– Да я вообще-то и не особо рассчитывал.
– Эдуардыч скажет, чтобы с тебя глаз не спускали и хрен ты что напишешь. Хотя они и без его приказа не дадут тебе писать.
Игорь Сергеевич усмехнулся.
– Я упрямый, я же всё равно напишу.
Славик покачал головой.
– Вот сделают из тебя психа, будешь знать.
– И что же ты предлагаешь?
– Ничего. По-моему гораздо лучше спокойно полежать месяцок-другой, чем стать идиотом.
– Сдаться на милость Абрамычу и Эдуардычу?
– Ну не растерзают же они тебя.
– Если я сдамся, я сам растерзаю себя.
– Ну и дурак ты значит.
– Уж какой есть.
– Пойми, ты всё равно ничего не напишешь.
– А я сказал – напишу.
– Когда? Где? В конце концов, на чём? Ты думаешь, теперь тебе будут давать бумагу?
– В сортире её рулоны, на туалетной попишусь. Уберут её, на газетах буду писать, не будет газет…
– Ну а когда ты писать будешь? С тебя ж глаз не спустят.
– Ну не приставят же ко мне сиделку, правильно? Ночью буду писать.
– Настольную лампу принесёшь?– Славик усмехнулся.
– Как будто нельзя писать в темноте. Коряво конечно, но при желании разобрать можно. Я так в детдоме писал.
– Опытный ты у нас.
– А то.
– Ну ладно, а в издательстве как это всё окажется?
– Как и письмо. Да, кстати, не забыть бы написать, чтобы сразу готовили книгу.
– Ну, ты даёшь! Ты думаешь, если очередная твоя рукопись опять окажется там, Эдуардыч снова ничего не предпримет? Да ему узнать, кто и кому это передал– это раз плюнуть.
Игорь Сергеевич отмахнулся.
– Там видно будет.
– Нет уж…
– Да ладно тебе, Славик, тебе-то он что сделает? Не ты же это пишешь.
– Не я, зато мне всё это передавать, аминазин назначат, вот красота будет.
– Я тебя не заставляю.
– Ну не такая уж я скотина, чтобы кинуть тебя в трудную минуту. Если ты всё-таки будешь писать, я, конечно же, помогу, куда я денусь, но нам обоим было бы гораздо лучше, если бы ты бросил эту затею.
– Я не сдамся, и ты это прекрасно знаешь.
– Ты сдашься хотя бы потому, что через неделю-другую мне отрежут связь с миром, и ты ничего не сможешь передать.
– Я найду другие пути.
– И где же ты их найдёшь? Через медсестёр и санитаров тебе путь заказан, только через больных. А ты много знаешь здесь нормальных людей? Человек пять более или менее соображающих, и те вряд ли помогут.
Игорь Сергеевич снова махнул рукой.
– Об этом ещё рано думать.
– Не рано, вот когда ты начнёшь, будет уже поздно.
– И что ты меня отговариваешь? Ты же знаешь, что это бесполезно.
– О-ой.
– Ну а что мне ещё остаётся?– не выдержал Игорь Сергеевич.– Заткнуться и ждать? Простить им всё? Хрен они этого дождутся. Я скорее сдохну, чем прощу их. Я этого Эдуардыча ещё достану, помяни моё слово.
– Но ты же…
– Да! Я знаю, что писать мне не дадут; я знаю, что вряд ли что у меня вообще выйдет, но вот так просто я свою свободу не отдам, я буду бороться за неё до конца, до последнего вздоха.
– Скорее уж до последней мысли.
– Пусть я стану полным идиотом, но я буду свободным идиотом.
– Ты и правда…
– Пойми, если я сдамся, я просто перестану считать себя за человека, я не смогу жить, я должен бороться, я не могу не бороться.
– Всё, как хочешь, но мои мозги будут на твоей совести,– Славик сам улыбнулся такой метафоре.