Непобедимое племя

– Рука дрогнула, – ответил я.

– Нарочно, смотрю, дрогнула! – взвинтился он. – Он бы нас одним щелчком. Или ты грезил валяться рядом с лекарем? Мучиться, выть, когда тебе язык отрезают.

– Тише ты!

– Какая теперь разница, тише или громче? Ты все испортил! Револьвер пуст, отход только через них. У нас могло остаться еще два патрона… ну черт с ним, один. Хоть что-то!

– А ты в патронах жизнь меряешь, – начал я. – Все вы жизни измеряете патронами. И дикари будут убивать, пока такие как ты продолжают корпеть над количеством патронов и пороха. Когда вы уже поймете, что мы не вершители судеб, не нам решать, кому жить, а кому умереть. Неужели нельзя найти общий язык? Мы ведь все люди, все живем под одним небом!

– О каком языке ты говоришь? Эти аборигены хлопками общались. Нас едва не убили и наверняка уже деда съели. А ты из себя пацифиста строишь. Проснись!

– Я не сплю, – пробурчал я, разгладил свои усики и взвыл: – Зачем я ввязался в это дело? К аджа ходил один, сам все планировал, поступал, как хотел, и ни от кого не зависел.

– Поэтому у тебя и характер сволочной! – сказал Брэдли. – Не любишь общество.

– Я цивилизованных людей не люблю!

– Почему?

– Цивилизация – это глупость. Считаете себя умнее всех, а сами, как дикари. Скажи, Брэдли, вот зачем тебе эти драгоценности, артефакты?

– Чтобы продать подороже, – ответил он не задумываясь.

– Вот… вот она, натура современного человека.

– Тише ты… – просил Брэдли.

– Чтобы продать подороже, – понизив тон, передразнил его я. – А зачем? Чтобы купить еду, одежду, оружие и отправиться за новым товаром? И так по кругу. И вера у тебя только одна – в удачу!

– Что ты этим хочешь сказать? – спросил он.

– То, что ты живешь, как хомяк в колесе. Надеешься, что тебе наполнят поилку и подсыплют зерен, а как нажрешься, за щеки напихаешь, сразу спать.

– А у тебя не так?

– У меня цель другая. Думаешь, я еду к хеллисинам, потому что ты мне денег заплатил, золота пообещал? Нет, мне и статья эта не сдалась, и переводчиком становиться я не горел желанием…

– И какова твоя цель?

– Не важно. Ты все равно не поймешь!

– А ты попробуй…

– Нет! – оборвал я.

– Хорошо, – сказал он.

По голосу я понял, что Брэдли обиделся. Он умолк на некоторое время. Я думал, с какой стороны начать разговор, но в голову ни единой мысли не лезло. Не желал раскрывать ему цель своего похода. Мы не так хорошо знакомы, чтобы посвящать его в свои проблемы.

– Кто это был? – внезапно поинтересовался Брэдли.

– Ситсы…

– Те самые?

– Да!

– Откуда ты знаешь?

– Они полностью сбривают волосы на голове, чтобы скальп как трофей никому не достался. Кто захочет срезать голую кожу? Только идиоты!

– Я убил их вождя… там, в пещере, – сказал Брэдли.

– С чего ты взял?

– Когда обыскивал пиджак, то заметил на его груди ожерелье из человеческих языков.

– Понятия не имею о таких увлечениях ситсов, но скажу точно, это был не вождь. Предводитель шайки, но не более. Их племя очень большое, и они обитают в разных местах небольшими кучками.

– Откуда ты так много о них знаешь?

– Вождь племени аджа рассказывал!

За ответом последовало молчание. Долгое молчание, которое меня выворачивало наизнанку. Я чувствовал, что Брэдли злится. Злится за то, как я трусливо поступил. У каждого своя правда. Мне пришлось перешагнуть через свою гордость и выдавить: «Спасибо, что спас мне жизнь!» В ответ ничего. Лишь сонное сопение.

Я сидел тихо, как только мог. Холодно, одежда на мне еще не просохла. Даже малейший сквозняк, что забредал в эту неуютную пещерку, умудрялся пронзить меня насквозь. Казалось, мокрая одежда стала моей второй кожей, толстой, липкой и непривычной.

7

В темноте думается хорошо. Еще лучше, когда закрываешь глаза. Становится легче, но в моем случае не безопаснее. Я сидел начеку, размышлял, вспоминал, представлял. Отец бы меня точно принизил. Я трус. И верно. Таков и есть в сравнении с ним.

Два года назад. Да, тогда мне было очень тяжко. Я не мог совладать со своими ногами, когда стоял в нашей гостиной у гроба. Колени тряслись, косились и тянули меня к деревянному полу. «Перед отцом нельзя падать!» – так он однажды сказал. Отец выглядел, как живой. Его забальзамировали. Я и сейчас не совсем понимаю, что это значит, а тогда для меня это слово казалось выдуманным. Сослуживцы отца взяли на себя растраты на эту процедуру.

В доме находились неизвестные мне личности. На улице в черных платьях стояли соседи и те, кто отдаленно его знал. Я вышел на крыльцо, с ненавистью зажал меж зубов трубку и прикурил. Смотрел на всех с таким презрением, что хотелось убежать, не видеть всего этого наигранного хлама, придуманного плача и выдавленных слов. Жаль смотреть на тех, кто едва знал отца и плакал, будто дитя родное потерял. Внушали мне доверие лишь трое индейцев из племени аджа, восседавших на своих лошадях в тени бесконечных ив. Они сдержанно наблюдали за происходящим, но лица их действительно полнились печалью. Закрадывались мысли, что и для них отец был не пустой фигурой.

Я держался смело, но подбородок иной раз трепетал. Зрачки мельтешили у нижних век. И я чуть было не разревелся, когда выносили гроб. Не хотел прощаться с отцом, боялся, или просто было больно. Пусть и знал его не так долго. Человек, который не смог явиться раньше, защищал семью издали. Он для меня останется истинным героем, которого я не так давно обрел, но уже потерял.

Гроб пушился красными цветами, и в небо ружья выпустили свой запал. Подобно волкам выли те индейцы, но вскоре ускакали на закат.

Вечером после похорон был поминальный стол в доме. Там собрались все, кто желал вспомнить отца добрым словом. Среди них были трое военных, с кем ему посчастливилось служить, и двое его знакомых, с которыми он в последний раз отправился на охоту. Мама сидела рядом со мной. За последние дни она истощала, ничего не ела, не пила и редко говорила. На ее лице прибавилось морщин, а волосы изрядно побледнели. Я находился рядом, чтобы не случилось страшного. Она смотрела на вилки и ножи с такой жадностью, будто что-то замышляла.

Позже, когда все закончилось и в гостиной осталось несколько человек, я отвел маму в спальню. Она устала и явно желала спать. Находился я с ней, пока не услышал спокойное сопение. Уснула. После этого тихо вышел из комнаты и вернулся к столу.

– Как это произошло? – спросил я у Моргана, который последним видел моего отца в живых.

Морган подсел ко мне ближе, налил нам обоим ром в кружки и подозрительно оглянулся. Кроме нас в комнате были сосед мистер Фокс, некий капитан Нейлз и какой-то там армейский товарищ папы по кличке Порох. Нейлз и Порох общались на своем армейском, у кого штык-нож длиннее, а мистер Фокс молчаливо сидел за столом и периодически подливал себе горючего. Его понять можно. Он был хорошим другом отца. Вместе служили, вместе воевали, а потом Фокса ранили, после чего отправили домой.

– Тебе с самого начала или конец? – спросил Морган.