Литовское государство. От возникновения в XIII веке до союза с Польшей и образования Речи Посполитой и краха под напором России в XIX веке

Но этого, к счастию, не случилось: на спасение гибнувшего государства Владимира Святого выступила третья ветвь русской народности, именно: великорусская, или московская – «москаль выступил».

По своему характеру и особенно политическому идеалу эта ветвь совершенно противоположна первым двум ветвям, то есть белорусской и малорусской. Как белорусский и малорусский народ, подобно всем славянским народам, отличался непостоянством, нетвердостью в убеждениях и политическою нетактичностью[79 - В настоящее время характер и склад мыслей белорусов и малороссов, вследствие разных обстоятельств, много изменились.], так, наоборот, великорусский народ отличался и отличается постоянством, твердостью в убеждениях и политическим тактом; как белорусы и малороссы действовали по большей части под влиянием минуты, страсти, без системы, урывками, так, наоборот, великорусский народ действовал и действует систематически, по расчету и холодному уму. Как белорусский и малорусский народ, подобно всем славянам, видел политический идеал в свободе, независимости, в неподчинении сколько-нибудь выдающемуся авторитету, в децентрализации, – так, наоборот, великорусский народ видел и теперь видит свой политический идеал в подчинении один другому, в централизации и признании высшего авторитета, высшей абсолютной монархической власти, которую он признает священною и неприкосновенною. Без абсолютной монархической власти великорусский народ не мыслил и теперь не мыслит и не может мыслить никакой политической формы, никакого политического организма: «Государь – батько, а земля – матка», «Народ – тело, а царь – голова»; «Без царя земля вдова»; «Без Бога свет не стоит, без царя земля не правится»; «Не человек дает закон царю, а царь человеку», – говорят древние русские пословицы. Эти пословицы и в настоящее время среди великорусского народа в большом ходу.

Если кто долго жил в глубокой России, среди великорусского, или московского, народа и присматривался к быту его, тот не мог не видеть, что и теперь там только в крайних случаях семья раздробляется; по большей же части дети, племянники, внуки, братья – все живут вместе и безусловно подчиняются старшему члену семейства: отцу, брату, дяде, – словом, тому, кто старше летами. Оттого не редкость встретить в великорусских селениях семейства, состоящие из 15, 20 и 25 человек. Сторонний человек, проживший в великорусских губерниях хоть год, также не мог не заметить, какая преданность существует там в народе к правительству, с каким благоговением он произносит имя царя. Для русского московского народа царь – земной бог.

С успехом великорусской централизации политические формы и идея московского народа в настоящее время все более и более принимают национальный характер и заглушают традиции белорусов и малороссов.

В своих общинах и различных товариществах или артелях великорусский человек (или москаль, как обыкновенно говорят на Западе) такой же поборник начал равноправности, как и другие славяне, может быть, даже и более; но в отношении политического устройства он являлся и теперь является фанатическим последователем монархической власти. В ней только видел он и теперь видит крепость, силу и могущество.

Один из современных западных ученых, именно Реклю, о великорусской, или московской, народности, между прочим, говорит так: «Великоруссы немного ниже ростом, но зато коренастее белорусов и малороссов. Они любят носить длинную и густую бороду; на этих широких бородатых физиономиях, между которыми многие с истинно благородным выражением, блестит ясный взгляд и светится добродушная улыбка. Их природное красноречие, так сказать, бьет ключом не только в словах, но и в жестах, и мимика их имеет пред мимикой итальянской то преимущество, что всем она понятна. Истинные русские, у которых правильный труд поддерживает равновесие их натуры, отличаются твердостью характера и последовательностью убеждений и правил. Долгим терпением, сочетанием отваги и покорности судьбе он сумел захватить огромные пространства в Европе и Азии и сплошными массами, по речным системам, выдвинуться в отдаленнейшие пространства и севера, и юга, и востока. Как паук своими лапками, туловище которого в Москве, захватил 6-ю часть всей земной поверхности и крепко держит в своих щупальцах. Если он явился отличным колонистом, то обязан этим не только своему быстрому, светлому уму, своей промышленности, постоянству в труде, мужеству в несчастьях, но также кротости и нежности нрава, своей доброжелательности в отношении всех, своему духу примирения и справедливости. Русский человек пережил продолжительную и тяжкую неволю, но не усвоил всех пороков рабского состояния, и свобода мало-помалу возвратит ему все присущие от природы хорошие качества. Без сомнения, он еще подвержен паникам и внезапным страхам: чрезвычайно доверчивый, он часто дрожит пред воображаемыми опасностями; но замечательно, когда пред его лицом предстанут действительные опасности, великорусский человек совершенно изменяется: делается твердым, спокойным и сохраняет необыкновенное самообладание».

О великорусском языке, или московском наречии тот же ученый делает следующее замечание: «Русский язык один из самых богатых между арийскими языками. Он составляет свои сложные слова с такою же легкостью, как и немецкий, не имея тяжеловесности последнего, и его гортанные ноты соединяются с интонациями ласкающей мягкости. Разнообразие звуков русского языка – одна из главных причин той легкости, с какою русские изучают иностранные языки; их гибкий орган произносит легко и изящно почти все звуки, которые в европейских языках наиболее отличаются от славянских наречий».

Вот какая могучая ветвь выступила для спасения Древней Руси и собирания ее в одно общее политическое тело. И действительно, великорусская ветвь благодаря своим даровитым представителям блистательно исполнила свою роль: она не только спасла Россию, но и собрала ее в одну могучую и крепкую державу, грозную для соседей.

В первый раз великорусский народ выступил на сцену истории Русского государства во второй половине XII в. в Ростово-Суздальской земле. Первым князем великорусского народа нужно считать Андрея Боголюбского. С конца XIII в., как раз с того времени, когда в Литве вступила на престол Жмудская династия, представителями великорусского народа делаются московские князья. Первый московский князь был младший сын Александра Невского Даниил Александрович. Он собою положил ряд московских князей, собирателей и сберегателей России. Даниил Александрович (ум. 1303 г.) был современник литовскому князю Лютоверу. Сын Даниила Юрий, сделавшись московским князем после отца, был современник сыну Лютовера Витеню, а брат Юрия Данииловича, Иоанн Даниилович, по прозванию Калита, вступивший на московский престол после Юрия, княжил в одно время с Гедимином, братом Витеня, получившим литовский престол после смерти сего последнего. Иоанн Даниилович Калита считается первым собирателем Руси.

Последние два князя – Юрий и Калита были важными людьми в истории Руси в XIV в. Они подняли значение Москвы и твердо поставили историческую задачу, которую предстояло разрешить их преемникам в последующие времена. И действительно, со времен Юрия и брата его Калиты все московские князья упорно преследовали одну и ту же цель, то есть собирание Руси.

Но выше мы видели, что к той же самой цели, то есть собиранию Руси, стремились и литовские князья. Уже Миндовг, как мы знаем, собрал под свою власть несколько русских удельных княжеств, а Гедимин новыми приобретениями количество это увеличил втрое. Таким образом, оказывается, что по раздроблении Древней Руси на мелкие уделы появились два политических центра на двух противоположных окраинах русской территории: на западной – Литва, а на восточной – Москва, и оба с одинаковыми политическими стремлениями. Поэтому нужно было ожидать столкновения Литвы с Москвою, как неминуемого следствия их стремлений к одной политической цели: собиранию раздробленной Руси. И действительно, в первый раз столкновение это произошло при Гедимине Литовском и Калите Московском – сначала за Псков, а потом за Новгород.

Псков, как мы уже выше говорили, был в зависимости и политической, и духовной от Великого Новгорода, то есть Псков, как обыкновенно говорили в то время, был пригородом Новгорода. Во второй половине XIII в. пригородом этим, как мы видели, 35 лет управлял литовский выходец Довмонт. Этот князь силою своего ума и энергическими действиями поставил его и во внутреннем, и во внешнем отношении довольно высоко, так что Псков с этого времени стал стремиться к отделению от Новгорода.

После смерти Довмонта правителем Пскова признан был сын покойного князя Давид, как прямой наследник его. Но Давид по каким-то соображениям, для нас неизвестным, не занял место отца: он, как только умер отец, удалился в Литву и поступил на службу к тамошнему великому князю Витеню. Более 26 лет Давид прожил в Литве. Он был любимец и Витеня, и Гедимина; последний сделал его гродненским старостою и, как мы говорили выше, выдал за него свою дочь. Но Давид Довмонтович, живя в Литве, не оставлял без внимания и Пскова: зорко следил за его судьбою и в критические минуты всегда являлся с литовскими войсками на защиту родного города и его населения. Так, в Псковской летописи передается: когда в 1322 г. рыцари, несмотря на перемирие, перебили на Чудском озере псковских гостей и прогнали ловцов, промышляющих звериным промыслом на р. Нарве, то мстителем за сей вероломный поступок явился Давид Гродненский: он во главе своей литовской рати и псковского ополчения вторгнулся в Эстонию, опустошил ее до самого Ревеля, захватил на пути все богатства дерптского епископа и возвратился домой с огромною добычею и с 5000 пленных. В следующем году то же самое было: по словам той же Псковской летописи, рыцари 11 мая 1323 г. напали на Псков и осадили его. Против них опять выступил Давид Гродненский: он разбил немецкую армию, сжег построенные рыцарями осадные машины и прогнал крестоносцев за реку Великую.

В последний раз мы видим Давида Довмонтовича в 1324 и 1326 гг. предводителем многочисленных литовско-русских армий против Мазовии и бранденбургской монархии; во время последнего похода гродненский староста был изменнически убит мазовецким рыцарем Андреем, находившимся в отряде, сопровождавшем Давида.

По смерти Давида Довмонтовича Гедимин, как тесть его, по праву наследства, хотел овладеть и уделом своего зятя, то есть Псковом. Псковитяне и сами хотели этого; им давно желалось во что бы то ни стало отделиться от своей митрополии, то есть Великого Новгорода. Но трудно было литовскому князю овладеть наследством покойного зятя, а еще труднее было самому Пскову отделиться от своего патрона, так как на стороне Новгорода был сильный князь Московский Иван Даниилович Калита. Но если нельзя было Гедимину открыто и прямо взять Псков, как бывший удел зятя, и присоединить его к Литовскому государству, то ему хотелось, по крайней мере, подыскать для Пскова такого русского князя, который, будучи недоволен внутри России своим положением, решился бы занять этот город и быть в зависимости от Литвы. Такой князь действительно нашелся, это был Александр Михайлович Тверской. Изгнанный из своего Тверского княжества московским князем, Александр Михайлович бежал в Псков, где и был принят жителями города и сделан князем с согласия Гедимина. Новгород же, видя в этом поступке псковитян желание отделиться от него, жаловался московскому князю и митрополиту Феогносту. Иоанн Даниилович Калита по этому поводу вместе с митрополитом Феогностом и московскою ратью прибыл в Новгород и оттуда хотел идти войною на Псков, но псковитяне заявили (вероятно, по наущению литовской партии, которая там была уже сильна), что будут биться до последней крайности и не выдадут Александра. Иоанн Даниилович, видя такую решимость псковитян, прибег к другому средству: он уговорил митрополита Феогноста наложить проклятие на псковитян, если они не отступятся от тверского князя. Средство это подействовало: сам Александр оставил Псков и удалился к Гедимину, своему покровителю. Но когда московский князь удалился в свою столицу и там должен был заняться другими делами, то Александр Михайлович, по желанию псковитян и при помощи Гедимина, снова занял псковский стол, и на этот раз он утвердился тут окончательно. Московский князь, занятый другими делами, не стал тревожить Александра, пока тот сам в 1337 г. не отправился в Орду, где и сложил голову.

Между тем Гедимин, посадивши на псковский стол своего подручника, еще не мог считать эту область окончательно отделившеюся от Новгорода, так как Псков зависел от Новгорода в духовном отношении, а это едва ли было не важнее в то время зависимости политической; чтобы окончательно укрепить свое влияние в Пскове, Гедимину, очевидно, нужно было отделить Псков от Новгорода и в духовном отношении, то есть назначить в Псков отдельного епископа, и притом такого, который был бы во всем покорен ему. Поэтому он стал хлопотать о назначении в Псков отдельного епископа.

В 1331 г. московский митрополит Феогност по делам церковным прибыл во Владимир-Волынский. Гедимин узнал об этом и решился воспользоваться случаем: псковитяне, по его наущению, прислали сюда монаха Арсения и просили митрополита посвятить его в епископы для Пскова, но митрополит, по настоянию новгородцев, отказал. Таким образом, Гедимин не достиг своей цели относительно Пскова. Но из этой неудачи он понял, что для овладения Псковом нужно сначала поладить с Новгородом и, если возможно, то и Новгород прибрать к своим рукам. С этою целию литовский князь стал вести дипломатические переговоры с Великим Новгородом. Новгородцы действительно поддались: они стали склоняться на сторону Гедимина, тем более что московский князь как раз в это время стал сильно стеснять их денежными поборами. Переговоры Гедимина с новгородцами в конце концов привели к тому, что последние пригласили к себе сына литовского князя Наримунта (в православии Глеба) и дали ему в управление Ладогу, Ореховец, Корельскую землю и половину Копорья. Но этот поступок новгородцев, как и следовало ожидать, чрезвычайно не понравился Калите, да и на литовского князя он теперь взглянул как на опасного соперника в деле собирания Москвою раздробленной Руси. Вследствие этого отношения между Иоанном Калитою и Гедимином обострились; Калита стал готовиться к войне; дело принимало серьезный оборот; но литовский князь уладил его: он знал, что начать борьбу с московским князем было опасно: сам по себе Иоанн Даниилович был очень силен, но главное – за ним была Золотая Орда, где московский князь в это время был в большой чести. Посему Гедимин поспешил вступить в дружеские переговоры с Калитою; Калита рад был этому: не отличаясь воинскими дарованиями и не рассчитывая на верный успех в борьбе, Иоанн Даниилович помирился с Гедимином. Мир этот скреплен был браком старшего сына Калиты с дочерью Гедимина. Так кончилось столкновение (или лучше сказать – соперничество) Литовского государства с Московским. Литовский князь из этого соперничества ничего не получил: сын его Наримунт в 1338 г., когда явились шведы под Новгород, бежал вместе с своим братом Александром (в православии) в Литву. Разве одного только литовский князь достиг в этом соперничестве, что в Великом Новгороде и Пскове со времени вмешательства его во внутренние дела сих городов образовалась партия, сильно тянувшая к Литве и этим наделавшая, как увидим после, много хлопот московским князьям в деле собирания Руси.

Таковы были отношения Гедимина к русским удельным князьям вообще и к московскому в частности.

Новая борьба Гедимина с рыцарями и смерть его. Под конец своей жизни Гедимин снова должен был вступить в борьбу с прусскими крестоносцами. В 1337 г. к магистру Тевтонского ордена из Германии прибыли двести рыцарей в качестве гостей. Для развлечения и потехи их магистр устроил поход на литовцев[80 - Подобного рода походы на литовцев рыцари часто устраивали.]. Вторгшись в пределы Литовского государства, он вместе с гостями осадил крепость Пиллен (Пулен), в которой заперлись 4000 литовцев, собравшиеся сюда из окрестных сел с их женами, детьми и наиболее ценным имуществом, под начальством местного князька Маргера. Два месяца осаждали крепость, заваливали рвы землею, били осадными машинами стены и делали энергические приступы; литовцы защищались отчаянно и удачно отражали эти приступы. Тогда одному рыцарю пришло в голову бросить вовнутрь крепости, где находилось много деревянных построек, несколько стрел с горючим составом, чтобы произвести пожар. Это средство удалось: огонь запылал внутри крепости. Литовцы, увидевши, что для них нет более спасения, решились умереть до одного, а тела сжечь в огне. Для этой цели они приготовили огромный костер на площади и зажгли его. Потом умертвили своих детей и трупы их бросили в пламя. Затем взрослые поручили одной старухе рубить им головы и бросать на костер. Но когда та на сотом убийстве изнемогла, то оставшиеся в живых литовцы разбились на пары и вонзили друг другу мечи. Остался в живых один только Маргер с женою. Но и они решились последовать примеру погибших. Маргер, на глазах рыцарей, когда те уже перебрались чрез стены крепости, возвел свою жену на костер и тут убил ее собственноручно, а потом и себя.

Последний поход рыцарей собственно и был причиною новой борьбы Гедимина с братьями Креста Господня. Борьба эта с промежутками продолжалась более трех лет и кончилась гибелью самого Гедимина. Об этом в источниках рассказывается так. В 1341 г. немецкие крестоносцы напали на литовскую крепость Белону, окружили ее и стали томить жителей голодом. Узнавши об этом, Гедимин с своими сыновьями и огромным войском двинулся на выручку крепости, но дорогою он хотел взять пограничную крепость рыцарей Бейербург; во время нападения на нее литовский князь слишком близко подъехал к стене и был убит пулею, пущенною из огнестрельного оружия, только что в первый раз рыцарями примененного к делу[81 - Так пишет прусский летописец XIV в. Виганд Марбургский, которому это дело более известно, чем другим. Поэтому нам кажется, что те историки, которые, полагаясь на свидетельство Стрыйковского и Кояловича, говорят, что Гедимин убит около Вильны, ошибаются.].

Около города Вильны есть высокая уединенная гора, вершина которой оканчивается площадкою, покрытой в настоящее время мелким кустарником. Прелестную картину представляют окрестности этой горы: с одной стороны виднеется в долине Вильна с высокими костельными башнями и золотыми главами православных церквей; с другой – голубою лентою извивается в своих берегах р. Вилия, за которою расстилается огромная равнина, причудливо окаймленная небольшими перелесками; с третьей – возвышаются так называемые «антокольские холмы», покрытые хвойными деревьями, которые своею поэтическою синевою невольно уносят мысли наблюдателя в какую-то бесконечную даль. На этой-то горе, как говорит предание, и был сожжен по языческому обряду труп Гедимина. Гора эта до сего времени у местных жителей известна под именем «Гедиминовой».

Внутренняя деятельность Гедимина. О внутренней деятельности Гедимина и о влиянии его на устройство и распорядок в Литовском государстве до нас дошло мало сведений. Из источников мы видим, что главная забота этого князя состояла в постройке крепостей, замков и городов.

Постройка крепостей. Большая часть крепостей, построенных Гедимином, находилась на западной границе Литовского государства, на окраине Жмудской земли. Замечательнейшие из них были следующие: Юнигеда, Кимель, Онкаим, Путеба, Бисена и Путенике. Крепости эти отличались обширностью, прочностью и снабжены были сильными гарнизонами, которые не раз, как мы видели, стойко выдерживали осады и приступы крестоносцев, повторявшиеся иногда ежегодно в продолжение многих лет, и успевали победоносно отражать их.

Постройка замков. По словам летописей и хроник, Гедимин много основал в своем государстве замков, но семь из них отличались особенною красотою, роскошным убранством и историческим значением, именно:

Два виленских. Они построены были Гедимином скоро после того, как перенесена была столица из Трок в Вильну, около 1323 года. Один из этих замков находился на самой вершине так называемой Турьей горы (теперь Замковой) и известен был под именем «Верхнего замка», а другой – у подошвы этой горы и назывался «Нижним». Развалины первого и теперь существуют, а от второго и следов нет.

Верхний замок отличался особенно своею красотою и живописностью. В этом замке хранились сокровища литовских князей. При Гедимине тут помещалось его семейство и сам он проживал, а нижний замок занимал штат его; в нем же отводились обыкновенно помещения для знатных иностранных гостей в случае их приезда.

В восточной части верхнего замка Гедимин устроил языческое капище, обращенное при Ольгерде в православную церковь, а при Ягайле в 1387 г. – в костел Св. Мартина.

Два трокских. Один из этих замков построен был на берегу озера Гальве, а другой – на острове этого озера; соединены они были постоянным мостом. От первого замка, или берегового, не осталось почти никаких развалин, а от второго, или островного, сохранилось их достаточно. От этого замка уцелело два этажа и три башни. Развалины эти теперь поросли мхом, а в некоторых местах покрылись кустарниками.

Незадолго до смерти своей Гедимин отдал трокские замки, как и самый город Троки, сыну своему Кейстуту. Предание говорит, что когда Кейстут похитил из палангенского храма богини Прауримы красавицу вайделотку, Бейруту, то скрывал ее до времени в этом втором замке, что на острове озера Гальве. Тут, говорят, родился и знаменитый Витовт.

Меднинский замок. Замок этот находился в 28 верстах от Вильны и служил для Гедимина летнею его резиденциею. Сын его Ольгерд также часто жил в этом замке вместе с своею супругою Юлианиею Тверской. В XV в. здесь часто жил польский историк Длугош вместе с сыновьями Казимира IV. В этом же замке, в домашней часовне, некоторое время почивали мощи св. Казимира.

Меднинский замок, судя но его развалинам, имел четырехугольную, продолговатую форму. Длина его была около 85 саженей, ширина – около 65, а высота – около 6 саженей. Внутри находился плац, застроенный деревянными строениями. На северо-восточном углу возвышалась круглая башня, состоящая из трех этажей. Весь замок окружен был глубоким рвом. Стены замка и башня сохранились до настоящего времени.

Кревский замок. Название свое он получил от местечка Крево, в котором был построен. Местечко это существует до настоящего времени и находится в 35 верстах от г. Ошмян, Виленской губернии.

Развалины Кревского замка существуют до настоящего времени и возвышаются в долине, омываемой с севера ручьем, а с востока прудом. Стены их из камня и красного кирпича, вышиною около 7 саженей, и занимают на протяжении своем около 50 саженей. Двое ворот, с подъемными некогда мостами, вели в замок, в средине которого был пруд и деревянные строения. На северном углу возвышалась четырехэтажная квадратная башня, служившая для защиты во время нападения. До сих пор видны готические окна в трех этажах. Фундамент башни сделан из больших камней; вышина его 5 аршинов. Под башнею до настоящего времени сохранилось в целости подземелье, вроде мрачной тюрьмы. В этом подземелье в 1381 г. Ягайло задушил своего родного дядю Кейстута.

В двух верстах от Кревского замка находится курган, называемый до сих пор «Городищем», вышиною в 11 саженей. Вершина его занимает 1600 квадратных саженей пространства, а в самой средине заметно овальное углубление на две сажени. По преданию, Городище это соединялось с замком подземным ходом, в котором будто бы можно было ехать шестеркою лошадей, запряженных рядом.

В 1384 г. в этом замке Ягайло заключил договор с послами польской королевы Ядвиги о вступлении с нею в брак и о соединении Литвы с Польшею. Здесь же, как известно, во второй половине XVI в. проживал русский выходец князь Курбский.

Лидский замок. Он построен был в г. Лиде в 1326 г. Строили его киевские каменщики и русские пленные из Волыни. Развалины этого замка и теперь существуют. Из этих развалин видно, что лидский замок имел квадратную форму, причем каждая сторона его имела 32 сажени длины, толщины 2 сажени, а высоты 6 саженей. По углам замка было четыре башни. Замок окружен был с трех сторон водою, а с четвертой – глубоким рвом, чрез который перекинут был подъемный мост. Этот замок более других испытал на себе нападения неприятелей. С 1396 по 1399 г. тут проживал, с дозволения Витовта, хан Золотой Орды Тохтамыш. Замок этот окончательно разрушен шведами только в начале XVIII в.

Постройка городов. Из городов, построенных Гедимином, нам известны два:

Троки. Город этот до настоящего времени существует в Литве и лежит недалеко от Вильны. Предание говорит, что в трех верстах от нынешних Трок в начале X в. находилось местечко Гургони, которое в продолжение нескольких лет было резиденциею литовских легендарных кунигасов из рода Довшпрунга. По словам польского историка Длугоша и литовского Нарбута, русский князь Владимир Святой в конце X в. разрушил Гургони и основал город Троки. Здесь он оставил своего наместника для сбора дани и управления страною. В половине XIII в. город этот был разрушен прусскими крестоносцами. Но в 1320 г., или около того, в трех верстах от разоренных Трок, на берегу озера Гальве, Гедимин основал новый город и назвал его также Троками. Тогда же он сделал этот город и своею столицею, которою до того времени, после Новгородка, был г. Кернов.

Вильна. Об основании Гедимином Вильны существует целая поэтическая легенда. Однажды Гедимин, говорится в легенде, отправился из Трок на охоту со всем своим двором к устью р. Вилейки (приток Вилии). Охота была удачна: князь сам лично убил на Турьей горе, или Замковой теперь, большого дикого быка или тура[82 - Рога этого зверя Гедимин приказал обделать в золото, осыпать дорогими камнями и хранить между сокровищами в верхнем замке на память. В торжественные обеды, когда приезжали знатные гости, рога эти приносили к столу; из них князь пил с гостями заздравицы. В 1429 г. внук Гедимина Витовт во время съезда знатных иностранцев в г. Луцке, по поводу переговоров относительно принятия князем королевской короны, один из этих рогов подарил Сигизмунду III, германскому императору.]. Но так как наступала уже ночь и обратно ехать в Троки было поздно, то Гедимин и расположился на ночлег около этой самой горы, где был убит тур. Ночью ему приснился довольно странный сон: на вершине Турьей горы стоял железный волк и выл таким громким голосом, что как будто бы внутри его сидело еще сто волков. На следующий день Гедимин пригласил к себе главного жреца по имени Лездейко и рассказал ему свой чудный сон[83 - О Лездейке также существует довольно любопытное предание. В нем, между прочим, рассказывается, что однажды литовский князь Витень (брат и предшественник Гедимина) отправился на охоту в одну лесистую местность (где теперь Верки, имение князя Витгенштейна, в 7 верстах от Вильны) и там во время охоты услышал раздающийся из орлиного гнезда, устроенного на старом высоком дубе, плач дитяти. Когда, по распоряжению князя, осмотрено было орлиное гнездо, то в нем оказался ребенок мужеского пола. Витень приказал его взять и отдать на воспитание жрецам. Тут он вырос, возмужал и получил глубокое религиозное воспитание. Заметя в нем выдающийся ум, жрецы сначала избрали своего питомца в число вайделотов, а потом и в сан Криве-Кривейто, причем дали ему имя Лездейки.Примечание. Верки – слово литовское и означает «плач». Это название, по словам предания, дано Витенем в воспоминание плача найденного им ребенка.]. Криве-Кривейто так объяснил князю этот сон: железный волк означает знаменитый столичный город, который должен возникнуть здесь, а громкий вой зверя предвещает всемирную славу будущему городу. Князь, выслушавши толкование Криве-Кривейто, немедленно сделал распоряжение о постройке города, который назвал Вильною и куда затем перенес свою резиденцию.

Но вот вопрос: насколько справедлива вышеозначенная легенда относительно постройки Гедимином Вильны? То есть действительно ли Гедимин был основателем сего города?[84 - Вопрос этот мы ставим потому, что новейшие историки не согласны между собою касательно постройки Гедимином Вильны: одни говорят, что Гедимин действительно основал Вильну, а другие – нет; последние в доказательство ссылаются на Длугоша, который говорит, что Вильна уже в XII в. существовала.] Чтобы ответить на этот вопрос, мы сначала скажем о том, что находилось в местности, где теперь Вильна, до вступления Гедимина на литовский престол. В летописи, так называемой Быховца, в списке, хранящемся в познанской библиотеке, рассказывается следующее: самогитский князь (жмудский) Свенторог однажды отправился на охоту к устью р. Вилейки, то есть в ту местность, где потом построена Вильна, и нашел здесь прелестную долину, покрытую древним дубовым лесом. Долина эта так понравилась Свенторогу, что он, возвратившись домой, призвал сына своего Гермунда и сказал ему: «Если я умру, то тело мое свези на ту долину, которая омывается р. Вилиею и Вилейкою, и там сожги его». Тогда же, между прочим, Свенторог выразил желание, чтобы в этой местности, после его смерти, сжигались тела всех литовских князей и знатных бояр. В 1270 г., на 96-м году жизни, Свенторог скончался. Гермунд исполнил завещание отца: он действительно свез тело его в указанное место, сжег в долине и в память этого события построил там храм богу Перкуну, куда из Палангена перевез и поставил статую этого бога для поклонения. С тех пор, прибавляет та же летопись, местность, где сожжен труп самогитского князя, называется «долиною Свенторога». Затем, в прусской хронике Дюсбурга и летописи Стрыйковского мы находим такого рода известие: когда в 1294 г. ливонскими рыцарями разрушено было на р. Дубиссе Ромове, то Криве-Кривейто с коллегиею окружавших его жрецов перенес святилище страны сначала в Кернов, а потом, года три спустя, в долину Свенторога и поместил его в том именно храме, который построен был Гермундом.

Таким образом, мы видим, что в местности, где теперь Вильна, уже до Гедимина существовал храм и находилось Ромове, при котором жил главный литовский первосвященник, или Криве-Кривейто; поэтому мы не ошибемся, если скажем, что до княжения Гедимина на месте Вильны было селение и что Гедимин для упрочения своей власти около 1323 г.[85 - Так как с этого года Вильна делается известною как столица Гедимина.] заложил, как основательно говорит Г. Иловайский, два замка, в долине Свенторога, подле Ромове, и затем перенес сюда свою столицу из Трок.

Кроме постройки крепостей, замков и городов, во внутренней деятельности Гедимин замечателен еще тем, что он поднял и оживил торговлю, вызвал из-за границы в свое государство мастеровых, ремесленников и разных колонистов для насаждения западноевропейской цивилизации и т. п.

Отношение Гедимина к христианам вообще и к православным в частности. Гедимин относился с полною терпимостью к христианам всех исповеданий. Мы не только не находим в хрониках и летописях намеков на какое бы то ни было стеснение христиан, но, напротив того, из грамот Гедимина и переговоров с бывшими у него послами мы видим, что он всегда оказывал и готов оказывать всевозможное покровительство им. Из отчета посольства, ездившего в Вильну в 1324 г., мы знаем, что в этом городе существовали два католических монастыря: доминиканский и францисканский. Монахи этих монастырей пользовались даже почетом при дворе, и им поручалось князем составление дипломатических грамот. По отношению же к православным Гедимин еще более оказывал расположения и преданности, чем к католикам. Так, нам хорошо известно, что Гедимин три раза был женат, и из этих трех жен две последние были православны. Одну из них звали Ольгою, имя которой сохранилось в имени Ольгерда, а другую Евою, имя этой осталось в имени самого младшего сына Гедимина – Явнуте. Дети же его были почти все православные. При Гедимине православная церковь в Литовском государстве управлялась полоцким владыкою, который свободно сносился с митрополитом и принимал участие в поместных соборах русского духовенства. По свидетельству Ревиуша, в самой Вильне православные при Гедимине имели церковь Св. Николая.

События в Литовском государстве по смерти Гедимина, до вступления на великокняжеский стол Ольгерда

Дети Гедимина. Разделение Литовского государства Гедимином между сыновьями. Отношения сыновей Гедимина между собою после смерти отца. Гедимин, как мы уже заметили выше, три раза был женат. Первая жена его была литвинка и принадлежала, как и он сам, к языческой религии, а остальные две – Ольга и Ева – были русские и православные. От этих трех жен Гедимин имел семь сыновей и пять дочерей. Из семи сыновей Гедимина двое – Монвид (самый старший) и Кейстут (третий по старшинству, сын Ольги) были язычники, а следующие пять: Ольгерд (первый после Монвида, тоже сын Ольги), Наримунт, Любарт, Кариат и Явнут (самый младший, сын Евы) были православные. Из пяти дочерей Гедимина – четыре были православные, а пятая католичка.

По свидетельству русско-литовских летописцев и польского историка Длугоша, Гедимин, незадолго до смерти, разделил свое государство на несколько уделов и раздал их сыновьям: Монвид получил от отца города Кернов и Слоним в Черной Руси; Ольгерд (в православии Андрей, а в схиме Алексий) – Крево и Витебское княжество; Кейстут – Берестье (Брест), Гродну и Жмудь; Наримунт (в православии Глеб) – Пинск, Туров и Минск; Любарт (в православии Феодор) – Волынь; Кариат (Михаил) – всю Черную Русь без Слонима. Затем остается самый младший сын Гедимина Явнут (в православии Иоанн); получил ли он при жизни отца своего какой-либо удел – мы не знаем. Известно только то, что Явнут после смерти отца вместе с матерью жил в том уделе, который находился в непосредственной зависимости от великого князя, именно: в стольном городе Вильне, к которому причислялись пригородки: Ошмяны, Вилькомир и Бреслав-Литовский.

Кроме вышеозначенных сыновей, у Гедимина в живых остался еще брат Воин. При жизни Гедимина Воин владел Полоцком, и по смерти брата он оставался владетелем того же удела.

Что касается дочерей Гедимина, то все они, как мы уже отчасти видели, выданы были замуж с политическим расчетом; так: одна, по имени Альдона (в католичестве Анна), была женою польского короля Казимира Великого; другая, Айгуста (в православии Анастасия), состояла в супружестве с великим московским князем Симеоном Гордым; третья, Мария, выдана была замуж за тверского князя Дмитрия Михайловича, по прозванию «Грозные Очи»; четвертая, имя ее неизвестно, – за псковского князя Давида Довмонтовича, и, наконец, пятая, имя ее также не сохранилось в источниках, – за мазовецкого князя Болеслава Тройденовича, наследника Галиции по женской линии.

Но вот вопрос: кого Гедимин, распределяя уделы Литовского государства между сыновьями, назначил великим князем на случай своей смерти? Покойный князь, вследствие внезапной кончины, как кажется, не успел распорядиться насчет этого предмета. В продолжение четырех лет, со дня гибели Гедимина, в Литовском государстве, судя по источникам, не было такого князя, который бы носил титул великого и пользовался бы правами, присвоенными ему в данном случае. С момента кончины Гедимина до 1345 г. все сыновья его, как это видно из их деятельности, пользовались совершенною независимостью и полною самостоятельностью: каждый из них вел самостоятельно войну, самостоятельно заключал мир и самостоятельно писал договоры[86 - Прусский хронист Лука Давид считает, что в период времени от смерти Гедимина до вступления на престол Ольгерда в Литовском государстве великим князем был Монвид.]. Если в этот четырехлетний период времени (от 1341–1345 г.) мы видим, что в главном городе Литовского государства Вильне сидел Явнут со своею матерью Евою, то это нисколько не дает права выводить заключение, как некоторые делают, что будто бы меньший сын Гедимина и был собственно великим князем в Литовском государстве, после смерти отца, до вступления на престол Ольгерда. По всей вероятности, г. Вильна со своими пригородками уступлен был Явнуту братьями из уважения к мачехе Еве, которая жила с ним, а это, конечно, имело значение только нравственное, а не политическое.

Борьба Монвида с тевтоно-ливонскими рыцарями. Захват Ольгердом и Кейстутом г. Вильны. Выше мы говорили, что Гедимин при конце жизни своей вел борьбу с тевтоно-ливонскими рыцарями; в этой борьбе, как мы видели, он и погиб. Но со смертию литовского князя борьба эта не прекратилась: напротив, рыцари, узнавши о гибели Гедимина, удвоили нападения на литовские владения. В своих опустошительных походах рыцари в 1341 г. прошли всю Жмудь и добрались до областей старшего сына Гедимина Монвида. Вследствие этого керновский князь должен был выступить против них с огромным войском. Борьба завязалась упорная. Но Монвид, вспомоществуемый войсками Ольгерда и Кейстута, выгнал крестоносцев из Жмуди и, в свою очередь, с двумя сильными отрядами вторгнулся в Пруссию. Тут он в нескольких битвах нанес поражение рыцарям и опустошил значительную полосу их владений. Рыцари смирились. Магистр ордена Людольф Кениг принужден был заключить мир.