно била менестреля по бедру, зато подзорная труба всегда была у него под рукой.

Ведь правда?

Рука снова абсурдно тянулась к сумке и нащупывала в ней знакомый цилиндр.

Да. Труба все еще была здесь.