Милый яд

– Постарайся не умереть в этом году.

Я ударила его по руке. Ботаник с большой буквы Б.

– Ничего не обещаю, – я сделала грустное лицо. Он закатил глаза. – Я предупрежу тебя, если решу.

Я показала ему поднятый большой палец и пошла к железнодорожной станции. Я прошла через облако наполненных гелием красных шаров в форме сердца, привязанных к двум тележкам уличных торговцев. Мне казалось, что я вышла из сна обратно в реальность, с которой не хотела иметь дело, которая не хотела иметь дело со мной.

От падения меня удерживала только улыбка Келлана в виде полумесяца. Неохотная, но заметная.

– Заметано.

Глава пятая

= Келлан =

Шарлотта Ричардс проникла мне под кожу. Несомненно. Может, потому что она хорошенькая. Может, потому что ей было не все равно. Может, потому что она не просто красивая мордашка, которой можно любоваться. Еще она кладезь замечательных книг, забавных заметок и ободряющих слов, восхвалявших мои короткие рассказы, о которых никто больше не знал. Я знал, что это маленькое соглашение обернулось для меня худшим поступком, который я только мог совершить по отношению к себе. Единственное, что поддерживало меня в этом году, – мысль, что я проведу время с Шарлоттой.

И когда это все-таки случилось, я даже не рассказал ей, что важного произошло в моей жизни. Например, про то, как Марк Макгоуэн сунул меня головой в унитаз после того, как я чуть не сломал ему нос в драке, и как остальные потные ублюдки в раздевалке смотрели и подбадривали его. Или о том, что мне начали сниться эротические сны с ее участием. Или о том, что я больше не чувствовал ничего, кроме замешательства.

Нет, я купался в очаровании Шарлотты, потому что она была уникальной, милой и солнечной. А потом вернулся к своему существованию.

Слишком злой, чтобы слушать.

Слишком измученный, чтобы беспокоиться.

Глава шестая

= Шарлотта, 16 лет =

Я пришла на десять минут раньше.

Мы с Келланом весь год поддерживали традицию обмена книгами и короткими рассказами, но в последнее время он выглядел незаинтересованным. Больше обычного. Круги у него под глазами стали более заметными, а темная энергия потрескивала вокруг него, угрожая убить электрическим током, если подойти слишком близко.

И все же я поймала себя на том, что пытаюсь достучаться до него, подсознательно или нет.

Почти заговорив с ним.

Почти прикоснувшись.

Почти обняв.

В итоге я всегда отступала на шаг, потому что была трусихой. Келлан ясно дал понять, что я не должна – не могу – приближаться к нему. Я не хотела нарушать правила. Я боялась его потерять. Не просто как друга, а потерять его окончательно.

Мне неоднократно приходило в голову, что я, наверное, должна рассказать об этой ситуации кому-то более квалифицированному. Я даже дошла до кабинета психолога. Но потом вспоминала каждый раз, когда они заставляли меня говорить со взрослыми о Той Самой Ночи, и как каждый разговор только усугублял ситуацию.

Единственное, что изменилось в этом году, – я начала тусоваться с некоторыми парнями в школе. Мы брали по куску пиццы, или гуляли по парку Хай-лайн, или мыли руки в «Сабон» в Сохо. Я даже позволила одному из них меня поцеловать.

Марку Макгоуэну.

Честно скажу: поцелуй вышел отстойным. Еще одно откровение: это не помешало нам попробовать снова (и снова, и снова). Мы целовались уже пару месяцев, но оба были рады сохранить наши отношения в секрете. Марк, вероятно, стыдился того, что я не была богатой наследницей, как все остальные здесь, а мне было стыдно, потому что, честно говоря, банки с диетическим «Севен-ап» я считала более умными, чем этот парень.

Топ-топ-топ.

Услышав, как Келлан поднимается по лестнице, я заблокировала экран и сунула телефон в карман, повернувшись к ржавой металлической двери.

Он появился на крыше. Его худоба придавила меня, как бетонная плита. Вблизи Келлан был похож на привидение. Но больше всего меня поразило то, что он выглядел еще сногсшибательнее, чем раньше. Как будто раньше его лицо было размытой картинкой, а теперь наконец-то обрело четкость.

Шептались, что он втайне встречался с девчонками из школы. И часто спал с кем попало, несмотря на то, что был отшельником. Я не хотела и думать об этих слухах. Они вызывали у меня тошноту.

Я поймала себя на том, что затаила дыхание, и улыбнулась, поняв, что он тоже пришел раньше.

– С днем рождения, Дикс, – Келлан расстегнул молнию на своем потрепанном рюкзаке и бросил что-то мне в руки.

Я развернула, увидев большой кусок морковного бисквита.

– Черт возьми, – я раздавила его в пальцах, смеясь. – Устанавливаем высокую планку на следующий год, Маркетти.

Он подошел ко мне и вытащил две банки «Бад Лайт». Интересно, прослышал ли он, что я начала пить, или просто догадался, потому что в наши дни все пьют.

Мы чокнулись банками и сели, скрестив ноги. Я покачнула правой ногой.

Он провел рукой по волосам.

– Как дела у черной слизи?

– По-моему, ее во мне не осталось, – призналась я почти печально, потому что черная слизь склеивала нас.

Лия ненавидела меня. В этом нет никаких сомнений. Я разрушила наши жизни. Но я знала, что родители были бы убиты горем, если бы я покончила с собой. Лия тоже. Несмотря на свое негодование, она не хотела моей смерти. Она просто хотела, чтобы я ушла. Я бы уважила ее желание. Я планировала раньше подать документы, получить любую предложенную мне стипендию и оставить ее в покое, как только доучусь.

– А ты? – спросила я, возясь с прилипшей к торту пластиковой пленкой. Я почему-то стеснялась есть в присутствии Келлана. Не знаю, что изменилось, но сегодня вечером в мои планы точно не входило набивать пузо.

– Моя черная слизь жива и брыкается.

Я достала из бумажника пенни и бросила ему на колени.

– Пенни за твои мысли.

Он поймал его в воздухе, потирая между большим и средним пальцами.

– Все просто кажется бессмысленным.

– Ты не пытался… – я замолчала.

– Я еще здесь, да? Когда попытаюсь покончить с собой, у меня получится. Я перфекционист, Дикс.

Когда.

Я прочистила горло и, крепко сжав кулак, вмазала им в морковный торт.