Пасхальные рассказы

«А не пойти ли к матери и попросить нужную сумму», – подумала вдруг девушка, но тотчас же спохватилась.

«Я могу испортить все дело, – решила она. – В случае чего… сейчас же заподозрят меня. Лучше так…»

И она стала составлять свой коварный план. Хорошо зная, куда мать кладет бумажник и когда комод остается открытым, Лиза улучила минуту, шмыгнула в спальную, открыла шкатулочку и, отсчитав пятнадцать рублей, незаметно убралась.

«Может быть, мать и не заметит», – подумала она.

Но расчеты ее оказались неверными.

День, правда, прошел благополучно. Лиза сходила к Алонкиным, отдала подруге деньги и, стараясь быть спокойной, вернулась домой. Но в доме уже шел переполох.

III

Цаплина, подводившая каждый вечер итоги суточным расходам и проверявшая свою домашнюю кассу, к ужину заметила пропажу. Начался скандал. На кого прежде всего могло пасть подозрение? Конечно, на горничную, и Евдокия Ивановна обрушилась на нее.

– Воровка! – кричала она. – В суд подам. Засадят тебя, так будешь знать, как лазить по комодам.

Несчастная прислуга оцепенела. Ни душой, ни телом не виноватая, Паша взвыла:

– Помилуйте, барыня, за что обижаете? Про меня никто не скажет, что я в чем-нибудь замечена. Обыщите меня…

– И обыщут. А как ты думаешь! Таким, как ты, потачки не дают…

На крик жены вышел Цаплин и обратился к Евдокии Ивановне:

– В чем дело?

– Украла! Пятнадцать рублей пропали…

– Не дожить мне до праздника, если я попользовалась, – вопила горничная, уходя из комнаты.

Оставшись наедине с женой, Павел Павлович спросил спокойно:

– Да не ошиблась ли ты?

– Никогда не ошибаюсь. Записано…

– Но ведь ты не видела, как она брала?

– Еще бы видела! Я выдрала бы ей все космы!.. Но, кроме нее, некому…

– А кухарка?

– Та не входит в комнаты. Это Пашка, и я сейчас же выгоню ее вон.

– Подумай, что ты делаешь!.. Во-первых, ты не уличила ее, а во-вторых, наступает такой праздник…

– Оставь-ка ее, так она и не столько слимонит. От домашнего вора не убережешься. Вон и вон!..

Как ни убеждал Павел Павлович свою жену, Евдокия Ивановна осталась непоколебимой. Они вынесла Паше паспорт, причитающееся ей жалованье и велела немедленно, собрав вещи, убираться из квартиры.

– Сама буду все делать, а воровки в доме не потерплю, – шумела Цаплина.

Зная резкий характер Евдокии Ивановны, муж перестал противоречить, и Паша, в слезах, уехала к своей родственнице.

IV

Лиза была потрясена. Сославшись на головную боль, она не выходила из своей комнаты, показывая, что не принимает близко к сердцу домашней неприятности. На другой день к ней пришла Шура.

– Как ты сегодня бледна, – заметила она, целуя хозяйку.

– Немного голова болит, – притворно улыбаясь, заметила Лиза.

– А уж как я тебе благодарна, – продолжала гостья. – Век не забуду. А что, дядя охотно дал тебе?

– О, да!.. Он добрый…

– Дай Бог ему здоровья. Не зная нас, он помог нам без горя встретить праздник. Ах, как хорошо тому, у кого в этот день будет светло на душе. И кто, сказав «Христос воскресе», почувствует, что никого не обидел и никого не заставил плакать.

При этих словах у Лизы сжалось сердце. Она вспомнила, как рыдала Паша, для которой праздник становился мучительными буднями. Опороченная, выгнанная без всякой вины, что должна была переживать несчастная горничная? И всему этому причиной стала она, Лиза! Тут впервые молодая девушка поняла, как жизнь сложна и что часто благополучие одних приносит несчастие другим. И это сознание отравляло ей приближение Великого Праздника. Паша становилась для Лизы кошмаром, давившим ее.

– Как быть? – шептала она, оставшись одна. – Мне так стыдно, и меня так мучит совесть, что я, кажется, задохнусь. И как это я не сообразила, что могут подумать на нее. Надо на что-нибудь решиться…

Долго она ломала голову и, наконец, остановилась на мысли пойти к отцу и признаться, что дурно поступила, желая сделать доброе дело, и просить вернуть Пашу.

Признание дочери поразило Павла Павловича. Ему, как сухому человеку, чужды были такие побуждения души. Он знал, что красть запрещается, и не признавал никаких оправданий.

– Так ты вот какая? Добру же вас учат в гимназии!..

– При чем тут гимназия? – огрызнулась девушка. – Я сделала доброе дело.

– Кому? Чужим. А почему ж ты не подумала о своих? Бесстыдница! Что станется с твоей матерью, когда я передам ей о том, как ты поступила!

Лиза с искаженным лицом взглянула на отца и, закрыв лицо руками, проговорила:

– Вы никогда не понимали меня и не понимаете…

Цаплин усмехнулся и небрежно ответил:

– Что тут понимать-то? Худое хорошим не назовешь. Ты лучше не забывала бы своих отца и мать.

При этих словах произошло нечто необычайное. Лиза вздрогнула и с ожесточением проговорила:

– Отец?! Мать?! Разве они есть у меня!..

– Что ты, что ты? Опомнись!..

– Да, их нет у меня… Если вы одеваете, кормите меня и даете угол, то это делают и не только для дочери. Заглянули ли вы ко мне в душу и поинтересовались ли узнать, что думает и чувствует ваша дочь? Нет… Мои добрые побуждения вы называли пустяками и не допускали мысли, что я имею право быть доброй, гуманной и поступать так, как Христос учит людей… Могла ли я прийти к вам и сказать: «Папа, я должна помочь подруге, которая в нужде и в горе». Нет, я не могла, потому что моя просьба окончилась бы только неприятностью. Предпочла украсть…