Тихий омут

По широкой истоптанной дорожке, зябко кутаясь в старенькую овчинную шаль поверх серой просторной рубахи, тихонько семенила маленькая пухлощёкая Ия. Она ещё не вошла в тот возраст, когда приличной девушке надлежит заплетать волосы в косу, причём обязательно с красной лентой в знак невинности и добродетели. Поэтому русые локоны девчушки свободно развевались от ветра, стянутые на лбу лишь узким берестяным ремешком.

Потешно ступая угловатыми берестяными лаптями, она забралась на высокий крутой холм, бледно освещённый увядающей луной, и потуже натянув шаль, взглянула на небо. Ей весело подмигивали семь далёких звёздочек, как бы жмущихся друг к дружке. Нет, врали свитки Анея, такая красота не может быть причиной несчастий. И уж тем более, никакие маньяки там зародиться не могут. А он-то верил… Вот ведь глупый.

Шмыгнув носом, Ия бросила короткий взгляд на месяц и тихонько пошла туда, где среди прочих двупокатых и соломенных крыш курилась кривым дымком печная труба родной избы.

На следующее занятие она припозднилась. Всё мамка виновата – отчитывала за то, что щи пропали, даже в школу пускать не хотела в качестве наказания. А она – Ия, откуда же могла знать, что матушка с вечера щи в погреб не упрятала?

Кое-как отперевшись, девчонка схватила писало, кусок бересты, что недавно ей принёс старший брат, и со всех ног бросилась к приходу пастора Клера. Как назло, школа находилась в половине версты от жилища девочки. Скоро Ия запыхалась и продолжила путь быстрым порывистым шагом.

По пути к школе ей встретился юродивый Авоська. Он по своему обыкновению куражился с длинной кривой палкой. Эта палка служила ему конём, веслом и даже свирепым хищником, так и норовившим задрать.

Ия приветливо помахала божьему человеку рукой и пошарила в маленьком карманчике понёвы, надеясь найти кусок пряника, которым её сегодня угостил дядька Мстислав. Пряник был на месте, значит, пронырливая Ждана до него ещё не добралась. Ия мысленно показала сестре язык и позвала юродивого.

Авоська оживился. Он воровато огляделся и поспешил к заветному прянику. Но, когда юродивый подошёл, Ия поняла, как жестоко ошиблась. Слабоумный состроил чудовищную гримасу и без замаха тяпнул девочку по шее несколько раз. А потом с дикими завываниями умчался куда-то в сторону просеки.

Девка сидела на жёлтой траве, покрытой пёстрыми опавшими листьями, и, держась за шею, горько плакала. Даже не столько от боли, сколько от обиды. Юродивый, сколько его помнила Ия, никогда и мухи не тронул, какая дурь взбрела ему в голову? Где он этому научился?

Какая тут школа после такого?

Девочка тихонько встала и, держась за шею, посеменила в сторону кузницы. Она находилась слегка в отдалении от слободы, ведь рождение металла сродни волхованию, и уличный шум ни при каких обстоятельствах не должен помешать священнодействию кузнеца. К тому же, кузнец временами работал и ночью, и рано утром, а шум, доносившийся от ударов молоточками и кувалдой, мог помешать тихому быту слобожан. Посему испокон веков в Нижней слободе кузницы строились за околицей.

Прохожие оборачивались вслед заплаканной девочке, спрашивали, кто обидел. Но Ия только отмахивалась и угрюмо брела дальше. Как раз в тот миг ей больше всего хотелось сделаться совсем маленькой и незаметной.

Кузница Утопы была распахнута настежь. Против обыкновения оттуда не доносились задорные перезвоны молоточков, не слышалось угрюмое пыхтение мехов, не трещал горн. Подмастерья, все, как один, вдруг куда-то запропастились. На подворье царила тишина.

Кузнец жил бобылём и, насколько ведала Ия, семьи у него никогда не было. Сирота из пришлых. Людей он сторонился, но оставался в почёте едва ли не у каждого слобожанина. Никогда никому не сделал худого, зато работой славился – чем не человек? Иным бы его в пример.

– Утопа! – позвала девочка, не решаясь войти внутрь. – Утопа, ты здесь?

Непонятно почему, но к Ие кузнец всегда относился теплее, чем ко всем остальным. Для неё всегда были припасены сладости, всегда было время перекинуться хоть словечком. Девочка иной раз любила заглянуть в кузницу. Любила наблюдать, как красноватая пенящаяся жижа твердеет, превращаясь в подкову. А иногда случалось видеть, как рождается дивная кружевная решётка, достойная самого стольного князя.

– Утопа!

– Ия, это ты? – донеслось из горницы. Голос был мужской, низкий и бархатистый. – Входи, я здесь. Ты же, вроде, должна быть у Клера?

Девка глубоко вздохнула.

Горница была просторная со множеством окон, не каждая светёлка такой удаётся. Сводчатые потолки кое-где украшались резьбой. У дальней стены тихонько гудела покрытая серой штукатуркой печь. За широким дубовым столом, опираясь правым коленом на лавку, в огромной куче тряпья рылся косматый богатырь Утопа.

Непокорная грива замасленных иссиня-чёрных волос липла к широкой бугристой спине. Узкие кожаные штаны были по-походному заправлены в мягкие серые сапоги. У левого бедра к широкому кожаному поясу был пристёгнут летучий кистень с шипастым молотилом.

Кузнец обернулся и, увидев заплаканное личико, бросил своё занятие. Усадив девочку за стол, мужчина тяжёлыми шагами подошёл к печке и взял небольшую глиняную крынку. Молча налил козьего молока в кованый узорчатый кубок. Кузнец поставил питьё перед Ией и сел напротив.

– Что случилось? Тебя кто-то обидел?

Ия пожала плечиками.

– Авоська… Он меня по шее клюкой отходил.

– Авоська? – поразился Утопа. – Юродивый Авоська?

– Да… Я хотела с ним пряником поделиться, а он ни с того, ни с сего меня ударил.

Кузнец потёр густую короткую бороду и пристально уставился на девочку. Ей стало немного не по себе. Девчонка ёрзала на месте и не знала, куда девать глаза. Точно это она виновата.

– Ну, честно, я не знаю, чего он так со мной…

– Я верю тебе, девочка, – кузнец погладил белокурую головку и принялся запихивать тряпки в тугой заплечный мешок, изредка поглядывая на маленькую гостью. – Авоська, конечно, парень смирный, но чужая душа потёмки, тем более коли речь о юродивом. Не таи обид, скорее всего, он не со зла. Но на всякий случай, лучше сторонись, кто его знает, что негоднику в башку втемяшится?

– Ты уезжаешь? – глядя на вещмешок, спросила Ия.

– Да, пора в дорогу. Дела. Наверное, пришло время покинуть насиженные места. Но ты не кручинься, – он игриво задел пальцем её носик, – мы ещё обязательно встретимся.

– Обещаешь?

– Конечно, обещаю. Но и ты должна пообещать мне кое-что.

– Обещаю! – выпалила девочка.

Утопа усмехнулся.

– Ты ведь ещё не знаешь, чего я попрошу.

– Я знаю тебя, ты не можешь попросить у меня чего-то плохого, – наивно молвила Ия.

Кузнец снова улыбнулся.

– Ты меня хорошо знаешь, девочка. Пообещай мне, что будешь осторожна? Ты ведь знаешь, что кузнецы сродни волхвам? – Ия кивнула. – Поэтому послушай кудесника. Грядут смутные времена, придётся туго. Обещай мне, что будешь беречь себя?

– Обещаю.

– Будь всегда такой же доброй и любознательной девочкой. Не позволяй себе меняться, хорошо? И вот ещё что, – он отложил заплечный мешок в сторону и выудил из-под стола маленькую дивной красоты шкатулку, – это тебе.

Девочка взяла подарок и покрутила перед глазами. Шкатулка была деревянная, но покрытая тончайшей сетью металлических узоров. Причудливые животные плавно переходили в прекрасные волшебные цветы. По углам верхней крышки тускло мерцали небольшие камушки красного граната.

Ия осторожно открыла её и ахнула. По горнице разлилась тихая писклявая мелодия, а из глубин шкатулки поднялась фигурка оловянного зайчика и закружилась.

– Вот так диво! – воскликнула девочка, не веря своим глазам. – Утопа, ты и вправду волшебник!

– Это тебе на добрую память, – кузнец улыбнулся, гордый своим подарком. – А теперь ступай, мне нужно собираться.

– Спасибо, – кротко кивнула девочка. – Ты тоже береги себя, Утопа. До встречи.

– Прощай, Ия, – вновь улыбнулся кузнец.

Девочка чуть присела и тенью выскользнула во двор. Мужчина проводил её грустным взглядом и покрутил головой. Некоторое время он постоял без дела, задумчиво глядя на дверь, а потом вздохнул и вернулся к своему занятию.

Глава 6