Сезон пурги и пепла

Старый философ улыбнулся и развёл руками.

– Что поделать? – улыбнулся он. – Не все сказки заканчиваются свадьбой.

Азарь пристально смотрел на учителя. Он знал, что того давнего кожемяку звали Лугин Заозёрный.

Ступайте на стр. 88 (#litres_trial_promo)

Не рассуждая ни одного лишнего мгновения, Азарь потянул из-за голенища нож и бросился вперёд. Он прекрасно понимал, что его главное оружие – это внезапность. Философ нырнул в кусты и почти бесшумно двинулся сквозь них.

По пути Азарь приметил ухватистую толстую рогатину, вполне годившуюся, чтобы пойти с ней на бурого медведя. Годилась ли она против кома, это Азарь собирался проверить в самое ближайшее время. Выставив рогатину перед собой, молодой философ осторожно двинул вперёд.

И он без проблем бы прошёл мимо любого даже самого тренированного человека, однако же комы людьми отнюдь не были. Они до последнего делали вид, что ничего не замечают, но, когда молодой философ бросился на первого медведя из кустов, тот обернулся и играючи поймал человека в захват, будто только того и ждал. Рогатина словно сама по себе вывалилась из рук.

Единственное, что успел Азарь, это метнуть нож во второго кома, и того оказалось довольно, чтобы свалить зверюгу. Клинок вошёл аккурат в глаз и поразил мозг чудовища. Ком не умер мгновенно, а неловко завалился набок и забился в жестоких конвульсиях.

Остальные два оцепенели. Такого ещё не было: ещё ни один зверь или Безлеп не убил ни одного кома. Это племя не знало насильственной смерти от кого бы то ни было, кроме редких случаев междоусобиц.

Азарь прибавил им поводов для удивления. Он носком подцепил рогатину и вскинул её себе в руки. А там хватило доли мгновения, чтобы вогнать острый конец медведю под челюсть, пробив череп насквозь. Этот ком тоже задёргался и упал на спину.

Первый к тому времени уже замер.

Азарь вывалился из медвежьей хватки и, не теряя времени, трижды перекатился сначала через голову, потом через бок влево, а дальше через плечо по диагонали, чтобы насколько возможно разорвать расстояние между ним и последним живым медведем.

Азарь успел встать на ноги, успел повернуться, когда когтистая лапа располосовала ему грудь даже через несколько слоёв тугой зимней одежды. Всё тотчас пропиталось кровью.

Азарь чудом успел пригнуться и пропустить вторую лапу мимо головы. Молодой философ снова ушёл в кувырок и оказался прямо за первым мёртвым комом, а потом скрутился в тугую пружину и взвился вверх, предварительно развернувшись. Нож, который Азарь вырвал у того из глаза, выстрелил в последнего косматого, но тот оказался на диво проворен. Он не только выбил нож из руки Азаря, но и второй лапой переломил рогатину, с которой на него сзади напал Лугин Заозёрный. Тогда философы бросились на косматого с двух сторон, однако и это вышло им боком. Медведь взмахнул лапами и разбросал людей в стороны.

Но это было только половиной беды: как только философы упали на снег, ком взмахнул лапой, и Азарь с Лугином вспыхнули, как хорошенько просмоленные факелы.

Раздался истошный крик.

Старый философ тотчас нырнул в сугроб и какое-то время барахтался в снегу, сбивая пламя. Раненый Азарь уже не был так проворен, как прежде. Он тоже успел прыгнуть в снег, но сил, чтобы быстро зарыться в него уже не было. Ему помог учитель после того, как потушил самого себя. Но к тому времени парень уже основательно обгорел.

Ком вдруг истошно заревел.

Философы сначала даже не поняли, что случилось. Бурое чудовище словно обезумело. Какое-то время медведь просто орал, а потом вдруг завертелся волчком, пытаясь схватить кого-то лапами. И только после третьего или четвёртого оборота мужчины увидели тонкую девичью фигуру, что ловко уворачивалась он нечеловечески быстрых объятий и знай себе дырявила кома ножом.

Казалось, девушка не знала ни боли, ни усталости. Она остервенело кромсала медведя, пока тот не упал. Бурая шерсть во многих местах пропиталась кровью. Кое-где шкура свисала лоскутами, обнажив розовое мясо.

Медведь несколько раз дёрнулся и затих.

Азарь и Лугин уставились на Младу. А девушка между тем присела и при помощи снега очистила нож от крови. Потом она посмотрела на парня и вдруг изменилась в лице.

– Боже мой! – воскликнула она.

Азарь криво усмехнулся.

– Ну да, потрепало малость.

Он всё ещё лежал в луже растопленного снега. Голова покоилась на коленях учителя. Сам молодой философ представлял собой ужасное зрелище: он был весь в копоти, волдырях и в почерневшей рваной одежде.

– Скорее! – засуетилась девушка. – Его нужно назад! В тепло! Я промою раны и обработаю настоем! Быстрее!

Вдвоём с Лугином они взвалили Азаря на себя и поволокли обратно к терему трёх медведей. Молодой философ пытался им помочь, он усердно переставлял ноги, чем только мешал.

К моменту, когда его втащили в светлицу, парень тем не менее устал так, будто самостоятельно прошагал две-три версты.

Его уложили на лавку и раздели. Девушка велела старому философу прижать к располосованной груди Азаря какую-то тряпку, а сама метнулась к печи и разожгла огонь. Потом она принялась метаться между ней, столом и притолокой, под которой были развешаны разные травы. Млада перетирала их в небольшой каменной ступке, смешивала, примеривалась на глаз и снова перемалывала.

Сам молодец едва не терял сознание. От его лица отхлынула вся кровь, а вокруг глаз пролегли глубокие тёмные пятна. Азарь хрипло дышал и едва ворочал языком, но всё ещё пытался шутить:

– Знатные лапищи у этих комов, да, Луги? Вот бы такую в баньке рядом с вениками повесить – иной раз так спину почесать хочется… А то бы и кому вдоль хребта протянуть сгодилась.

– Да, малыш, это было бы весело, – печально отвечал старый философ.

Млада тем временем залила истолчённые травы кипятком и вынесла на улицу, чтобы скорее остывали. А до той поры она оттёрла плечом Лугина и, осторожно оторвав окровавленное тряпьё, принялась нежно промывать парню раны.

Азарь терпел как мог, но даже он временами дёргался и выгибался дугой от боли.

Лугин сидел в углу и наблюдал за всем с таким лицом, будто ему самому сейчас водят тряпкой по оголённому мясу.

– Принеси отвар, – велела девушка тем тоном, которым имеют обыкновение выражаться особы, привыкшие повелевать.

Лугин вылетел вон и тут же вернулся с глиняным горшком, из которого всё ещё шёл пар. Млада осторожно приняла отвар из рук в руки и зачерпнула краешком небольшой глиняной мисочки.

– Помоги! – приказала девушка, и Лугин послушно приподнял голову Азаря.

Девица несколько раз зачерпнула жидкость из горшка и влила Азарю в рот. Тот поперхнулся и долго кашлял. Но стоило ему справиться с приступом, как девушка продолжила своё занятие. Влив в раненого никак не меньше половины горшка, она повернулась к Лугину.

– Теперь ты.

– Я? – опешил старый философ.

– Ты. Ты сам едва на ногах держишься, отвар придаст тебе сил. Мы убили трёх самых главных комов, и теперь может случиться что угодно. Может, нам придётся защищаться! А когда ему, – она посмотрела на Азаря, – станет хоть немного лучше, придётся бежать отсюда. Но мы должны дожить до этого момента, понимаешь? Во что бы то ни стало! Так что пей! А я пока приготовлю для себя…

Девушка распрямила спину и хрустнула позвонками, уперев тонкие кулачки в поясницу. Потом она действительно подошла к столу и принялась толочь сухие травы.

Лугин пригубил отвар. Он оказался весьма приятным на вкус и как будто бы действительно придавал силы. Хватило всего пары глотков, чтобы старый философ ощутил себя отдохнувшим.

– Азарь уходил, чтобы договориться с Тресом. Он поможет нам бежать.

Млада фыркнула.

– Ага, после того, как мы уложили его обожаемых вожаков? Держи карман шире. Этот Трес первым же вас и выпотрошит.

– Ну да, – согласился Лугин, попивая отвар.

Ночь прошла спокойно. Млада разбудила старого философа уже после полудня.